Детский садо. Первый поцелуй. Чистое счастье

Журнал "Казань", № 4, 2014

Казани, Москвы и Праги.

Наш детсад называли «Суворовским» и считали престижным. Ещё бы! Ведь у нас были свой двор с игровой площадкой, огромный зал со шведской стенкой и отдельная светлая спальня.

Я там ни с кем не общалась. Только иногда, когда трогала за голову мальчика Пашу, который сидел рядом во время обеда. Голова была удивительной формы - вытянутая, как дынька. Я обхватывала эту узкую голову двумя пальцами со стороны затылка, с удовольствием сжимала, не спрашивая разрешения хозяина. Паша смотрел на меня удивлённо, но не вырывался. А я молчала.

Мне казалось, что это нормально - каждому хочется потрогать такую голову.

Нас там всё время заставляли петь хором. И дети нестройно затягивали песню:

- Пусида будет солнце, пусида будет небо…

Я пыталась разобрать слова, но все решительно пели ПУСИДА. И что это за пусида такая?

Мне постоянно хотелось домой. И оттого, что не любила петь хором, и оттого, что просто не выносила детсадовской еды - запах её встречал меня утром на пороге и преследовал целый день. Переваренная манка, пережаренные котлеты, ненавистный гороховый суп и самое отвратительное на свете пойло - кисель!

Однажды мне просто плохо сделалось, когда я попробовала борщ. Я честно призналась, что есть это не хочу. Но на меня, как всегда, стали орать, стращать углом, приводить в пример голодных детей в Африке. Мама когда-то читала мне книжку про доктора Айболита: «Не ходите, дети, в Африку гулять…» - поэтому стало стыдно. Я начала через силу вливать в себя ложкой красноватую жидкость с кусочками капусты, лука и жёсткого, как ремень, мяса. Я старалась не жевать и с отвращением глотала тёплую бурду. В результате меня вырвало. Дети за столами замерли и с любопытством уставились на меня.

Я пыталась прийти в себя - сидела, обхватив голову руками, и тупо смотрела в тарелку. Интересно, что борщ, побывав во мне, ничуть не изменился. Всё тот же красноватый цвет. Все те же кусочки чего-то. Только вот…

Я не успела додумать, что «только вот…», как ко мне подошла воспитательница Нин Ванна. Её ярко-рыжие волосы всегда были сильно зализаны и собраны в маленький пучок. А глаза были обведены ядовито-синей краской - как будто она обмакнула кисточку в разведённую акварель, да и мазнула по векам.

- Та-а-ак!.. Что тут у нас? Опять не едим?

Молчу. Чувствую, как снова подкатывает.

- Полина! Ну, сколько можно? Тётя Нюра готовит-готовит, старается, чтобы им вкусно было… А ты опять капризничаешь?

- Я не могу. Невкусно. Гадость.

- Да как ты… разве так можно говорить? Вот я тебя сейчас в угол поставлю… до вечера… тогда всё вкусно станет.

- Ну, пра-а-авда… га-а-адость.

И вдруг Нин Ванна берёт мою ложку, окунает её в борщ, щедро зачерпывает и отправляет себе в рот. Гробовую тишину нарушает её смущённый голос:

- Тьфу!.. действительно, гадость…- Нин Ванна скривила лицо и откашлялась.

Всё произошло так быстро, что я не успела ничего сообразить. Меня как будто выключили на мгновенье, и я не могла вмешаться в происходящее.

И тут мальчик Паша, сидевший рядом со мной, радостно объявил:

- Нин Ванна, а её в борщ вырвало!

- Что-о-о-о-о?.. Бе-е-е-е!..- Нин Ванна от возмущения, видимо, разучилась говорить по-человечески и заблеяла овцой.

Она побагровела, за шкирку выдернула меня из-за стола. Что она кричала, я уже не помню, потому что меня снова вырубило. Помню только, что вопила она очень громко - как пожарная сирена. Помню ещё, притащила она меня в кабинет директора и начала трясти, как тряпичную куклу. И меня снова вырвало - уже на директорский стол, заваленный бумагами.

Директор - толстая женщина с причёской, как у Чио-Чио-сан - заорала тоже. Как сирена скорой помощи. И этот дуэт двух сирен ещё долго звучал в моих ушах, заставляя дребезжать барабанные перепонки и, казалось, все остальные внутренности…

А во время прогулки мы возились в песке. Мальчик Паша с головой-дынькой прилежно лепил из найденных какашек человечка. То, что это были какашки, выяснилось потом - по характерному запаху. А так - эта масса, слегка подмороженная осенней прохладой, вполне походила на пластилин.

После прогулки наступала главная пытка - дневной сон. Нет, самого сна я не боялась - я дрожала при мысли о том, что должно случиться после…

В нашу группу ходил Антошка. Он был самым младшим, а к тому же сыном нянечки. И посему имел статус неприкасаемого. У Антошки почти лысая голова покрыта ещё младенческим пухом. Его толстые губы всегда приоткрыты и измазаны шоколадом, а из носа текут зелёные сопли.

Я спала у двери, а Антошка у окна. Между нами находились кровати ещё четырёх детей. И я бы не обратила на этого чумазого малыша решительно никакого внимания, если бы не его внимание ко мне. Я всегда просыпалась в числе последних. Но всё-таки самым последним просыпался Антошка и тут же начинал орать. Вбегала его мама-няня. Антошка торжествующе указывал на меня пальцем и произносил сакраментальную фразу: «ОНА МЕНЯ ЯЗБУДИЯ!»

Я начинала задыхаться от обиды и глобальной несправедливости. А няня-мама давала мне подзатыльник и запирала в пустой спальне. Я плакала и хотела домой. И так повторялось каждый день.

В конце концов, я рассказала об этом кошмаре дедушке. Но он был очень добрый и не стал бить Антошку.

К счастью, папе дали новую квартиру, мы переехали, а меня перевели в другой садик.

В новом детсаду всё было новым. Дети, я сама, да и весь мир вокруг, похоже, изменились - всё начинало получать своё объяснение, стала просыпаться некая логика происходящего. Мир становился более чётким, как будто его научили умываться самостоятельно.

Тут не было отдельной спальни, как и не было своего двора. И это было даже хорошо, потому что нас водили гулять в парк напротив нашего дома. А на тихий час расставляли раскладушки в игровой комнате. Но главной причиной моей радости было то, что рядом не было поганца Антошки!

Зато была Дашка Богачёва, соседка. Она жила в квартире над нами и часто бегала по нашему потолку. Дашка была красивой девочкой на год старше меня - с длинной русой косой и голубыми распахнутыми глазами.

А я… у меня были чёрные коротко стриженые волосы, и дети не сразу понимали, что я девочка. Когда я впервые пришла в этот детсад, на мне были элегантные спортивные брючки - их мне папа с гастролей привёз, и со мной немедленно познакомилось несколько мальчишек. Мы увлечённо играли в разведчиков и путешественников. Но на следующий день я заявилась в платье - и никто ко мне не подошёл: мальчики переглянулись и не приняли меня в очередную группу разведчиков, уползающих в тыл врага, который находился под столом.

Почти то же самое приключилось со мной летом во дворе у бабушки с дедушкой. Их дом окружён этим огромным зелёным пространством: раскидистые деревья, кусты, клумба, асфальтовые дорожки разбегаются в разные стороны, а посередине стоит железная горка. Каникулы в разгаре, двор полон детей - гомон, крики, мелькание и звон футбольного мяча…

Девочки не брали меня в свою компанию, да мне не очень-то и хотелось. Все эти их дочки-матери, классики, скакалочки и догонялочки меня совсем не вдохновляли. Гораздо интереснее мне было лазить по деревьям, искать клад, рисовать карты или лететь на другую планету. Именно в это играли мальчики.

Стояла жара, меня отвели в парикмахерскую, и тётя Роза состригла мои колечки, оставив только маленькую чёлочку. Ветерок приятно холодил мой ёжик на голове, из зеркала на меня смотрел симпатичный незнакомый мальчик - он показал мне язык в то же самое мгновение, что и я ему, а потом так же быстро улыбнулся.

Я надела новые шорты, майку «Ну, погоди!..» и вышла во двор, где солидно представилась местным жителям… Колей.

Лёха Чеснок, Маратка Хасанов и Илюшка Голубь столь же солидно пожали мне руки и сделались моими друзьями. Играли мы во дворе и за домом, над крутым оврагом, куда девчонок, разумеется, не пускали родители. Правда, мне тоже было строго-настрого запрещено там бывать, но наш балкон выходил на другую сторону дома - где уж тут углядеть за шустрым ребёнком! Тем более что теперь я звалась Колей. Там, за домом, у нас была Арктика. Снега. И мы собирались в экспедицию.

Счастье длилось около месяца. Каждый день мы встречались во дворе и куда-то путешествовали: то в Арктику, то в Африку, то к морю, то в горы…

Бабушка вечерами звала меня с балкона: «По-о-о-оля!!!», что вполне сходило за «Ко-о-о-оля!!!», и я прощалась с моими боевыми товарищами и мчалась ужинать.

Но однажды наступил чёрный день. Бабушка крикнула протяжно:

- По-ли-и-ина-а-а!

Сначала я сделала вид, что не слышу, в надежде, что второй раз бабушка позовёт, как обычно. Но чуда не произошло.

Бабушка пела, как оперная дива:

- Пол-и-и-ина! До-о-омо-о-ой!

Пришлось бежать.

Друзья были в трансе от моей страшной лжи и собственной слепоты. Они безжалостно преследовали меня до самого подъезда с криками:

- Девчонка! Девчонка!

