Чудо

ИЗ АРХИВА ЖУРНАЛА "КАЗАНЬ" №3 2021.

Фото Юлии Калининой

Совсем недавно в Татарском книжном издательстве вышел в свет новый сборник рассказов популярного драматурга и кинорежиссёра Салавата ЮЗЕЕВА «Дачный сезон». Как признаётся сам автор, одно из его сочинений, приготовленных к публикации, издательство отвергло — как чересчур хулиганское. Мы взяли на себя смелость напечатать «Чудо».

Чудо

— Не хотите ли пинка под зад?

Эта фраза вырвалась у Семёна Махмутовича непроизвольно. Он и сам не понял, что произошло. Он ощутил вдруг непреодолимое желание дать Екатерине Матвеевне пинка под зад.

— От вас что ли? — насторожённо спросила Екатерина Матвеевна.

— Да, — ответил он.

Она укоризненно посмотрела на него:

— Вы в своём уме?

И зашагала прочь, наискосок через двор, к своему подъезду. Семён Махмутович посмотрел ей вслед. Екатерина Матвеевна уходила от него, неся в руке большой пакет со снедью, одно её плечо было несимметрично смещено вниз от тяжести ноши, очевидно, она возвращалась с базара.

Семён Махмутович огляделся. Во дворе было мусорно, но мусорно по-апрельски. Кое-где лежал нерастаявший ещё снег, и снег этот был грязен, просто бесстыдно грязен. Надо же, подумал Семён Махмутович, снег такой грязный, а радость моя чиста. Воздух был свеж, как никогда. На деревьях сидели вороны и кричали истошно и безобразно, и в этом безобразии была своя особая апрельская радость.

В этом дворе, как и полагается, все друг друга знали. Знали, как облупленных. Знали, от кого чего ожидать, кто что скажет, кто что думает и даже кто чего не думает, а носит в подсознании, — такое вполне бывает в тесных, притёршихся людских сообществах.

Из подъезда вышла таджичка Зайнаб, которая приходила сюда мыть лестничные клетки. Она вылила ведро с грязной водой под ближайший тополь.

И, возвращаясь обратно, поздоровалась, слегка опустив взор, с Семёном Махмутовичем — восточной женщине не положено смотреть мужчине в глаза, и направилась обратно в подъезд. Семён Махмутович почувствовал странное движение в своей правой ноге. Нога конвульсивно задёргалась, словно какая-то тайная сила ищет выхода. Что это? Семён Махмутович понял. Это оно, да оно, то самое странное и нестерпимое желание дать пинка под зад.

Семён Махмутович ушёл к себе в квартиру, заварил чаю. Затем пил чай из большой фарфоровой кружки и смотрел в окно. В окне, словно на экране телевизора, происходила жизнь, и жизнь эта была не похожа на ту, что в телевизоре. Она была, как бы сказать, самодостаточна, неспешна и не нуждалась в комментариях и объяснениях. Как хочешь её, так и понимай. А если не хочешь, так вообще не понимай. Вот прошёл один жилец двора, вот другой. У каждого своё выражение лица, своя гримаса, каждый занят своим существованьем, и, если присмотреться, всё это очень даже забавно. Вот пробежал куда-то по своим делам дворовый пёс Пират. Надо же, подумал Семён Махмутович, какие они всё-таки милые, как я раньше этого не замечал?

Семён Махмутович долго смотрел в окно, а затем вспомнил о своём желании дать пинка под зад. Надо было это обдумать. Возможно, что-то творится с психикой. Какая-нибудь паранойя или ещё хрен знает что. А, может быть, пришёл уже старческий маразм? А вот это и вовсе обидно. Ведь если подобное случится, то и сам не поймёшь, что с тобой происходит. Ты думаешь — всё нормально, всё идёт как надо, а на самом деле чёрт знает что происходит, ты вовсе конченый дурак, и сам этого не понимаешь.

