Театральная бацилла

Журнал "Казань", № 4, 2014

И вот - продолжение.

Две истории, которые хочу рассказать, может, не анекдотически смешные, но забавные, и в них есть нечто общее, некий смысл, заставляющий задуматься, а не просто позубоскалить.

В середине девяностых в репертуаре театра был знаменитый спектакль «Буря» Шекспира, который принёс Татарстану первую «Золотую маску» как лучший спектакль России. С ним мы объездили множество городов, фестивалей, он был востребован. (В 1995 году сыграли «Бурю» в Москве большее количество раз, чем в Казани.)

В том же девяносто пятом году, возвращаясь с магнитогорского фестиваля, мы заехали на три дня в Челябинск.

В театре, где мы работали, жила собака. Огромная овчарка. Ей чуть ли не поклонялись: она считалась хранительницей театра. Появлялась где угодно и когда хотела. Собаку любили, хотя характер у неё был ужасный.

Людей в театре собака не замечала. И она никогда не выходила на сцену, то есть процессу не мешала. Но не замечала своих. А когда появились «чужие», проявила себя во всей красе.

Как только мы переступили порог, она сразу вычислила нашего директора и мгновенно разорвала ему новую куртку. Моментально! За три дня она запугала всех и каждого, но местные упорно отказывались сажать её на цепь: «Как можно, символ театра…» Талисман, неприкосновенная, как священная корова. Челябинцам не приходило в голову, что она не даёт нам житья.

У меня с собакой конфронтации не было. Но вот приходит последний день, последний спектакль.

Сижу в гримёрной, слышу по трансляции, что готовится мой выход, спускаюсь со второго этажа на первый… Передо мной узкий коридорчик, по которому пройти метров пятнадцать - и я бы оказался на сцене.

И вдруг из темноты материализуется это идолище и с ехидной гримасой преграждает мне путь.

Я сделал то, что сделал бы, наверное, каждый театральный человек. Я заговорил с собакой. Причём со стороны это выглядело, думаю, страшновато. Потому что говорил серьёзно.

- Ты что же делаешь… Срываешь спектакль. Твои горожане ждут знаменитую «Бурю», а ты не пускаешь меня на сцену. Ты же театральная, должна понимать…

Овчарка серьёзно слушала - и случилось чудо. Она отошла на несколько метров, пропуская меня. Проследила, туда ли я пошёл. И я на ватных ногах проследовал на сцену…

В конце девяностых мы с Аней Ивановой играли спектакль «Уикенд для взрослых» Уильямса, который шёл в нашем театре в небольшой комнате. Я и Аня, звукорежиссёр, художник по свету и шестеро зрителей. Это был суперкамерный спектакль. Некоторые места в нём играли шёпотом, чтобы не нарушить правдивость. За всё время жизни спектакля его посмотрели всего двести сорок человек, но не было ни одного, кто остался бы недоволен.

И вот однажды в антракте, когда проветривали помещение, в комнату залетела муха. Причём муха-мутант, примерно с половину воробья. Некий микровертолёт.

В начале второго акта мы с Аней разговариваем - и возникает посторонний звук. Публика оживилась: появился третий персонаж.

Место спектакля было смешное, и муха добавила юмора. Мы стали обыгрывать ситуацию, но я понимал, что через мгновение начнётся трагическая часть спектакля. Особенно переживал за Аню, это сейчас она опытная актриса и любую ситуацию обернёт себе во благо, а тогда актриса только начинала после училища. Ане предстояло произнести огромный монолог о том, как человек приходит к решению расстаться с жизнью. Представил, как вокруг неё будет кружить этот микровертолёт, жужжать…

И тут произошло чудо, сходное с челябинским.

В небольшую паузу между смешным и трагическим муха где-то приземлилась. Перестала жужжать, дала сыграть сцену - и до конца спектакля не обнаруживала никаких признаков жизни.

Выходит, не только человек, но и другие живые существа, оказавшись в театральном пространстве, проникаются им настолько, что понимают: нельзя мешать действию на сцене. Театральная бацилла неистребима, вот почему собака и муха стали соучастниками спектакля.