- Бабуля! - горько вопрошала я.- А я навсегда останусь девочкой?

- Как это? Нет, конечно…

- Правда??? - счастье забрезжило где-то на горизонте и… тут же погрузилось на дно Марианской впадины.

- Потом будешь девушкой, женщиной… мамой… и бабушкой… Но это ещё очень не скоро,- бабуля потрепала мою короткую шевелюру, а я заплакала.

Следующие полгода я не появлялась в этом дворе, играла только в родительском, а когда приходила к бабушке с дедушкой, смотрела телевизор, бренчала на пианино, рисовала и старалась даже к окну не подходить. А вдруг Лёха или Маратка увидят меня и закричат:

- Девчонка! Девчонка!

Потом волосы отросли, и все как-то про этот случай забыли. Но я ещё долго не могла смотреть в глаза своим бывшим соратникам.

Но вернёмся в детский сад… Кажется, я говорила про Дашку Богачёву?

Дашка была авторитетная. Она заявляла каждый день, глядя своими голубыми честно распахнутыми глазами прямо мне в переносицу.

- За тобой сегодня папа не придёт.

- ???

- Ну-у-у, они решили тебя тут оставить, ты разве не поняла?

- Но ведь…

- Нет, не придёт сегодня папа. Вот мы сходим погулять, потом поспим, а потом всех заберут, а ты останешься.

- Папа обещал…

- Конечно, обещал… Это чтобы ты не боялась. А ты и не бойся - ты останешься одна, и свет погасят, но ты не бойся. Привидения вылезут, но всё равно не бойся - они не такие уж страшные. И кусаются они тоже не очень больно, так что не бойся.

- А-а-а-а-а-а-а!

Я начинала реветь. Меня сковывал леденящий страх! Я не могла себе представить, как буду дальше жить без папы с мамой - вот тут, среди привидений.

Папа приходил за мной вовремя и убеждал меня весь вечер, что такого быть не может, чтобы за мной не пришли. Я верила, успокаивалась и засыпала.

Но на следующий день, в саду, Дашка продолжала свою злую игру:

- Привет, ну, сегодня-то уж точно не придут за тобой.

- А папа мне сказал…

- Это он тебе сказал. А мне твой папа сказал вчера, когда ты одевалась и не слышала, что завтра тебя тут точно оставит. Сегодня то есть.

- Это неправда.

- Это правда. Они с твоей мамой другую девочку себе хотят завести…

- А-а-а-а-а…

Я верила ей каждый день - и это было невыносимо.

Но потом Дашке надоело меня доводить, потому что скучно доводить человека, который с такой лёгкостью позволяет это сделать.

Переход в старшую группу был для меня счастьем!

Здесь у меня появилось несколько настоящих друзей. А, точнее, двое - Денис-дебил и Андрей-ненормальный.

Денис был переростком. Ему было уже восемь лет, но в школу его отчего-то не приняли - оставили в детском саду. Этот увалень выглядел почти взрослым, ел за двоих, поэтому его кормили за отдельным столом. Он никогда не спал днём и вечно мешал спать всем остальным, норовя лечь к кому-нибудь на раскладушку. Я была исключением - Денис меня уважал за то, что я всегда оставляла ему недоеденный суп.

А с Андрюшей мы шли в паре на прогулку. Он был миловидным белокурым мальчиком, только очень уж вертлявым. Не мог на одном месте усидеть - нянечки говорили, что в него шило вставлено. Не мог идти шагом, а только вприпрыжку, и при этом всегда размашисто болтал руками.

Потом, когда мы стали учиться в одной школе, хотя и в разных классах, про Андрея-ненормального рассказывали разное. И среди прочего, будто бы однажды он на уроке воткнул однокласснице, пардон, в попу циркуль - тот, огромный, каким на доске чертят. И за это его, якобы, отчислили из школы. Мне отчего-то вспомнилось тогда то самое шило, про которое судачили нянечки. Может быть, оно-то и сыграло роковую роль в этой зловещей истории?

А пока что Андрюша шёл со мной за руку и был вполне добрым - ко мне. Правда, частенько кричал, визжал и лаял.

Однажды мы с ним целый день играли в собак. Мы ползали на четвереньках по всему детсаду и захлёбывались лаем. Мы решили, что не будем есть в этот день за столами, и поставили свои тарелки на пол, после чего стали лакать суп, как самые настоящие собаки. Почему-то нас отправили в угол. Если бы в один - в разные! Тогда мы начали выть от грусти, как волки на луну. И выли до самого вечера, не давая остальным детям спокойно смотреть диафильм.

- О-у-у-у-у-у! - выла я.

- У-уууууууу-о! - отвечал Андрюша из своего угла.

А на следующий день ни Дениса, ни Андрюши не было. Они заболели. Я слонялась по саду, как изгой. Думала взбунтоваться - продолжить игру в собаку… Но одной было играть скучно - и я тоже заболела. Из солидарности.

А вскоре Андрюша и Денис совсем перестали ходить в сад, потому что были уже слишком взрослые - Денису-дебилу должно было исполниться девять лет, и он разговаривал низким голосом, время от времени пуская петуха. В дополнение к этому, он стащил у отца старую электробритву и, приходя в детский сад, делал вид, что бреет несуществующую бороду. Не удивлюсь, если лет в десять она у него действительно появилась.

А у меня появились новые друзья - девочка Марьям, похожая на куклу с грустными чёрными глазами, и толстопузенький Саша Овсяный.

Марьям все дети называли Машей, несмотря на требование воспитательницы правильно произносить её имя. Но многие из наших детсадовских не выговаривали букву «р». Да что там «р»! Они и картавили, и шепелявили, и сюсюкали. Марьям была не только Маша, но и Маса, и Мафа, и Маха. Зато я с гордостью раскатывала её татарское имя - Маррррьям! Оно казалось очень красивым - впрочем, так это и было. Марьям была доброй тихой девочкой. Её ручки пахли кефиром, а волосы птичкой. Марьям научила меня плести из косынки куклу, состоящую из сплошных узелков. На счастье.

А Саша Овсяный был в меня влюблён - говорил, что любит больше жизни. Он был очень рассудительный и умный. Я кормила его конфетами с руки. Он брал их с моей ладошки своими пухлыми губами и говорил: «Шпащибо!». Он был очень воспитанным.

Я всегда так ждала этого смешного слова «шпащибо!». Но любил он меня не за конфеты - просто любил и всё. Говорил, что я красивая, и в доказательство своей любви лупил первого встречного.

Происходило это таким образом:

- Я люблю тебя.

- Да? А как?

- Во-о-о-от так! - Саша разводил руками в разные стороны.

- Сильно любишь?

- Очень сильно.

- Покажи, как сильно…

- А вот так! - говорил Саша, лицо его искажалось любовью, и он давал кулаком в нос мальчику Рашиду, идущему в туалет.

Рашид - он был самым маленьким - отлетал к стене, как перо, и пронзительно верещал, словно индеец в кино. Прибегали воспитательницы, ставили Сашу в угол. А заодно с ним и меня, потому что он честно объяснял им причину своего плохого поведения.

Но закончилась наша любовь так: помимо того, что мы ходили в один садик, мы ещё перезванивались и подолгу болтали о смысле жизни. Саша мечтал работать в «Совтрансавто». Я не понимала, что это такое, но звучало круто. А я рассказывала ему, как я буду выступать в телевизоре. Изображала разные голоса и пела.

Но однажды я позвонила Саше чуть позже, чем обычно, и трубку взяла его мама.

- Алло?

- Можно Сашу?

- Это Полина?

- Да.

- Полина, тебя что, мама не учила, что мальчикам первой звонить нельзя? Это некрасиво. Мало того, это неприлично! Больше ему не звони.

Я даже слова не успела сказать. Она положила трубку. И в моём желудке гулко и прерывисто запищали гудки. Я больше не позвонила. А через три дня детский сад закончился - наступило лето.

А ещё я очень часто болела. У меня повышалась температура, и я проваливалась в тёмную бездну. В ушах вата, а в лёгких играет духовой оркестр при каждом моём вздохе.

Я лежу в кровати, а мама склоняет надо мной своё тревожное лицо.

- Температура тридцать девять! Да что же это такое делается? Только две недели назад отболели…

Приходит бабуля Рита - она врач. Потом тётя с дядей и папа. И ещё бабушка с дедушкой. Все толпятся вокруг меня и тихими голосами обсуждают наше общее несчастье.

Я проваливаюсь в сон. Когда просыпаюсь - в комнате уже темно. Свет горит в коридоре. Голоса доносятся из кухни. Я стучу в стену, потому что кричать нет сил. Приходит папа. Он приносит мне бокал с травяным чаем. Папа трогает мой лоб.

Но самое неприятное во всём этом - уколы. Правда, мама очень хорошо их делает, но моя бедная попа не заживает. Маленькие веснушки от иголок усеивают её поверхность.

Время от времени приходит большая тётя Доктор. Она похожа на моего пупса Антошку, названного в честь того самого мучителя из Суворовского детсада. Пальцы тёти Доктора пахнут йодом, она тоже смотрит на меня печально и что-то пишет и пишет у себя в блокноте.

Я много думаю. Я вижу, что обои на стенах комнаты сплошь покрыты причудливыми лицами. С первого взгляда можно подумать, что это цветы. Но, приглядевшись, я вижу, что художник хотел передать нечто совсем другое. А когда эти лица начинают двигаться, это означает, что моя температура растёт.

