Казань ждёт Евгения Евтушенко

Литературная жизнь многообразна, а где многообразие, там и неожиданные (или, напротив, очень даже ожидаемые) схождения и пересечения созидателей художественных ценностей. Будто для иллюстрации этой мысли случился последний майский денёк, подаривший любителям изящной словесности встречи с современными французскими писателями, с Евгением Евтушенко, чьими современниками мы все являемся, и известными литераторами нашего города. Всё же это удивительно, что пересеклись на площадках Казанского университета и Национальной библиотеки Республики Татарстан представители трёх культур.

С французами всё было ожидаемо: в Год Франции в России литературный поезд «Блез Сандрар», транссибирский экспресс, с лучшими французскими авторами следовал из Москвы во Владивосток, останавливаясь в крупных культурных центрах нашей страны, чтобы гости смогли своими глазами увидеть и понять нашу жизнь, нашу боль и наши радости. Многое открылось мне в неформальном общении с нашими и зарубежными писателями на острове Свияжск и особенно после знакомства с альманахом, в котором опубликованы переведённые на русский язык стараниями «Альянс-Франсез» отрывки из произведений всех французских гостей.

О чём же пишут, что хотят поведать городу и миру его авторы?

Вот «Красная площадь» Доминика Фернандеза. Главный герой - молодой человек, влюблённый в живопись и девушек, любитель энергичных словечек и приколов. Но над ним, появившимся на свет в Париже в двадцать девятом, тяготеют воспоминания о пережитой им оккупации. Однако и это ещё не всё: ему не даёт покоя душевная травма, связанная с резким неприятием поведения отца в годы войны, когда тот сотрудничал с немцами. Его книга «Любовник», в которой одну из героинь Доминик списал со своей второй жены, начинается так: «Я родился от этого предателя, он оставил мне в наследство своё имя, свои книги и свой позор.

С самого детства смыслом моей жизни стало любить запретное, потому что мне было запрещено любить предмет моей любви». Сила духа человека заключается, возможно, в том, насколько ему удаётся ужиться со своей травмированной душой, преодолеть страдания в творчестве. Доминику Фернандезу это удалось. В апреле 2010 года вышла его книга «Вместе с Толстым» - авторская дань памяти великого русского писателя. Фернандез - заядлый путешественник, побывавший во многих странах, в том числе и в России. Его взгляд наблюдателя заметен не только в прозе, но и в непосредственном общении, что, несомненно, добавляет ему обаяния. А ещё он - лауреат Гонкуровской премии и премии Медичи, член Французской академии.

Ги Гоффетт во фрагменте из «Исподнего детства» великолепен своей непосредственностью и очарованностью жизнью. Но страхи маленького героя кажутся мне далёкими от нашей реальности. Автор этого отрывка - поэт и прозаик был издателем, владельцем книжного магазина, преподавателем литературы, изъездил при этом всю Европу, пока не поселился в Париже. Активно сотрудничает с издательством «Галлимар» в качестве рецензента и с журналом «Нувель ревю франсез» как литературный критик. Его перу принадлежит полтора десятка поэтических сборников. В 2001 году он удостоен Гран-при Французской академии. При ближайшем рассмотрении Ги Гоффет - обаятельнейший, энергичный человек, однажды признавшийся: «У меня есть всё. Мне не хватает всего».

В поездке на остров Свияжск его особенно поразил концерт казанского фольклорного ансамбля «Сорнай». Впрочем, молодые артисты, зажигательно исполнявшие песни и танцы народов Татарстана, виртуозно владеющие старинными музыкальными инструментами, покорили всех. Довольно скоро вслед за артистами все гости и мы, принимающая сторона, пустились в пляс. Вот эта французская отзывчивость на веселье мне всегда очень нравилась…

Флоранс Деле преподавала общую и сравнительную литературу в университете «Сорбон Нувель», сыграла Жанну д'Арк в фильме Робера Брессона, прошла курс обучения в театре «Вье-Коломбе», тесно сотрудничала с Жаном Виларом и Жоржем Вилсоном при подготовке Авиньонского фестиваля, награждена разными литературными премиями, в том числе Французской академии за лучшее эссе.