Вот каким грустным мыслям предавался Семён Махмутович, глядя в окно на залитый апрельским солнцем двор. Но долго грустить он не мог, поэтому опять вышел во двор навстречу весне и солнцу, тем более что делать ему было нечего. Мы же не пойдём вместе с ним, а останемся на кухне возле окна и будем смотреть в окно, словно в телевизор, особенный такой телевизор, где жизнь предстаёт в особом свете, мы понаблюдаем за нашим героем словно из потайного места, откуда можно увидеть больше, чем видится обычно.

Вот Семён Махмутович подходит к группе мужчин, которые разгружают приехавшую «Газель». Он что-то пытается им втолковать, а потом происходит небольшая потасовка, и мы понимаем, что опять он хотел дать кому-то пинка под зад, и если с женщинами это происходит не так незаметно, то с мужиками другое дело. Вон один из них горячится и пытается свершить над нашим героем самосуд, другие же его удерживают, очевидно, они убеждают, что перед ним ненормальный, а таких трогать нельзя.

Вот мы видим Семёна Махмутовича, который стоит возле клумбы, о чём-то задумавшись. Затем он направляется в середину двора, туда, где грузная женщина в домашнем халате шумно вытряхивает половик. Он что-то предлагает ей, очевидно, совершить по отношению к ней то же самое не совсем пристойное действие, и это естественно по отношению к женщине — сначала деликатно предложить, ведь Семён Махмутович мужчина воспитанный. Но женщина разряжается громкой бранью, машет в его сторону пыльным половиком, нам не слышно её слов, но смысл их вполне понятен. Сконфуженный Семён Махмутович отходит в сторонку, затем, собравшись с духом, направляется к лавке, где сидит группа греющихся на весеннем солнце бабушек. Реакция их на предложение Семёна Махмутовича не такая бурная, но весьма красноречивая. Они смотрят на него скорее с сочувствием, вот ведь, нормальный человек был, не дай бог вот так на старости лет тронуться умом, но что поделаешь, судьба.

Мы наблюдаем за нашим героем, глядя в окно, словно смотрим сериал, первый день, второй, третий, все эти серии об одном и том же — Семён Махмутович ходит неприкаянно по двору с немой просьбой в глазах, но никто на эту просьбу не откликается. Ему уже никто не грубит, все давно поняли, что имеют дело с человеком, у которого что-то не в порядке с головой, лучше держаться от него подальше.

...Снег во дворе весь растаял. И двор напоминал теперь пойму реки, откуда недавно ушла большая вода, тут и там мерцали солнечными бликами лужи, большие и маленькие, а земля в палисаднике была влажная и вязкая, ступи туда, и провалишься по колено. А на душе было свежо и хорошо, как возле широкой весенней реки. Дети бегали по лужам и визжали так дико, что уши закладывало. А что, думал про них Семён Махмутович, именно так надо выражать радость бытия.

Вот мы видим нашего героя на кухне, он пьёт чай, смотрит в окно, наблюдает жизнь, которая медленно течёт рядом, словно большая река, ёмкая и самодостаточная. Вот он уходит из кухни, мы следуем за ним в комнату, он ложится на диван, смотрит в потолок. Он думает. Думает, как хороша жизнь. Как всё вокруг замечательно. Как хороши люди в окне. Но потом приходит всё та же надоедливая мысль. Что же со мной не так? Неужто я и впрямь спятил? И непонятно, как с этим быть. Ведь я ещё крепок телом, на мне хоть воду вози. А вот это самое обидное. Дурная голова и крепкие ноги. Дурная голова ногам покоя не даёт. Дурная голова требует, чтоб я кого-то пнул по заднице.