Если я болею - я сплю в родительской спальне. На большой кровати, вместе с папой и мамой. Мама всю ночь слушает моё дыхание, поправляет подушку, когда я кашляю, и держит меня за руку.

Мне очень спокойно в такие ночи.

Но как только я выздоравливаю, родители пытаются меня выдворить в зал.

- Ты уже большая девочка - должна спать отдельно. Мы же рядом…

Я покрываюсь испариной от ужаса. Ну, как им объяснить? Как? Неужели они не понимают?!!

Но вот наступает ночь. Мне устраивают постель на диване, и я даже засыпаю. Неожиданно слышу шорох. Открываю глаза - и снова покрываюсь испариной и вжимаюсь в подушку. Снова шорох. Я вижу, как с одного места в стене начинает осыпаться побелка. Осыпается-осыпается-осыпается… Обычно я прижимаюсь к стене, чтобы быть подальше от края, за которым - неизвестность.

Пропасть, из которой может вылезти кто угодно и утянуть меня за собой.

Но на этот раз… Я вынуждена лежать посередине дивана, потому что опасность ждёт меня с двух сторон. Побелка сыплется густым ручейком из образовавшейся дырочки. Вдруг… я вижу нечто, вылезающее из этой дырочки. НЕЧТО шевелится, как червяк. Но это не червяк - это палец.

- Смотри-ка…- говорит мама.

Она сидит на краешке дивана рядом со мной. Я совсем не заметила, как она вошла, и поэтому вздрогнула.

- Смотри-ка, соседский мальчишка стену расковырял, смотри…- мама кивает на дырку в стене.

Я с ужасом наблюдаю за пальцем, он извивается.

- Какой соседский?..

Но мамы уже нет рядом. Я понимаю, что её и не было. Тогда кто же это был?

- А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! - я кричу срывающимся голосом.

Вбегают родители и уносят меня к себе.

Они недовольны. Они проводят со мной воспитательную работу. Но днём все доказательства моих ночных страхов исчезают, и я не могу найти себе оправданий.

Я ненавидела приближение вечера. Ненавидела это синеющее небо. Ненавидела это родительское: «Пора бай!». Я начинала по-детски горячо молиться, чтобы ещё одна ночь миновала спокойно.

Но порою эти ночи были бесконечно долгими и мучительными.

В нашем саду были разные дети. Горстка правильных девочек, которые умели жить и вертеться с самого детства. Это я пребывала в прострации, не понимая, что происходит вокруг. А у них уже всё было по полочкам: с этими не дружу, а с этими вполне… Тут у меня мелки, а тут игрушки. Эта воспиталка хорошая, а с этой надо БЫТЬ хорошей. И, конечно, у них был неизменный бант, казалось, прибитый к макушке.

А ещё был Витька. Рыжий мальчишка небольшого роста. Он никогда не дрался, никогда не бегал и никогда не кричал. Он всегда размеренно говорил, медленно ел, благодарил поваров. Никогда не задирал девочек и никогда не стоял в углу.

Непонятно, что такого особенного было в этом мальчике. Казалось, он уже абсолютно взрослый. У меня лично было подозрение, что он и есть заколдованный взрослый, который совершил дурной поступок и был за это отправлен назад в детство.

Витька был главным. Самым главным! Негласно. И все дети делились на тех, кто «за Витьку», и тех, кто «просто». Те, кто были «просто» - были как бы вне партии. А партия - это сила!

Интересно, что никто об этом вслух не говорил. Просто ТАК БЫЛО - и это не обсуждалось.

Витьку всегда окружала кучка приспешников. Они его защищали, они с ним беседовали, они смеялись его умным шуткам, они не позволяли подходить к нему тем, кто «просто». Ещё несколько человек были на побегушках - приносили Витьке игрушки… Он ими не очень-то интересовался - как любой взрослый - но хвалил за инициативу.

Витька никогда не стоял в углу. На него никто ни разу не крикнул. Я бы не удивилась, если бы воспитательница позволила ему нечто большее, чем простое «уважение к старшим».

А еще у Витьки была девушка. Самая настоящая Первая леди. Звали её Таня. У неё было каре - она тоже выглядела взрослее остальных девочек с косичками, и была тоже, вероятно, умной. Она ходила рядом с Витькой и возила за собой куклу в коляске - это был их ребёнок.

Однажды во время тихого часа мы с Таней оказались на соседних раскладушках. Перед тем, как заснуть, мы даже во что-то поиграли. Кажется, показали друг другу письки. От такой доверительности я уже было подумала, что мы стали друзьями, но тут она спросила:

- Ты за Витьку?

Я честно помотала головой: нет. Таня отвернулась от меня и тут же заснула. Или сделала вид.

Интересно, а как это - быть «за Витьку»? Какие привилегии это даёт?

На прогулке я только и думала о том, что бы такое придумать, чтобы стать «ЗА ВИТЬКУ». Я нашла пакетик из-под молока, насыпала в него немного снега, перевернула… Получился отличный куличик замысловатой формы. Я подошла к Витьке. Его секьюрити преградили мне путь.

- Пусть подойдёт! - Витька соблаговолил меня подпустить.- Что там у тебя?

- У меня такой пакетик…

- И что с ним?

- Куличики получаются смешные…

Я показала свою изобретательность. Витька взял пакетик в руки, повертел, сам наполнил снегом и сделал куличик. Улыбнулся и одобрил:

- Здорово!

И я поняла, что я теперь «ЗА ВИТЬКУ»! Счастью моему не было предела! Я подбегала к ребятам и приставала с вопросом:

- Ты за Витьку?

- Да.

- Я тоже!

- Ты за Витьку?

- Нет.

- А я за Витьку.

Чувство приобщённости к чему-то большому! Я теперь не одна! За плечами у меня целая тусовка! Они меня не оставят в беде - Витька непременно что-нибудь придумает. Став «за Витьку», я была так счастлива, что моё вступление в октябрята и в пионеры по силе чувств не идёт с этим переживанием ни в какое сравнение.

Но недолго мне пришлось радоваться новому статусу. Близилось лето… Последнее лето перед началом новой жизни. Меня ждала школа. Но это совсем другая песня.

Мне было двенадцать, и я ощущала себя совсем взрослой. Даже взрослее, чем сейчас. Я тогда носила мини-юбку и провоцировала своими ногами всю нашу казанскую школу. На переменах мы прохаживались с Веркой по коридорам и горланили песни. И ведь никто не мог слова сказать против, потому что получалось хорошо. Пели мы от души, и без нас в школе было бы скучно.

Верка - дочь классной руководительницы Раисы Абдурахмановны (ибн Хоттабовны, как её дразнят за глаза). Мы дружим с детства, поскольку живём в соседних квартирах. У Верки волосы светлые и короткие - карэ, а у меня - чёрный хвост до пояса. У неё глаза чуть раскосые - восточные, а у меня - вертикальные, как у героев японских мультиков. Я повыше Верки, а она сильнее. Она бегает быстрее, зато у меня голос больше по диапазону. Эти сравнения можно продолжать бесконечно. Мы очень разные, но всегда сообщницы. Всё время что-то придумываем, прикалываемся, смеёмся, мистифицируем и… соперничаем.

И все эти короткие юбки, дикие причёски, крутые шмотки - существовали даже не ради мальчишек, а ради того, чтобы друг друга поразить. Наповал. Дуэль, блин…

На уроках мы перекидывались записками (вместе нас, конечно, никто бы не рискнул посадить), перемигивались, открыто обменивались «тайными знаками», показывающими, что настоящая-то

жизнь наша проходит где-то в иных сферах. За стенами нашей спецшколы с медицинским уклоном. Сначала мы в это играли, а потом… Кажется, доигра…

Нам завидовали прилизанные девочки с тощими косицами, которые всё ещё скрытно носили в портфелях кукол, мини-мальчики, едва доросшие до нашей груди, девочки-переростки, которые в свои двенадцать выглядят на все тридцать, а интересы у них, как и у девочек прилизанных. Короче, завидовали все.

У нас с Веркой была традиция. Мы влюблялись в одного мальчика и начинали слагать ему серенады. Прямо вот так - выбираем, в кого влюбляемся в этом году, и начинаем слежку. И ведь получалось. И сердце трепыхалось, и дыхание перехватывало, когда ОН проходил мимо или удавалось что-либо о нём разузнать.

В том году нашим героем стал ВАДИК. Он учился на два класса старше, и, в общем, в нём не было ничего особенного. Но тогда… что-то нас привлекало в светловолосом, темноглазом пареньке с длинной чёлкой, падавшей на лоб. Конечно же, он был двоечник и хулиган. Он не выговаривал «р», и у него был сломан передний зуб.

- Какой же он классный! - жеманно говорила Верка и по-взрослому поправляла волосы.

- Да-а-а, вот бы с ним… потанцевать…

- Да ладно, потанцевать… мечтательница ты, Полина… Хотя, если уж мечтать, так о большем…

Мы хохотали и разрывались от адреналина, серотонина, феромонов, эндорфинов и прочих глюкагонов, бушевавших в наших юных организмах.

Не знаю уж, заметна ли была наша любовь кумиру, но однажды после уроков…

- Боже! Верка! Смотри! - процедила я сквозь зубы.

Прямо возле нашего класса стоял Вадим с каким-то кудрявым тёмненьким мальчиком, ростом чуть выше него. Верка остолбенела… Очаровательно наглый голос Вадима расколол тишину коридора:

- Эй, девчонки! Чё испугались? Сег'ого волка увидели?