В 2000 году избрана членом Французской академии. В отрывке «Мои пепельницы» она рассказывает не только о своих многочисленных пепельницах и о тех, кто дарил их ей в разные годы, не только о безотрадной борьбе с собственным курением, но и о некоторых обстоятельствах своей жизни вокруг пепельниц и сигарет. Блистательная краткость повествования, когда некоторые абзацы кажутся вполне самостоятельными эссе - и всё это на фоне неутолимого желания понять: кто я? А ещё Флоранс Деле авторитетно заявляет: «Просто у нас свой взгляд на вещи, мы - французы».

Даниель Сальнав тридцать три года преподавала литературу и киноведение в университете «Париж-Х Нантерр». Лауреат целого ряда престижных премий, в том числе Гран-при Французской академии за роман «La Fraga» («Клубника»), отрывок из которого переведён для альманаха. Даниель Сальнав подробно и пристально описывает впечатления гувернантки богатых барышень на выданье, в очередной раз оказавшейся в Венеции. Смысл этих впечатлений героини в бессмысленности её трудов по облагораживанию избалованных барышень. (Так мне показалось.)

Даниель Сальнав очень беспокоит утрата интереса к чтению в современном обществе. «Литература не только придаёт объём и глубину языку, она открывает доступ к истории, будит фантазию, распахивает мысль. А это и есть задача образования - распахивать умы, души и сердца. Потому что каждому придётся ежедневно сталкиваться с необходимостью искать ответ на вопросы жизни и смерти».

В этом я совершенно согласна с Даниель. Среди моих знакомых есть люди, наделённые многими талантами, но так и не применившие ни один из них в жизни. Незнание, неверие в себя (а где учиться этому, как не у мудрых классиков) приводит к бездарному, а порой и преступному проживанию своей единственной неповторимой жизни.

Матиас Энар - специалист по персидскому и арабскому языкам, много путешествовал по Среднему Востоку, преподавал в Барселоне французский и персидский языки, вёл семинары переводчиков, публиковал критические статьи и рассказы в испанских журналах. Первый же его роман «Совершенный выстрел», напечатанный в 2003 году, принёс Энару премию Пяти континентов франкофонии и премию Эдме де Ларошфуко. Следующий его роман «Зона» стал «самым дерзким событием 2008 года». Фрагмент из романа «Совершенный выстрел» - это монолог килера, его рассуждения о том, почему он - лучший в своём деле, что важно для него, а что не очень. Его ощущение себя одновременно в трёх ипостасях: охотника, цели и ружья… Только так достигается совершенный выстрел. Но иногда ему кажется, что он стреляет в себя, и тогда ненавидит свою минутную трусость…

Теперь скажу о своём, так сказать, обобщённом впечатлении, что осталось у меня от знакомства с современной французской прозой, - хотя, конечно, я могу быть здесь весьма субъективной. Как будто незримым соавтором за каждым из писателей стоит всемогущая скука буржуазной обыденности. Вот же, вроде бы всё есть у всех, а хочется ещё всего. Даже бабушкина сказка «Принцесса и рыбак» двадцатисемилетней Мин Тран Юи, француженки вьетнамского происхождения, показалась мне уж очень прямолинейной моралью о вреде жадности и зависти. А главная героиня (видимо, она и есть Принцесса) со своей лирической влюблённостью как-то неестественно припутана к этой сказке.

В прочитанных фрагментах французской прозы мне явно не хватило свежего воздуха и ветров непредсказуемости реальной жизни.

За отрывок из романа «Сердца сынов леопарда» Вильфрида Н' Сонде я ухватилась в надежде, что уж ему-то, родившемуся в Конго, выросшему в парижском предместье, переехавшему в Берлин, где добился признания как музыкант и композитор в стиле трэш-рок и афро-панк, ему же и сочинять ничего не нужно - столько разных перемен в судьбе и новых впечатлений. Герой отрывка - иммигрант из Африки, оказавшийся в тюрьме, вспоминает свою юность, взаимную любовь с белой девушкой и её предательство. А ещё он вспоминает свою мать.

И если до этого момента описание движется по очень французской траектории - с непринуждённой лёгкостью и не особенно затрагивая мою читательскую душу, то здесь, на самом сокровенном, становится почти непереносимо пронзительным, вызывая полное сопереживание.

И всё же вряд ли только субъективным восприятием можно объяснить тот факт, что мне чего-то не хватило в прозе французских академиков литературы. Конечно, трудно судить по отрывку о ценности всего произведения. Впрочем, наверное, переводчики знали, что выбирать… А, может быть, на фоне прозы казанского Салавата Юзеева многое кажется пустоватым и пресным, ведь его слова весомы, как спелые яблоки в наших садах, и потому естественно падают в память, щедро пропитанные чувствами, мыслями, опытом падения и взлёта, и в каждом его слове крупинка непостижимой тайны. Только выстроившись в узор рассказа, слова позволяют на мгновенье, каждый раз по-новому, ощутить невыразимо поэтичную суть тайны всего живого.