Обитатели двора привыкли к этому его странному желанию, посчитав это признаком старческого слабоумия, хотя Семён Махмутович был не так уж стар. Шестьдесят два, по нынешним временам, — до старости ещё далеко. Митрич, сосед, и вовсе не видел в этой его странности ничего клинического, а посчитал её некой особенностью натуры. «А, может быть, тебе заняться футболом?» — советовал он. Там ведь надо пинать мяч, и ещё как. Вот и ногам твоим найдётся применение. Но Семёна Махмутовича футбол не устраивал. Нет, говорил он. Мне нужен не футбол. Мне нужно это. Понимаешь? Это. Нога у него начинала мелко дрожать, он же, смутившись, уходил домой.

Лужи во дворе подсохли. Не надо было теперь скакать через них, рискуя промочить ноги. Вода испарилась, её частицы ушли в небо. Природа двора — это особая природа. Здесь гостят свои местные климатические зоны. Была ширь реки. А теперь вот пришла степь. По двору носились пыльные, песчаные вихри. Временами вихри собирались в ураган. А потом ураган затихал и распадался на отдельные пыльные смерчи, которые сновали по двору, заглядывая куда не попадя. «Прям у нас тут Монголия», — говорил сосед Митрич. Обитатели двора щурились от летящего в глаза песка и становились похожими на монголов. А потом степные ветры ушли из двора. На деревьях начали набухать почки, это значит — вот-вот во дворе утвердится лесная зона, лесная климатическая зона умеренного пояса, всё вокруг зазеленеет, пространство наполнится молодой листвой.

Семён Махмутович вышел во двор ранним утром. Вдохнул свежего воздуха и огляделся. Снопы света пронизывали двор насквозь. Люди в домах ещё спали. Стояла ранняя, гулкая тишина.

— Дай двести рублей, — раздался сзади голос.

Он обернулся. Перед ним стояла Галя, алкоголичка из соседнего двора. Ей нужно было опохмелиться.

— Пожалуйста, — попросила она, умоляюще глядя на него, — пожалуйста.

Она делала особое ударение на слове «пожалуйста», видимо считая, что именно в этом слове заложена спасительная сила. Да, так её учили ещё в детском саду, в трудных ситуациях говорить волшебное слово, девочка хорошо запомнила наказы воспитательниц. Он посмотрел на неё. Внимательно посмотрел, словно оценивая и принимая некое решение. Она молча ждала.

— Дам, — сказал он. — Но при одном условии.

Она ненадолго задумалась и тут же закивала головой, предполагая, что с неё потребуют сексуальных услуг. Но Семёну Махмутовичу нужно было не это:

— Я дам тебе двести рублей и пинка под зад.

Конечно, это было не по-человечески — вот так воспользоваться ситуацией, чужой надобностью, найти здесь свою выгоду, словно оплачивая свой тайный порок. Но Семён Махмутович по другому поступить не мог. Галя взглянула на него. В глазах её мелькнула тень подозрения, но ненадолго. Она не удивилась. Она повидала на этом свете много. Мало ли у кого какие заскоки. Может быть, у этого мужика таким вот особенным образом выражается властная функция. Может быть, он хочет отомстить всем женщинам мира. Может быть, он от этого получает сексуальное удовлетворение. Всё что угодно. Пусть это останется с ним, в его башке.

— Хорошо, — сказала она. — Деньги вперёд.

Семён Махмутович вынул из кармана две мятые сторублёвки и протянул ей. Женщина взяла деньги. Затем приняла положение тела, удобное для пинка, — слегка наклонилась, упёршись руками в коленки.

Семён Махмутович собрался с духом. Он был взволнован. Он стоял ни жив ни мёртв. Сейчас всё произойдёт. Я сделаю это. Сделаю. Сейчас. Правая нога слегка подрагивала. Он стоял, словно футбольный нападающий перед пенальти, когда стотысячный стадион разом затаил дыхание в ожидании. Вот оно то самое, к чему я стремился. Чего я добивался, чего хотел во что бы то ни стало.