Мальчики засмеялись, а наши с Веркой щёки арбузно заалели…

Мы попытались отшутиться. Я с переляку ляпнула какую-то чушь.

- Ладно, мы вас п'говодим домой, так уж и быть! - сказал Вадим, глядя куда-то в сторону.

Заметьте, никаких вопросов… Одни утверждения. Как бы между прочим.

Счастью не было предела! Но дойти до дома и не показать своих эмоций - та ещё пытка! Хотя дом наш находится рядом со школой - двор перейти, нам показалось, что проводы длятся вечность.

Так вот чинно идти, пытаться острить, спотыкаться на каждом слове и на каждой кочке, краснеть, зеленеть, потеть, холодеть, кашлять, чихать на протяжении целых десяти минут - невыносимо! Не знаю, с чем можно сравнить тот первый день нашего общения… ту дорогу домой. Вероятно, так ощущает себя актёр, только что получивший «Оскара» за лучшую роль. Он так же, спотыкаясь, поднимается на сцену, так же потеет-холодеет и заикается, у него так же свербит в носу, но он - ПРОФИ, и поэтому все эти метаморфозы рядовому зрителю не заметны. А мы, блин, дилетантки.

…Еле дождались, когда мальчишки уйдут.

- А ты заметила, как он на меня посмотрел?

- Как это? Он на меня посмотрел, когда я сказала «ПОКА», на тебя всё больше Артур смотрел, кажется.

- Да нет, это он, по-моему, на тебя смотрел, а на меня - Вадим.

- А я что-то не заметила…

Мы перебивали друг друга, захлёбываясь впечатлениями и упиваясь деталями. Каждое слово взвешивалось, каждый взгляд и поворот головы был оценён.

- А что, если… он предложит кому-нибудь из нас… дружбу? - Верка с хитрецой глянула мне в глаза. Это она, понятное дело, себя имела в виду.

- И что? Отлично! Обижаться не будем. Такой расклад. Кому Бог пошлёт.

- Дэгэвэрэ! - выпалила Верка и хлопнула в ладоши.

Мальчики стали нас провожать ежедневно. Ну, с чем это можно сравнить? Пожалуй, если бы мы возвращались из школы домой на двух роскошных «харлеях». Даже тогда нам завидовали бы меньше. Или если на дачу к Кольке ездить на «бентли», потому только, что другой тачки нет. Или есть, конечно, но та тоже не подойдёт, потому что она - «феррари» и по российским дорогам на ней не раскатаешься.

…Одноклассницы играли на переменке в мячик. Представляете, в мячик! Однако когда за нами с Веркой приходили мальчики - малолетки распускали хвосты (в прямом смысле этого слова), неприметно подкрашивали губы и начинали выламываться, как идиотки, или, как им казалось, разговаривать сексапильно.

Как нас это забавляло!

- Девочки, не отвлекайтесь от игры! Во что вы там? В штандер-стоп? - Верка ехидничала, а мальчишки смеялись.

Последствия не заставили себя ждать. Мы с Веркой нахватали двоек-троек. И её засадили домой - до лучших времён. А я, как и весь последний месяц, пошла вечером гулять с НАШИМИ парнями.

Так мы их называли между собой.

Весна окунала наши головы в какие-то совершенно незнакомые прежде ароматы. Мы шатались по нежно зеленевшему двору - благо он у нас широкий, просторный. Рассказывали друг другу какие-то истории и анекдоты. И… беспрерывно невзначай прикасались друг к другу, находя малейший повод: то панибратски хлопая по плечу, то, якобы, стряхивая ворсинку с платья, то поправляя растрепавшиеся волосы…

Артур был старше Вадима на год - ему пятнадцать. Он выше и красивее, даже умнее, но… чего-то не хватает ему, а чего - не знаю. Какой-то он слишком правильный. Зануда, одним словом.

Поэтому ни у меня, ни у Верки от него крыша не ехала и сердце не прыгало. Но он был нужен - для компании.

- А не сыг'ать ли нам в карты? В подкидного дурака? - предложил Вадик, достав из кармана джинсов потёртую колоду.

Мы с Артуром пожали плечами. Почему бы и нет. Расположились на лавочке в Фуксовском садике, что совсем близко от нашего дома.

- Только давайте на интерес… В карты играть просто так нельзя,- Вадим ловко перетасовал колоду.

- На что? На деньги что ли? Так у меня нет ничего,- наивно сказала я тонким красношапочкиным голосом. Сердце подпрыгнуло и зависло где-то у горла.

- Ну-у-у… зачем же на деньги? На желание.

- Это как? - лёгкий закос под дурочку.

- Кто проиг'ает, тот у всех желание исполняет. Любое! - на последнем слове Вадик сделал акцент и лукаво посмотрел мне в глаза. Ну, о-очень лукаво. И как-то не по-детски.

- Не-е-ет, так не пойдёт. Мало ли какие дикие желания могут у вас возникнуть… Может, вы меня попросите на берёзу залезть или… на одной ноге проскакать вокруг сада десять раз.

Мама бы ни за что не повелась на такие игры. Мама очень благоразумна. Мама бы мне всыпала, и всё объяснила логически. Но… я же не мама, я же другая. Мне очень хочется…

- Да ну, Полина, прямо детский сад с тобой... одно слово. При чём тут какая-то бег'ёза? Я совсем забыл, что мы имеем дело с малолеткой, да, Арик?

Артур активно закивал и с сожалением почесал затылок.

Возмущению моему не было предела! Я не на шутку разозлилась и даже не нашлась, что ответить на такое оскорбление.

- Ладно. Раздавай.

И мы стали играть. Черви - козыри. У меня на руках при раздаче оказалась козырная шестёрка. Я прикинула, с чего ходить, чтобы потом не вляпаться. Та-а-ак, начнём осторожненько - с семёрки треф. Вадим кроет восьмёркой, Артур тут же подбрасывает ему ещё одну семёрочку. Тот отбивается валетом. У меня тоже есть валет, но его надо попридержать, не то Артур, в случае, если Вадим примет все карты, станет ходить под меня, а это, знаете ли, чревато… и вообще… козырь у меня всего один, да и тот - шестёрка. Нет, Вадим удачно покрыл всё - отбился. Тянется за новыми картами… постой, голубчик, по правилам, я беру первая… наши руки нечаянно соприкасаются над колодой. Так… что там я нахватала? Бубновая дама… червонный король - ого! - его может победить только туз той же масти. А дама? Она мне кажется похожей на Верку. Точно - это Верка. Только что она делает рядом с королём? Фиг! - короли все только мои. Какой бы масти они ни были! А, может, Вадим не король? Молод ещё. Да, пусть он будет червонный валет - блондин с ма-а-аленькими усиками. Птичка ты моя.

- О чём ты думаешь, Полина? - раздаётся голос Артура.- Кто же десяткой кроет короля?

Ох, я чего-то замечталась. Десятку назад, так. Посмотрим, чем можно уделать трефового короля. Ух ты, какой он бородатый! Старикашка, одним словом. Похож на соседа из второго подъезда Эрнеста Петровича. Он в храме служит отцом Венедиктом. Только у него борода подлиннее будет, и притом седая.

Приходится крыть короля только что выловленным козырным. Ой, что это я! - ведь можно было бы и козырной шестёркой.

- Стоп, стоп, карте место! - кричит Вадим и накрывает мою руку своей.

Приходится терять своего бородатенького. Чтой-то я разволновалась, пальчики дрожат - кладу веер карт на колени, чтобы не выдать себя. Бубновая дама-Верка заговорщицки подмигивает и, кажется, даже ухмыляется - мол, давай, давай, покажи им класс, оставь в дураках! Но оставить в дураках можно только одного - такая уж игра. Или самой остаться.

Если в дураках останется Артур, попрошу его… попрошу его принести веточку сирени - весь сад цветёт, даже в глазах рябит от этой краски.

А если дураком окажется Вадим, то… то… заставлю найти в сирени пятилепестковое «счастье». А потом съесть цветок. Нет, лучше сама съем - счастье всё-таки…

Ну, не могу же я в самом деле приказать ему поцеловать меня! Хотя ОЧЕНЬ ХОЧЕТСЯ.

Проиграл Артур. Я, как и задумывала, попросила его принести ветку сирени. А Вадик заставил друга громогласно прокукарекать. Мы посмеялись, и ситуация как-то разрядилась.

Следующим проиграл Вадим. Я попросила его спеть песню, правда, через секунду пожалела. Он начал громко и ошеломляюще фальшиво орать «На поле танки грохотали» и не успокоился, пока не доорал до конца.

У нас с Артуром болели животы от спазмов смеха, а Вадика это нисколько не смущало. Такой уж он был невозмутимый.

Теперь очередь Артура.

- Я хочу… хочу… хочу… - он размышлял, глядя в майское синее небо,- чтобы… чтобы… ты… чтобы ты… Я хочу, чтобы ты… поцеловал Полину. Вот.

Я очень громко засмеялась. Как последняя истеричка. Вадим тоже. И Артур. Синее небо рухнуло на землю. По крайней мере, мне так показалось. Настолько всё во мне оборвалось. Вадим подсел ко мне ближе и крепко обнял за шею.

- Нет, ты что, с ума сошёл?!.

Мама бы ни за что так не поступила. Она кричала моему сознанию: «Полина! Ни в коем случае! Так нельзя! Тебе ещё рано! Я в твои годы и не помышля-а-а-а-а-а-а… мммм…». Мама не договорила.