Наша поэзия на встрече в Свияжске была представлена не менее авторитетно.

Лилия Газизова, как всегда невероятно красивая, очень похожая на свои стихи, в которых звон монист в косах булгарской княжны перекликается с шелестом колёс сверкающего автомобиля, шумом летних дождей и всей полнотой бытия с его радостями и горестями.

Роберт Миннуллин - поэт и государственный деятель, немало повидавший на своём веку великих представителей земных цивилизаций, скромно держался в тени других писателей и журналистов, но его колоритная фигура неизменно притягивала внимание окружающих. И, думаю, он имеет право на такие строки:

Наверное, чтобы писать сполна от всей души, необходимо постоянно пополнять душевные запасы, не боясь самых острых и главных тем: смерти и жизни.

Рассказывают, что один из учеников спросил у Будды: что такое смерть? Будда, подумав, ответил: как мы можем знать Смерть, если не знаем, что есть Жизнь…

Возможно, люди, утратившие вкус к чтению, перестали доверять мудрецам разных стран и народов, или им просто некогда подумать о себе, познать свою сущность во всей красе и увечьях. Но разве может быть дело важнее этого! Ведь всё-таки никто, кроме писателей, так значимо не поможет в познании жизни и самого себя. Разумеется, жизнь каждого уникальна, но при этом множеством связей переплетена со всем сущим в прошлом и будущем. И не случайно даже самые параллельные прямые иногда пересекаются, как доказано Лобачевским.

Молва о том, что в актовом зале Казанского университета состоится общедоступная встреча с Евгением Александровичем Евтушенко, мгновенно облетела город, и за час до встречи зал был уже переполнен. Разве что потолок был свободен от его почитателей. «Поэт в России больше, чем поэт!» - эти слова Евтушенко стали чеканной формулой.

В 1970 году в этом же зале впервые Евгений Евтушенко прочёл свою поэму «Казанский университет». И как же

не напомнить хотя бы первые строки

из неё.

Через час ожидания, с трудом, шаг за шагом преодолевая путь к сцене, Евгений Александрович прошёл сквозь зал, встал за кафедру, и - куда девалась немощь ног - два часа стойко выстоял за трибуной.

И сразу задал залу неудобный вопрос: «Как вы позволили переименовать Казанский университет, с которым связана богатейшая двухвековая история?»

Кто-то ответил из зала: «А нас не спросили…» - «Значит, вас нет там, где должны быть, чтобы спрашивали».

Да, он по-прежнему воюет, и не столько с властью, сколько с заскорузлой нашей пассивностью, с равнодушием, при которых от народа остаётся одно лишь нищее, никчёмное население. По-прежнему страстно он бросал в зал гениальные метафоры, читал совсем новые и старые стихи, в том числе злой автопортрет в пику сплетням и слухам. Заставил зал медитировать о здоровье Андрея Вознесенского и Беллы Ахмадулиной. Но, видно, в зале не оказалось ни одного праведника, и наша медитация не достигла цели. Однако слова Евгения Александровича падали в сознание тяжёлыми зёрнами. Прорастут ли они чувством собственного достоинства, или выродятся в пустое воспоминание о встрече с необыкновенным человеком, который, конечно, больше, чем поэт? Живой, парадоксальный, никогда не боявшийся самого себя, полвека он стоит с немногими собратьями за нас за всех, поддерживая ослабевших, на нравственной передовой. И совершенно естественно сорок лет назад линия его жизни пересеклась с линией Николая Лобачевского.

- Вы не понимаете, какие вы счастливые… Вы выросли в городе, освящённом Пушкиным, Толстым, Горьким, Тукаем. Они ходили по этим улицам! Теперь по ним ходите вы, и даже казанские тротуары связывают вас с мудростью великой России, - говорил нам, молодым врачам Старой клиники, мой великий Учитель профессор-невролог Яков Юрьевич Попелянский. После душного еврейского местечка, Великой войны от Москвы до Берлина и Дальнего Востока, ссылок и окраин он приехал в Казань возглавить кафедру. Многовековая, концентрированная энергия созидания, интеллекта, высокой духовности и нравственности захлестнула его, повела по городу, заставила докопаться до истории каждого дома, насладиться причастностью к ней.

