Беседы с Аксёновым в Париже

Там и состоялась их первая беседа. Потом они встречались почти каждый раз, когда Аксёнов приезжал в Париж: в кафе, в доме Лили Дени, его переводчицы на французский, у близкого аксёновского друга Анатолия Гладилина.

Больше всего, пишет в предисловии к книге автор, Василий Павлович, естественно, любил поговорить о литературе - о своих любимых писателях и, прежде всего, о Льве Толстом, Гоголе, Достоевском, Зощенко. Он сожалел, что жанр романа переживает кризис, входит в «зону упадка». И это, по его словам, закономерно. Потому что роман - в отличие от поэзии или театра - не является чем-то «вечным». Он возник совсем недавно - с появлением капитализма и рынка. Но своим любимым жанром Аксёнов называл рассказ.
Он считал, что для писателя, претендующего на роль пророка, Россия - наилучшее место для подобного действа, «для обмана почтеннейшей публики». Иное дело в Америке, где большинство прозаиков относится к литературе как к бизнесу. Да и
в целом в России литературная атмосфера более живая, чем в Америке.
Аксёнов был убежден, что Западу необходимо менять стереотип по отношению к России. Западу надо понять, что Россия -
это вовсе не водка с хряпом, не кулачные драки, не обязательно только КГБ или византийское мышление чудовищных аппаратчиков. Русские не только достойны, чтобы Запад с ними дружил, но у них ещё есть чему поучиться.
Вместе с тем, говорит Юрий Коваленко, в качестве российской национальной идеи Аксёнов последовательно отстаивал тезис: «Поближе к Западу!» Другого пути у России нет. И увести её в сторону от Запада было бы, по его мнению, преступлением.

С любезного согласия автора и издательства публикуем фрагменты бесед из книги.

- Когда вы, как писатель, ощущали себя самым счастливым?

- Пожалуй, в самом начале, потому что со мной тогда произошло что-то невероятное. Когда появились «Коллеги» и «Звёздный билет», я долго не верил, что действительно захожу с ходу в большую литературу, огромным тиражом, становлюсь сразу известным писателем. Но счастье не бывает длительным, устойчивым чувством. Это какое-то мгновение, однако эйфория была основательная. Я как-то потерял почву под ногами, не очень хорошо понимал, что происходит.

- На Западе считают, что русская литература находится в кризисе.

- Я никогда так не считал. Она не выдает сильных результатов, но какая литература в мире сейчас их выдаёт? По-моему, литература в развитых странах с рыночной экономикой скоро уже вообще отправится на свалку. Русская литература, быть может, самая живая часть мировой. Шедевров мало, но есть надежда, что возникнет нечто по прошествии некоторого незначительного времени.

- У нас бесконечно любят повторять, что поэт в России больше, чем поэт. Он пророк, колокол на башне вечевой и прочее. Ну, а в Америке он претендует на роль Кассандры?

- В Соединённых Штатах его социальная роль - нулевая. Но, как ни странно, он отражает общие настроения, которые иногда не уловишь по телевизору в этих бесконечных американских ток-шоу. Есть такой журнал «Нью рипаблик», где среди серьёзных тем есть такое окошечко поэзии. Я их вырезаю и потом пролистываю, чтобы уловить эти скрытые ощущения внутри страны.

- Аксёнов в России в 60-е годы был властителем дум значительной части молодёжи. Ну, а в Америке?

- В Америке у меня очень маленькая позиция, больше в академическом мире. Мои читатели там - узкий круг людей. Больше всего я продал «Ожог» - 25 тысяч экземпляров. Это неплохо, особенно для русского автора, но, конечно, не массовое потребление. Ни одна моя книга не стала бестселлером.

- Где всё-таки труднее быть писателем?

- Это зависит от того, как вы себя воспринимаете. Если вы хотите стать витией, властителем дум, то, разумеется, Россия -
большее поле для подобного дела, для обмана почтеннейшей публики. А в Америке это тоже зависит от вашего собственного восприятия. Там колоссальное количество писателей - может быть, 100 тысяч, и большинство из них относится к этому, как
к бизнесу. Они изучают рынок, потребление. Есть и маленькая группа, которая относится к слову, как к художественному материалу, думает сугубо о литературе и остаётся довольно изолированной. Она не собирается ни изменять общество, ни, как ни странно, литературу. В России любая новая группа немедленно бросает вызов группе предыдущей. И это здоровое явление. Таковы традиции русской литературной борьбы - столкновения, распады, примирения и т. д. Символисты бросали вызов ранним символистам, акмеисты - символистам, футуристы - всем вокруг. В России литературная атмосфера более живая, чем в Америке.

- Французская энциклопедия, изданная ещё в 1985 году, называла вас одним из самых талантливых советских писателей 60-х годов, который в своих произведениях следует гоголевской традиции. Так ли это?

- Упрощённо - да. После Гоголя
всё-таки были Белый, Бабель, Зощенко, Замятин. Вот это моя традиция.

Полностью читайте текст в №8 журнала "Казань".