Я почувствовала нежное прикосновение его губ. Мир исчез. Настоящее глобальное нечеловеческое счастье вылилось на меня ведром родниковой воды прямо с небес. Его вылила рука Бога, я в этом не сомневалась. Ну, может быть, ангела, не знаю…

Это было всё равно, что проснуться однажды утром не у себя в квартире, а за тридевять земель у самого синего моря, и обнаружить за спиной крылья… и корону на голове… «…и жабры за ушами»,- добавила бубновая дама голосом Верки.

…А вдалеке виднеется белокаменный замок… твой, и самолёт, который стоит неподалёку,- тоже твой, и огромный корабль с белыми парусами, и вся планета, по сути… Впрочем, даже обладание всем этим гламурным набором показалось мне чепухой в тот момент и обрадовало гораздо меньше, чем волшебство вынужденного поцелуя.

«Нет, мама, нет, я не нарочно, меня заставили, можно сказать, в карты проиграли!..».

Я очнулась от хохота Артура. Я проклинала его. Хотя тут же вспомнила, что он исполнил, в сущности, моё желание, случайно угадал… Пришлось простить.

Комментариев не последовало. Мы продолжили игру, как ни в чём не бывало. Только руки мои дрожали теперь ещё больше, щёки горели и, наверное, могли бы осветить мегаполис, если бы вдруг вырубилось электричество.

На сей раз проиграла я. Вадим загадывал первым:

- Поцелуй… Артура. А мы посмот'гим…

Вот она - пресловутая мужская солидарность, будь она неладна! Но я же не могу показать, что мне неприятно его целовать. Я же никогда не признаюсь, что влюблена в Вадика, а Артура только терплю. Прижимаюсь губами к его губам и стараюсь не дышать. Артур дрожит. Я чувствую его дрожь. Когда же кончится это мучение?

- Всё, хватит! - Вадик громко разрушает этот неловкий процесс.- Теперь твоё желание, Арик.

Щёки Вадима становятся похожими на мои. Он злится. Я никогда не видела его злым. Артур делает вид, что раздумывает…

- Я хочу, чтобы ты… поцеловала… (Вадим с готовностью пододвигается ко мне и гипнотизирующе смотрит мне в глаза) меня ещё раз! - Артур широко улыбается.

Такого поворота никто не ожидал. Вадик раздражённо взглядывает на друга и хлопает в ладоши:

- Браво, п'гиятель! Браво!

А мне что делать? Как реагировать? Не могу справиться с лицом. Оно выдаёт моё разочарование. Артур сильно впивается в мои губы, притянув за плечи к себе. Я думаю о том, что мама, если бы это увидела, вероятно, упала бы в обморок.

Так мы играли до позднего вечера. Поражающие в самое сердце, сверхнежные, сверхчувственные, баламутящие мозги, наполняющие какой-то незнакомой энергией поцелуи Вадима сменялись пресными, но, к моей радости, непродолжительными поцелуями Артура. Сердце билось так сильно, что я реально боялась заполучить инфаркт, лишь прикоснувшись к настоящему счастью.

…Как только я переступила порог нашей квартиры, так почувствовала себя проституткой со стажем лет в двадцать, не меньше.

- Ты что-то совсем загулялась,- мама чмокнула меня в щёчку.- Уроки-то хоть сделала?

- Угу…- казалось, на моей физиономии отпечаталось всё до деталей.

И я шмыгнула в ванную, а затем - под одеяло.

- Верка! Ты сейчас сойдёшь с ума!!! Я просто умру и не успею тебе рассказать! Представляешь, вчера…- и в Веркины уши хлынули все мои безумные эмоции.

Я боялась за её барабанные перепонки, но не могла справиться с вырвавшимся из меня потоком. Когда я более или менее пришла в себя, рассказав все подробности, я заметила, что лицо моей подружки окаменело. Она участливо задавала наводящие вопросы, но… лицо её было неподвижно. Мы сидели на нашем заветном месте, в школьном пристрое, где проходили занятия труда и располагался медпункт, что на руку, потому что, если вдруг Верке бы поплохело конкретно, я бы её смогла туда доволочь. Этот пристрой был очень уютным, он как-то отделялся от остальной школы, и там было мало народу. Мы сидели на широком подоконнике и болтали ногами. Вернее, к тому моменту болтала только я… Верка была как восковая фигура.

- Ну, ты же не злишься на меня? Просто так получилось…

Верка опустила глаза и стала разглядывать край юбки, натягивая его и приглаживая.

- Нет, конечно. Мы же договорились. Эх, если бы не этот чёртов домашний арест! Ненавижу предков!

Я тоже разглядывала край её юбки. Как бы её успокоить?

- Кстати, мы ещё вместе сыграем… И ты поцелуешься…- я готова была поделиться счастьем.

- Да ты чё? Ты не понимаешь, что это всё тебе? - Верка раздражённо скривила физиономию.- Это к тебе они ходят. ОБА. И только и дожидались, когда я срулю куда-нибудь! Неужели до тебя не допёрло?

- Да нет, Вер, что ты несёшь?

- Послушай, не надо меня жалеть! Я всё понимаю, так сложилось. Вадик эту колоду карт с первого дня с собой носит, а предложил сыграть только тогда, когда меня не пустили гулять. К тебе они ходят. И оба в тебя втюрились. Понимаешь? - Верка спрыгнула с подоконника.

- Ты куда?

- Щас приду, сиди,- она выбежала из пристроя, видимо, в туалет.

Длилась большая перемена, и отовсюду слышались голоса бегающих детей. А наши девочки-одноклассницы на перемене даже из класса не выходят, готовятся к следующему уроку. Паиньки. Или просто дурочки… не знаю. Им и так хорошо, видимо. Я сижу на подоконнике и чувствую безумные муки совести. Как такое могло случиться? Как я могла? Но я же не могла иначе. Неужели Верка права? Она казалась мне в тот момент такой чистой, невинной, обиженной несправедливой судьбой… А я… Я такая опытная, прожжённая… Сразу с двумя парнями…

Верка вихрем примчалась назад. Задыхающаяся. Энергичная.

- Вот, стрельнула у десятых,- она сжимала в ладошке две сигареты.- Держи! Ради такого… Стоит отметить.

И курить-то её я надоумила. Как-то раз говорю: «Верка, а что это мы курить так и не пробовали?» И вот, пожалуйста, опять…

Чиркнула спичка, и мы выпустили изо рта по облачку серого, невкусного дыма.

- Не понимаю, в чём прикол…- Верка кашлянула и повертела сигарету в пальцах.

- Слушай, а если сейчас сюда кто-нибудь придёт? Нас же убьют. Тебе продлят домашний арест.

- Не парься! Иногда можно и рискнуть. Говорят, это помогает при стрессах. А у меня сейчас стресс. Ты давай лучше расскажи подробно, как Вадим тебя целовал. А то ещё не известно, когда я узнаю на собственном опыте, что такое настоящий поцелуй.

Верка опять залезла на подоконник и аккуратно дымила сигаретой. У неё хорошо получалось. Красиво. Её это делало взрослой. Или почти взрослой… как мне тогда казалось.

- Это просто… Я не знаю. Это нечто! Это такое удовольствие, за которое можно жизнь отдать!

Я размахивала руками и пыталась объяснить, как всё происходило… Верка слушала с раскрытым ртом, время от времени вставляя такие выражения: «Да ладно! Чё, правда? Ни фига же себе! Охх…! Я сейчас сдохну! Как ты выдержала? Я бы умерла, наверное!».

Мы затушили сигареты об угол подоконника, снова так и не поняв, в чём, собственно, табачный кайф. Верка задумчиво оперлась головой о стекло, закрыла глаза и произнесла мечтательно:

- Полина, а покажи мне… как это было.

- В каком смысле? - я посмотрела на её полудетский профиль.

- В прямом,- она распахнула глаза и уставилась на меня,- в каком ещё? Покажи мне, КАК он тебя целовал.

- Как это? Мимически что ли?

- Да просто! Поцелуй меня, как он тебя. А я представлю. Ну… чтоб мне было понятнее.

Хм, странно как-то. Хотя, почему бы и нет. Я подумала о маме. Что бы она сказала на ЭТО. Хотя… вроде про девочек мама ничего не говорила… и не запрещала. Это точно не будет считаться. Тем более с Веркой. Мы же друг другу показывали титечки и первые волосики в низу живота. А это куда более интимно, чем поцелуй.

Я спрыгнула с подоконника, и моя голова оказалась на уровне её головы, поскольку Верка была ниже меня.

- Ну, хорошо, закрывай глаза…

Верка послушалась. Я коснулась губами её щеки и постепенно, еле заметными поцелуями стала приближаться к уголку пухлых губ. Я почувствовала, как она вздрогнула, когда мои губы накрыли её.

Она стала отвечать мне подобными же движениями. Лёгкие прикосновения наших ртов становились всё более интенсивными. Воздух вокруг сгущался и скоро стал совсем плотным, так что стало трудно дышать. Мы чувствовали некий внутренний ритм этого нового для нас процесса. Я обняла Верку за талию, а она положила ладони мне на щёки и уже сама управляла моей головой. Какое-то весёлое сумасшествие охватило нас. Земля из-под ног не уплывала, но было в этом что-то будоражащее, что-то не доступное никому больше, что-то озорное в последней степени…

Свирепый, отвратительный звонок оторвал нас друг от друга. Мы громко дышали и смотрели в глаза. Верка откинула со лба влажную чёлку.

- Вот так он тебя… целовал, да?

- Угу, приблизительно…- я опустила взгляд.

Почему-то мне было странно сейчас смотреть на Верку - надо идти на урок.