За год в Казани он ощутил и выразил её суть точнее и глубже, чем мы, выросшие тут, в самом центре, с первых шагов топтавшие её тротуары. Не каждому дано читать написанное на них тысячами тысяч ног.

Это дано имеющим зрение и голос, - увидеть и сказать о Времени простыми и понятными каждому формулами бытия. Произнести их, оставить в дар следующим поколениям расшифрованный код эпохи. Именно он передаёт будущим поколениям не статистический холод функционирования государства, а тёплые приметы живого Времени. Вечную, мятущуюся, ищущую истину человеческую душу.

Яков Юрьевич Попелянский знал русскую литературу дословно, смаковал, учил нас этому. Мудрецу, ему многое было понятнее, и он умел и любил формулировать. К старости на его письменном столе вытеснили всё две стопки книг, - Льва Толстого и Евгения Евтушенко.

Когда-то, потом, о нашем городе скажут, что Казань семидесятых годов XX столетия посетил и освятил в своей поэме Евгений Евтушенко. Это понятно уже сорок лет, но не сказано вслух, - устойчивая традиция нашего молчания. Развязывать языки потом, выверив мысли по Главному компасу. Рука наша всё ещё тонка подносить душистые венки полевых русских цветов своим великим, глядя им в глаза, благодарить.

За то, что посетили время, в котором живём.

Сегодня легко, обернувшись, вешать ярлыки, - Главный компас в порядке. Труднее залезть в суть и самому вдруг понять, что мир многомерен. Идти по стрелке - ничего не увидеть в нём. Пропустить главное. Впустую прожить.

Поэма Евгения Евтушенко «Казанский университет» многомерна, как мир, как жизнь.

Сорок лет назад, к столетию Ленина в апреле 1970 года, поэт читал её впервые в актовом зале Казанского университета и в концертном зале Казанской консерватории. Пробиться было невозможно, - входные билеты распространяли комитеты КПСС и ВЛКСМ. Это было большой удачей, - многие «законные» обладатели билетов не пришли, оставили воздуха другим, прорвавшимся напротырку. Именно воздуха: в набитых залах через час стало душно...

Вернее, стало жарко: энергия борьбы за честь своей эпохи, сконцентрированная в поэме Евтушенко, вырывалась в зал и накаляла.

Тогда это было нормальным, что поэма «Казанский университет» завязана на молодом Ленине, - мы были детьми развитого социализма и повсеместного, начиная с детских садиков, марксизма-ленинизма. Ленин - везде! Теперь понятно: большая удача, что он был везде, идеал, на время заменивший людям заново распятого и растоптанного коммунистами Христа. Эпоха водрузила Ленина на место Бога в сознании советских людей. Пусть временно. Пусть убого. Без Бога нельзя. И мы верили в него тогда. Наше зрение, скованное узким сектором доступной информации о стране, было ещё очень обуженным. Нам и стране ещё предстояло прозреть. А тогда, в апреле семидесятого, слушая страстный голос Евтушенко, напрочь сорванный после первого чтения поэмы, мы наполнялись энергией борьбы. С чем? Это постепенно, как фотокарточка в растворе проявителя, показалось позже. Это хорошо понятно теперь. В этой, казалось бы казанской, а в действительности - универсальной, всеобщей поэме заключена главная российская формула непокорности её непреходящему рабству. Казанский Императорский университет с его вольностью, его Уставом, его провидцами и вольнодумцами, Лобачевским, Лесгафтом, Щаповым, Фигнер, Толстым для поэта модель непокорной, ищущей дорогу к Человеку и Человечности страны. Локальный терроризм Александра Ульянова, тотальный - его младшего брата были попытками выбора пути. Весомость для страны иных попыток время тоже определит. А поэт? Он заключает время в словесные точные формулы, те, что засядут в памяти людей сразу и навсегда, столетия, тысячелетия вперёд будут звучать песней, стучать ритмом, будить мыслью. Для того и Поэт. «Поэт в России больше, чем поэт…».

Поэму «Казанский университет» опубликовала газета «Комсомолец Татарии». Зачитанные до дыр номера «Комсомольца» ходили по рукам в привыкшей к самиздату стране, пока не появилась изданная в Казани на газетной бумаге, с голубой картонной обложкой книжечка, нёсшая в себе формулу казанского вольнодумства.