Она спрыгнула. Обняла меня. Шепнула в ухо: «спасибо!» и помчалась в класс. Я за ней.

Уже сидя на уроке русского, который вела её мама, я размышляла: «Вот, Раиса Абдурахмановна, вы думаете, что всё про дочку знаете? Что убережёте её ото всего? Что она послушная у вас? А не ведаете, что вот сейчас мы выкурили в пристрое по сигарете - и не в первый раз, кстати. Что частенько между собой мы употребляем «нехорошие» слова, что ровно пять минут назад мы долго и совсем по-взрослому целовались взасос. Нет, всё-таки интересно, что бы вы сказали, если бы узнали, с КЕМ у вашей дочери случился ПЕРВЫЙ ПОЦЕЛУЙ?..».

Мы приехали в гости к Андрюхе. Он - романтик, поэт и садовник. Вот такой букет. Сейчас он оформляет участки на Рублёвке - ландшафтный дизайн что ли? - и поэтому живётся ему неплохо. Ещё Андрюха похож на Леонарда Уайтинга. Актёр такой был. Играл юного Ромео вместе с Оливией Хасси. Она - Джульетта, естественно.

Дзефирелли тогда, говорят, эксперимент проводил - заставил актёров влюбиться друг в друга. А как им было не влюбиться? Трудно ли? Они такие юные… красивые… По роли надо было бесконечно целоваться… Понятное дело - фильм удался.

- А вот это - жемчужина моей коллекции, древовидный пион. Я ухаживал за ним, как за ребёнком…- говорит Андрюха и показывает нам некий куст, который мы, несведущие, скорее всего, приняли бы за сорняк.

- Да уж, среди ночи и вставал, и поливал, и рядом спал…- добавляет его жена, долговязая, как топ-модель, Даша. Иронично так добавляет. Хотя - она у него тоже садовник. Они когда-то и полюбили друг друга на унавоженной почве взаимопонимания.

Ещё в нашей компании - Слон с женой Иришкой. Колоритная пара. Он такой огромный-огромный… Она такая маленькая-маленькая… Он такой мягкий-мягкий. Она такая агрессивная! Громкая! А он - тихий! Хоть и работает в отделе по борьбе… с наркоманами. Или с наркотиками? Как правильно?

«И зачем я вышла замуж за этого жирного козла?» - фраза такого типа - привычное дело для Иришки. И для Слона тоже. Он только колыхнётся, усмехаясь, и на этом успокоится. Короче, спокойный… как слон.

Миха - худенький, подвижный, пробивной. Он - сотрудник банка. Его жена Люба - серьёзная дева в очках - тоже сотрудник… Они, кажется, вместе в банке. Чем они там занимаются, мне сказать трудно, потому как для меня вся эта банковская деятельность как лес тёмный. Дебит-кредит-акции-биржа-коллапс-де‑

фолт-индекс Доу-Джонса… Умные непонятные слова.

Так вот, Миха с Любой из этого мира. Такие люди всегда общаются со мной несколько свысока. Такое у меня ощущение. Ну, мол, ты-то свиристелка… актрисулька… клоун. А мы-то действительно работаем. Пашем, можно сказать. Для того, чтобы такие, как ты… резвились. Ладно уж… Чего там… Порхай!

Конечно, они меня по-своему любят. Им со мной весело. А я и не обижаюсь. И тоже их люблю. По-своему.

Муж мой Митя из их среды. Они говорят на одном языке и частенько подтрунивают надо мной все вместе. Но я, как уже говорила, не обижаюсь.

Им всем около тридцати, а мне двадцать пять. Но я чувствую себя НАМНОГО младше. Будто им все пятьдесят, а мне всё ещё шестнадцать. Потому что они взрослые, серьёзные люди, а я… а я не знаю. Я вечно ничего не знаю.

- Ну, девчонки! Пошли зелень резать, на стол накрывать…- по-хозяйски обратилась Даша к приехавшим.- А ты куда лезешь? - (это она мне-то!).- Песню лучше какую-нибудь спой. Нам веселее будет трудиться.

- Не вопрос! - я расчехлила гитару. Она всегда со мной, особенно если едем за город.- Вот моя новая…

Когда я допела песню, стол был уже накрыт. Не то чтобы песня была длинной,- просто девчонки были проворными.

- Ну, давайте что ль за встречу! - Митя оживился.

В рюмке было зелье, а рядом одни друзья. Да! И день был замечательный. Летний и солнечный. И пятница. На работу не надо. Ни завтра. Ни даже послезавтра. Гуляем!

Раздался звон рюмок, и вместе с этим звоном в моей голове звякнула мысль - неприятная - а ведь мне нельзя пить. После недавней ангины я всё ещё принимаю антибиотики. Их опасно сочетать со спиртным - врачи говорят. Вот, приехали. Что же делать?

Я так с ума сойду - целый уикэнд тут торчать! Получается, я буду смотреть, как у других расширяется сознание, кровь приливает к лицу, даже самые несмешные анекдоты вызывают громкий и чистосердечный хохот?.. А я буду наблюдать всё это ИЗВНЕ? Я ведь даже книжку с собой не взяла. Да и Митя наверняка захочет со мной «общаться». Я приуныла.

Как я и предполагала, через час-полтора все уже были навеселе. Вообще-то я умею быть весёлой и без дополнительной стимуляции… Просто в этот раз и настроение было не из лучших, и на работе устала за неделю, и компания взрослых людей из иного мира… А тут такой облом!

- Лай-ла, ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-лай…- затянул Митя с полной рюмкой в руке.- Песенка! - (это он так меня зовёт).- Спой нам душевно!

- Мить, что-то не хочется. Честно.

- Ну, насильно мил не будешь! Тогда есть предложение пойти гулять!

Через минуту мы шли по аллеям садовых участков, вдоль леса.

Девочки отделились и секретничали о своём, о женском. Меня они в свою «взрослую» компанию не брали, да мне и не хотелось.

Парни тоже не обращали на меня особого внимания, а говорили о «мужском» - о работе, о машинах, может, ещё о бабах, но я не уверена.

Вдруг меня осенило.

- Слушай, Слон! - я взяла под руку этого ватного богатыря и доверительно зашептала: - Слоник, а у тебя травки нет случайно? Ну, Слоник… А то я антибиотики глотаю, мне алкоголь нельзя, а расслабиться хоцца, а?

- Не, у меня сегодня нету…- Слон невозмутимо шагал рядом.

- Прямо ни чуточки нету? Мне бы немного хватило.

- Не, нету.

- М-м-м…- Я ещё некоторое время шла со Слоном под руку по инерции.

- Стойте! А мороженое где тут можно купить? - говорю. А про себя думаю: хоть сладким побалуюсь.

Рядом оказался ларёк. Я в него зашла. А когда вышла, держа в руках заветное эскимо, обнаружила, что меня ждут девочки - мальчиков и след простыл.

Мы настигли их уже около озера. Озеро наполовину цвело и превращалось в болото.

Парни оживлённо шептались и озорно поглядывали по сторонам, вроде как скрывая что-то запретное.

Я отделилась от девчонок и подошла к ним.

- Что у вас тут за тайны? - Я почувствовала, что мне становится всё грустней. Всем есть чем заняться. Всем друг с другом интересно. Все на одной волне…

- Тс-с-с-с, тихо! Ты спрашивала про траву? - Слон почесал пузран.

- Ну, да…

- Так вот, у меня есть другое… Лучше…

- А-а-а? А что?

- Да не спрашивай, я же дело говорю. Значит, знаю. Мы все уже приняли. Слабенькая штука, поэтому… по две… приняли. Ждём-с. Ты с нами?

…Я посмотрела на Митю. Он утвердительно кивнул-разрешил. Ну, раз муж разрешает… Он у меня взрослый… Ответственный… Слон протянул в широкой ладони две белые таблетки в форме бочек. Маленькие такие… бочоночки… Я бесстрашно забросила их в рот. Они были горькими, но я вовремя запила их газировкой.

- А что теперь? А что будет-то?..- сердце стучало, как на первом свидании.

Вот я и попробовала НАРКОТИКИ! Это страшное слово, которым пугают детей! Такое далёкое слово! Где-то с кем-то… и вдруг со мной. Траву я как-то к НАРКОТИКАМ не относила.

- Слон, а это наркотики? - я опять схватила Слона под руку.

- Да нет, это ерунда. Всё, забудь, давай. И не жди. Скорее всего, не будет ничего. Совсем слабая вещь, её надо много, чтоб было…

Мы ещё чуток погуляли. Солнце становилось холодно-золотым, и мы повернули назад. Костёр догорал, и можно было ставить шашлыки.

Иришка, жена Слона, ловко насаживала куски мяса на шампур. А мне всегда страшно - я боюсь насадить вместо мяса свою ладонь. Но это, вероятно, по неопытности.

Девчонки над чем-то хихикали и бесконечно резали зелень.

Слон открывал консервы с селёдкой и случайно брызнул рыбным маслом мне на футболку. Чёрт! Опять пятно! Не везёт мне с белым цветом!

- Ой, прости, пожалуйста! А ничего, что я тебя облил?

- Да ничего!

- Как хорошо! - Митя плавно выпустил струйку дыма в облака.- Такой закат! А мы не обращаем на это внимания.

В его глазах отражалось закатное солнце. Оно отливало золотом на его белокурой шевелюре. Красивый он у меня.

- А ты у меня какая красивая…- Митя словно читал мои мысли.- Прости меня! Я так виноват перед тобой!

Он опять вкусно затянулся сигаретой и выпустил клуб дыма в бокал с коньяком.

Все обернулись на Митю и замолчали. Повисла пауза. А Митя продолжил:

- Нет, Песня… Ты нереально красивая. Ты это знаешь?

Я нервно хохотнула. Думаю: что за шутки? Муж никогда не баловал меня подобного рода комплиментами. А тут на тебе! Да ещё при всех!

- Я давно хотел сказать тебе… Я люблю тебя… Больше жизни тебя люблю! Прости меня! Я такой… я тебя не стою…

Друзья стали опускать глаза, а кто-то даже отошёл к костру…

Девочки заговорили шёпотом «о своём».

- Митя, пойдём, пройдёмся… Если ты хочешь поговорить…

Мы пошли за дом. Присели на лавочку.

Митя продолжал страстно объясняться мне в любви, чем поверг меня в ступор. Это были такие слова, которых я от него и не слыхивала. Признаться, я иногда сомневалась в том, что Митя считает меня хоть мало-мальски привлекательной.

Он обычно надо мной шутил - шутя обнимал, шутя целовал, шутя позвал замуж, потом я его шутя… Шутил, шутил - и вдруг такой текст! И «любимая» тебе, и «самая прекрасная», и всё, о чём только может мечтать маленькая девочка, не знающая жизни! Ну, думаю, свершилось. Дорос. Признал. Так приятно. В моём сердце, кажется, в этот момент расцвёл древовидный пион… Без еженощного удобрения расцвёл…

Неужели всё должно было вот так сложиться, чтобы Митя стал нежным?

Но… что это? У Мити дрожал подбородок. Как при ознобе. И тут до меня дошло. ЭТО ТАБЛЕТКИ! ОНИ ПОДЕЙСТВОВАЛИ! Я прислушалась к своему организму… Нет, ничего. Видимо, меня не взяло.

- Митя! Пойдём к ребятам, мы же в гостях, неудобно… Я тоже очень тебя люблю, и не за что у меня прощенья просить.

- Нет, есть за что, нет, есть за что! Я тебя готовить заставляю! А это неправильно. Я тебя любой люблю…- Митя всё же пошёл за мной, но никак не хотел оставить тему наших взаимоотношений.

- А где парни? - спросил Митя, когда мы вернулись к костру.

У костра сидели девочки и жевали шашлык.

- Они пошли на аллею - музыку слушать.

- Ага, в машину…

Своим появлением мы явно перебили ОЧЕНЬ ВАЖНЫЙ ЖЕНСКИЙ РАЗГОВОР, поскольку девочки резко замолчали и переглянулись.

Митю по дороге продолжало знобить, а я боялась спросить, как он себя чувствует.

Из джипа Слона раздавалась громкая музыка. То, что я увидела дальше, потрясло моё робкое воображение.

Парни сидели в машине. Слон - за рулём, Андрюха - на заднем, а на переднем, рядом со Слоном, сидел Миха.

Его голые ноги завивались в узел на лобовом стекле, он облизывал огромную чупа-чупсину и даже умудрялся запихивать её в рот целиком. Такой сдержанный обычно Миха. И в таком раскрепощённом виде.

Андрюха скакал на попе и подпевал музыке.

А Слон… Слон был, как всегда, спокоен. Только улыбался - редко это с ним бывает.

- Народ! Что происходит? - завопил Митя, когда мы забрались в тачку.

Андрюха, не переставая подпрыгивать в такт музыке, тихо засмеялся. Как-то внутрь себя что ли.

- Да спокойно, Димон! Отпустит скоро! - невозмутимо ответил Слон.

Миха вытащил изо рта эту безумную конфету, казавшуюся больше его собственной головы:

- Да уже отпускает помаленьку, ага…- и запихнул конфету снова в рот.

- Боже мой! Ребята! А у меня ничего не происходит! Честно!

Все засмеялись.

Андрюха попробовал сфокусировать на мне взгляд - и я окунулась в его зрачки, размером с планету. Меня охватил ужас.

- Но я не хочу! Я не хочу! Вы совершенно безумны! Слон! Что мне сделать, чтобы со мной такого не происходило?

- Какого такого?

- Ну, чтобы меня не колбасило так, как вас? Я пойду, попытаюсь засунуть себе два пальца в рот.

- Да стой ты! Поздно уже. Всосалось всё! Кончай паниковать! Я ж говорю - лёгкое. Отпустит скоро…

- Нет, это ужасно… Я не хочу… Нет… Нет… Нет… Ой… какая песня краси-и-и-ивая… Оставь-ка… Сделай громче!

Из динамиков понеслась «МЕДВЕДИЦА» Мумий-Тролля. И мы стали раскачивать джип в такт уже все вместе. И хором подпевать:

- Ме-ре-щица! То ли больша-а-ая, то ли ма-ла-я ме-две-дица-а-а! То ли большая, то ли малая медведица!

Такая музыка!!! Казалось, она звучала где-то внутри нас! Она выходила толчками на поверхность прямо из сердца!

И в моей груди образовалась пустота. И руки стали лёгкими, как воздух. И лица друзей, сообщников, нет… единомышленников, озарили улыбки… Белоснежные улыбки! А за окном лето. Изумрудная трава, синее, темнеющее небо… Звёзды… Вон одна, а вон другая… А рядом играют дети. Они бегают друг за другом и смеются. А глаза у них такие голубые. У всех. Может, они братья и сёстры… какие красивые дети!

- Ребя-а-а-ата! Почему мы так редко видимся? Вы такие потрясающие! Я так вас люблю! - это я заговорила сразу после великого исполнения «МЕДВЕДИЦЫ».- Вот ты, Слон, ты такой милый…

Такой славный… А ты, Андрюха, Леонард Уайтинг…

- Это кто?

- Это актёр, Ромео играл… И ты, Миха! И Любка твоя!

- И ты, Песенка, тоже чудо! - Миха в первый раз назвал меня Песенкой.- Прям Одри Хепбёрн.

Митя нежно поцеловал меня в макушку. От этого его поцелуя по моему телу пронеслась стая мурашек. Его подбородок больше не трясся. Он был спокоен и улыбчив. Он гладил меня по спине своей холодной ладонью. Очень холодной и влажной. Я посмотрела на свои ладони - они тоже были холодными и влажными. Но это было приятно. Зубы несколько сводило - хотелось жевать.

- А нет ни у кого жвачки?

- А-а-а, сводит, да? - Слон со знанием дела полез в карман.

Миха обернулся к нам и произнёс в чупа-чупсину, как в микрофон:

- А ты думаешь, почему я леденец сосу?.. Приятно!

Жвачка показалась мне ОЧЕНЬ вкусной - сверхприятной! Её мятный аромат наполнил голову. Я просто пропиталась мятой! Хотелось интенсивно двигать челюстями.

- Митя! Я говорила тебе, что ты очень красивый? Что ты как принц, как Трубадур? Что я люблю тебя? Что я счастлива с тобой… Особенно сегодня… После того, как сказал мне… Ты ведь правду сказал?

Митя молча кивнул и опять нежно коснулся губами моей макушки.

Миха заёрзал на переднем сиденье:

- Народ, а может, потанцуем?

Слон кивнул и тихо зашептал:

- Только девчонкам ни слова о том, что мы приняли. Если кто-то что-то заподозрит - скажем, травы покурили, ясно?

Мы все усиленно закивали. А потом Слон врубил музыку громко, и мы выскочили из машины. Все, как один, хотели танцевать. Двигаться!

Я вообще-то не очень понимаю, что за удовольствие - танцевать? Ну, было время, когда мы ходили парней кадрить на дискотеку - там танцевали, но всё это только как составляющая волнительного процесса.... А так… сам по себе танец… Или скорее дёргания под музыку… Я не находила в этом ничего увлекательного. Вероятно, сказался мой ранний опыт в танцевальном кружке.

Мама, как сейчас помню, отвела меня во Дворец пионеров, на бальные танцы. А я в то время была ребёнком упитанным и больше дружила с мальчиками, чем с девочками. Так что и повадки у меня были мальчишеские. Пришла я на танцы в джинсах, в кроссовках…

А там девочки в белых юбочках и белых купальничках, в чешках… Они уже дружили между собой, а я новенькой была. Да ещё и не знала, как себя в сугубо женском обществе вести… С мальчиками - другие законы, другие разговоры… Впрочем, так я и не научилась. А тогда для меня это было нечто невообразимо кошмарное.

Девочки рядком становились к станку и повторяли странные движения, называвшиеся «батман тандю»… и ещё как-то. А мне сказали - смотри и учись. Повторяй. Я кое-как дёргала ногами, ни капельки не стараясь. Мне было невыносимо скучно. Я зевала через секунду.

И вот на втором занятии у впереди стоящей девочки на спине обнаружилась резинка. Купальничек ей был велик, и мама пришила ей резиночку, чтобы плечики не падали. Я оттянула резиночку, и она сильно щёлкнула по костлявой спинке. Девочка в слёзы. Меня за шкирку - вон! Я же не хотела… Я же не специально… Скучно было… Я же не думала, что ей будет больно. Честно!

Вот так. Среди девчонок я ощущала себя немного… мальчишкой. И пламенно мечтала им быть.

И сейчас, в женских компаниях, испытываю нечто подобное. У меня даже голос меняется. Я стесняюсь говорить низко, потому что девушки часто разговаривают высокими голосами. А ещё я иногда стесняюсь своей внешности. Вернее, опасаюсь быть красивее, чем кто-нибудь из них. И я начинаю переваливаться из стороны в сторону, изображаю медвежью походку, смеюсь во весь рот, чтобы хоть как-то замаскировать свою киногеничную физиономию.