Через сорок лет Евгений Александрович Евтушенко вновь в переполненном актовом зале Казанского университета. Поэт молод, пока он пишет стихи. О любви. О людях.

О стране. А Евтушенко их ещё и читает. Мощно, убедительно, мастерски, как всегда. Попытка объяснить залу, откуда стихи о Ленине и эпохе Ленина, - усталая привычка российского поэта отбиваться. Поэт в России больше, чем поэт… Он живёт во времени, в своём времени, и познаёт или не познаёт его. Мудрецами не рождаются.

На университетской лестнице в толпе к Евгению Александровичу подскочил мужчина и в эмоциях что-то начал о Нобелевской премии Иосифа Бродского, что она по праву Евтушенкина. Евгений Александрович поморщился. Жаль, я не успела сказать то, что говорю об этом всегда, - толпа несла вниз, крутила, возбуждённый мужчина исчез.

Я очень, очень люблю всё написанное Иосифом Бродским! Его совершенно по-новому организованный русский язык, вдруг открывший такие свои неведомые дотоле глубины… Его никогда ничем не замутнённую гражданскую позицию. Абсолютную чистоту его голоса и слуха. Его петербургскую точность стиля. Многое даже из его прозы знаю на память. И очень люблю пронзительную, народную, человеческую и человечную, песенную поэзию Евтушенко, его умение увидеть мир, страну, время в судьбах маленьких людей, в их болях и радостях, соединить эти не заметные властям и толпе «мелочи» в не заглушаемый фанфарами и литаврами истинный, живой гимн нашему народу. Тот, что никто уже не перепишет.

Иосифа Бродского и Евгения Евтушенко нельзя сравнивать. Они пришли в мир с разным предназначением в поэзии, с разной миссией. Слышащий слышит. Одному власть стелила соломку, приручая молодых драчунов. Второму ковала Судьбу. Анна Ахматова сказала об этом: «Какую судьбу делают нашему рыжему…». Он и Евтушенко оказались по две стороны власти. И это прекрасно, - и там, и тут состоялись настоящие русские поэты. Настоящие. То, что оставил в стихах каждый из них, бесценно, особенно для нашего народа, носителя русского языка и обладателя российской души. Два великих русских поэта одного времени. Один - воздух, второй - свет. Сравнить их нельзя.

И прожить без каждого тоже.

Евтушенко оглядывается назад. Там СССР, великая страна, в которой родились и которой больше нет. Там войны, выигранные народом. Рабский и счастливый стахановский труд ради счастья детей. Ради Мечты. Там надежды, друзья и недруги, любови, предательства, находки и потери. Там простые, наши, люди. Его лучшие стихи оттуда. Два из прочитанных поэтом мы сегодня публикуем.

Стихотворение, посвящённое поэту Андрею Вознесенскому, Евгений Александрович прочитал с преамбулой: нас с Андреем ссорили. Но прошлое не поссорить. Он прочитал и попросил зал тридцать секунд помолчать, послать свою любовь Андрею Вознесенскому. Полуминуты тишины оказалось достаточным, чтобы вспомнить стадионы, пятьдесят с лишком лет назад собиравшие толпы любителей поэзии, на эстраде долговязого ярко одетого Евтушенко, крепыша Роберта Рождественского, ломавшего пространства поэтического ритма, летящего в их потоке архитектора Андрея Вознесенского в белом свитере. Эти тогда ещё мальчишки, как чёртики из табакерки, выскочили в первые же дни хрущёвской оттепели из тьмы лагерной полуубитой страны, завели новые, не ведомые ещё никому песни жизни. Молодёжь их сразу подхватила и запела, задекламировала, усвоила ритм.

Зал посылал Андрею Вознесенскому любовь и благодарность за тогдашнее обретение голоса. И никто ещё не знал, что наутро из великой троицы молодых советских поэтов шестидесятых останется только Евгений Евтушенко.

Второе стихотворение опубликовано за рубежом, на Украине. Оно не о футболе. И не о старом событии в Москве. Оно сегодняшнее как никогда, - мир сходит с ума от распрей и войн. И, как всегда, - пронзительно российское. Поэт в России больше, чем поэт… Этим стихотворением под благодарный крик согласных Евгений Евтушенко завершил своё выступление. Помните «Семнадцать мгновений весны», уходящего из чужого кабинета довольного Штирлица и голос Копеляна за кадром: «Штирлиц знал, что запомнится именно последняя фраза».