И все мои подруги, которые всё-таки появлялись на моём горизонте, были не совсем девочки. Девочки-мальчики, скорее. По крайней мере, не типичные девочки.

Все эти мысли пронеслись в моей голове ураганом в течение нескольких секунд. С чего это я об этом подумала? А-а-а-а! Я же двигаюсь… Как прекрасно… Тело такое лёгкое, что кажется, будто можно взлететь… А в затылке тоже невероятная лёгкость - есть ощущение, будто ты марионетка и в голове у тебя штырь, за который ты подвешена к небу… Надо же, и Слон танцует…

Отплясывает, да так лихо! Умора! Интересно, а по нам заметно, что мы под кайфом?

Но, кажись, мы тут уже долго. Надо идти к костру, чтобы никто не заподозрил неладного.

У костра сидят девочки. Они такие красивые! Такие очаровательные!

- Ну, где вы там? Шашлык уже остыл…

- Ой, я что-то не хочу…

- И я тоже…

- И я не буду…- странно, я так ждала шашлыка. Я вообще обожаю мясо, а тут… мне даже думать о еде не хочется.

Девочки переглянулись.

Их присутствие было лишним. Хотелось вновь уединиться с бандой сообщников, чтобы вдоволь поделиться впечатлениями от ощущений.

Ещё несколько часов назад мне было дико скучно, нависло несколько нерешённых проблем, но сейчас они казались сущим пустяком. Они были где-то там… за горизонтом. Да и не проблемы это вовсе. Всё самое важное происходит здесь и сейчас! Мой чистый разум! Моя красота и молодость! Моя любовь к этим людям! И к другим - ко всем людям на земле! К Мите… А его любовь ко мне?!

- Иришка! Какое у тебя красивое платье! - платье действительно казалось невероятно красивым. Ярко-синим с оранжевым орнаментом. Интересно, днём почему-то я на него внимания не обратила.

Андрюха подсел к жене и стал её обнимать. Тоже очень нежно. Мне показалось, что заметно нежнее, чем обычно. Иногда было ощущение, что девочки догадываются о нашем приключении и мечут в нас взгляды-молнии.

- Тебе что, холодно? Ты пляшешь уже целый час?

Дашка застала меня врасплох. Я поняла, что действительно дёргаюсь, будто танцую, хотя музыки уже давно нет. Плечи мои взмыли вверх, и я не ымогла их опустить. А руки летали взад-вперёд, как качели.

- Да нет, я просто так… танцую…

Девочки переглянулись.

- А мы пошли в баню! - крикнул Митя, открывая дверь в небольшой сруб. Следом за ним столпились парни.

- Нет! Митя! Как же так? Не оставляйте меня! Я же тут расколюсь! А если я пойду с вами в баню, они точно будут нас подозревать.

- Эт-точно. Песня дело говорит,- Миха дожевал свою чупа-чупсину и теперь жевал огромную жвачку - комок, слепленный из десятка подушечек.

- Да мы просто туда поговорить идём! Выпить пива!

- Сейчас мы можем хоть обпиться пива - и чего угодно ещё, не подействует,- Слон цыкнул зубом и помотал головой.

- Ну-ка покажи зрачки! - Миха повернул к свету моё лицо и присвистнул: -…Ого!

- И у тебя!

- Да у нас у всех… Это нормально… Так мы идём?

- Я с вами! - я вцепилась в руку мужа.

О чём только мы не болтали, сидя на деревянных полках Андрюхиной сауны! Приятно пахло деревом. Мы говорили тихими голосами и получали физическое удовольствие от звука собственного голоса. Казалось, он отлетал от деревянных стен и врывался нам в уши райскими напевами. Почему райскими? Потому что мы говорили - или пели? - про Рай, про Ад, про Пустоту вселенскую, про дурных и хороших людей, про нашу крепкую дружбу…

- Эй, вы там чего! - сумасшедший стук в дверь нас не на шутку испугал.

Это стучала Даша. Она зашла в предбанник, а затем заглянула в парилку:

- Вы чё тут делаете?

- А чё такого?

- Болтаем мы!

- Заходите к нам тоже!

По Дашиным круглым глазам стало ясно: что-то не так.

- А почему вы сидите в нетопленной сауне без одежды?..

- А мы что… натопить забыли?.. - Андрюха занервничал.

Дашка посмотрела на него, как обычно смотрят на своих мужчин недовольные чем-то жёны. Мол, не было бы здесь друзей, я бы тебе сказала…

«Ой, а я что, тоже голая?» - ужаснулась я.

Слава Богу, трусики и лифчик были на мне! Видимо, моё сознание всё же не покинуло меня настолько, чтобы я смогла раздеться при всех. Хотя… не помню, что же меня остановило… Этот момент просто выпал из моей памяти.

Девочки явно о чём-то догадывались. Они не пытались с нами ничего выяснять. Просто устроили нам бойкот.

Вскоре жёны стали растаскивать своих мужчин по кроватям. Спать.

А спать-то не хотелось. Даже подумать об этом было страшно. Хотелось говорить-говорить… Рассказать всё! Все свои самые сокровенные мысли открыть друзьям. Вместе порассуждать о тайнах бытия.

Когда Иришка уводила Слона, я занервничала…

- Слон! Слоник! Стой!

- Чего?

- Послушай… У меня тело потяжелело… Танцевать уже не так хочется… Это что значит?

- Значит - отпускает… Я говорил - лёгкое… часов семь прошло…

Меня пронизал страх:

- И что же… вот так всё и закончится? А, может, ещё по две?

Слон без лишних вопросов вытащил две таблетки из кармана:

- На, бери… Ко мне уже все поодиночке подошли, ты - последняя.

- Как? И ты всем им дал?

- Ага, кому по две, кому по три…

Мы с Митей ещё пару часиков сидели у потухшего костра и разговаривали.

Чудное первое ощущение глобального счастья больше не возвращалось, сколько мы его ни ждали. Только по чёрному небу пролетела стайка птеродактилей, да то и дело из моей левой брючины выбегали юркие ящерицы…

- Слушай, который час, а? - Митя подошёл вплотную к освещавшему двор плафону. Я не увидела стрелок. И он не увидел стрелок. Ясно! На плафоне-то!

Мы улеглись на втором этаже дома, в одной из комнат для гостей. Я думала, что не смогу, но вскоре-таки уснула.

Просыпаюсь посреди ночи и понимаю, что в постели со мной не Митя! Боже! Как такое могло произойти? Ведь мы же у них в гостях! Как Андрюха смог перебраться в мою кровать? Или я сразу с ним легла? Я ничего не помню и ничего не понимаю! Такого быть не могло! Или могло? О, ужас!!!

Когда я проснулась во второй раз, то поняла, что со мной спит Митя. То ли Андрюха успел уйти на место, то ли мне всё это приснилось…

Я встала и пошла в туалет типа «сортир». Во дворе брезжил рассвет, было невыносимо холодно и промозгло. Сортир был покосившийся, так что, когда садишься на стульчак,- непременно опрокидываешься назад. Неприятно. Я спускалась в туалет раз двадцать. И когда снова ложилась в постель, тщетно пыталась понять, сколько литров жидкости во мне ещё осталось… Казалось, она вышла вся!

Я боялась, что проснусь сухой мумией, и в сегодняшних газетах замелькают страшные заголовки: «Мумия на даче у садовника…» или «Найдена мумия известной радиоведущей…» или «Страшные последствия употребления наркотиков…».

Утром никто не вспоминал про ночное приключение.

Девушки, как обычно, вели бытовые беседы…

Парни тихо попивали пиво, исподтишка переглядывались, как бы напоминая друг другу о том, что вчера произошло.

Однако же, как мне было плохо. В голову стреляло при любом её повороте. Глаза бегали. Руки тряслись. То ЧИСТОЕ СЧАСТЬЕ, которое вчера так явно обрушилось на нас, было позади. Где-то очень далеко. За горизонтом. Осталось только отвратительное чувство, будто ничто и никогда уже не сможет обрадовать меня так, как те, первые две белые таблетки, запитые газировкой.

***

Мы ехали в Москву в джипе Слона. Из колонок неслась какая-то нудная песня без мелодии. Впереди сидела раздражённая Иришка, которая наверняка задаст мужу хорошую трёпку по возвращении в город.

Рядом со мной был Митя. Его невозмутимый профиль слегка покачивался на фоне леса за окном. Красивый он у меня…

Ещё вчера эта машина казалась нам самым лучшим местом на земле, а сегодня она просто средство передвижения, которое везёт нас домой. Домой! Интересно, у нас есть дом… У нас есть семья… Такие взрослые слова. А у нас есть любовь? Та самая любовь, которая накануне наполняла нас до краёв?..

- Мить, а ты правду вчера сказал?

- Ты о чём?..

- Ну, там… за домом, на лавочке? Когда говорил, что это… Ну, что ты меня… очень любишь…

- А-а-а, Госссподи! Конечно, правду… И буду ещё больше любить… если ты у меня готовить научишься!

Митя звонко чмокнул меня в макушку и сонно посмотрел в окно.

За окном бесшумно кружились берёзы. Белые-белые. Чистые-чистые. Как чьё-то счастье.

P.S. Этот печальный опыт не прошёл для нас даром: Слона вскоре посадили «за распространение»; Андрюха, как я слышала, лечился. И теперь - в порядке. А мы с Митей расстались… Сейчас я знаю цену «чистому счастью».