Семён Махмутович совершил короткий разбег и…

Дальше произошло нечто, не поддающееся разум­ному объяснению. Алкоголичка Галя взлетела. Воспарила вверх и зависла, словно дельтапланерист, поймавший воздушную волну. Вознеслась, словно Богоматерь над землёй. Она словно стояла в воздухе и смотрела сверху вниз на наш суетный мир. Митрич наблюдал эту картину из своего окна на третьем этаже. Галька зависла как раз напротив меня, рассказывал он.

Через несколько мгновений алкоголичка Галя вернулась на землю. Словно какая-то небесная рука взяла её и опустила обратно. Да, она стояла теперь на прежнем месте, не способная вымолвить ни слова. Затем она что-то нечленораздельно промычала.

— Чего? — не понял её Семён Махмутович.

Но Галя вместо ответа сорвалась с места и убежала. Как же отреагировал на происшедшее Семён Махмутович? Наверняка, он удивился. А, может, и нет. Ведь у нас всегда есть внутренняя готовность к чуду. И когда чудо происходит, мы скорее испытываем восторг, чем удивление. Удивлением мы обязаны фокусу. А там, где случается чудо, там место восторгу. Что же касается восторга, то в состоянии, близкому ему, и так уже пребывал последние дни Семён Махмутович. Поэтому происшедшее он мог воспринять как данность.

— Что это было? — спросил вышедший во двор Митрич.

— Оно, — ответил Семён Махмутович.

Поразился ли увиденному Митрич? Мы не можем сказать достоверно. Как всякий российский пенсионер, Митрич зависел от телевизора, а там чего только не покажут. А сегодня очень даже просто перепутать реальность с телевидением. Мозг Митрича мог воспринять всё как компьютерный монтаж, а сам Митрич и носом не повёл.

— Ты уверен? — переспросил Митрич.

— Точно.

Они помолчали.

— Я тоже хочу, — сказал Митрич.

Семёна Махмутовича не надо было долго уговаривать. Очередной пинок под зад вознёс Митрича на высоту третьего этажа. Митрич царил вверху, словно стоя на могучей воздушной подушке. Он успел заметить лица жильцов в окнах, вероятно, они тоже не могли разобраться — монтаж это или нет. Митрич плавно опустился на землю.

— Как? — спросил Семён Махмутович.

Митрич пытался что-то объяснить, но не мог. Он лишь делал несуразные жесты руками, чтобы выразить невыразимое. Наконец у него вырвалось:

— П…дец!

Всю гамму чувств, которые обуревали его, должно было выразить одно лишь это слово. Позднее, когда у него спрашивали, что же он испытал там, наверху, он отвечал  невразумительно — «счастье». А когда его спросили — сколько же он вот так провисел, он и вовсе потерялся, «не знаю», ответил он. Попробуем ответить за него мы. Наверно, он побывал в состоянии, когда время исчезает. Что пара секунд, что вечность, один хрен, вот так мы ответим за него.

Что же было потом? Желающих получить чудодейственный пинок оказалось предостаточно. Екатерина Матвеевна — та самая, которой он предложил это сделать ещё в самом начале нашего рассказа, явилась к нему и смиренно подставила пикантное место, какая я была дура, что сразу не поняла, вы ведь не откажете мне, нет? Как Семён Махмутович мог отказать? Он дарил теперь пинки каждому пожелавшему, понимая, что не вправе отказывать. У него появился этот неожиданный дар, и он не может распоряжаться им по своей прихоти. Он должен делиться им, не кривить душой, оправдывать своё предназначение. И Екатерина Матвеевна, получив размашистый пинок, как пёрышко взлетала к небесам. А за ней взлетали её соседи, воспаряли, познавали непознаваемое и возвращались на землю другими.

Взлетела таджичка Зайнаб, она воцарилась над головами, словно стоя на дивном ковре-самолёте, поддерживаемом послушными её воле джиннами.

Взлетела бабка Зина из второго подъезда, она поначалу боялась, а потом решилась, неистово крестясь, и, получив пинок, вознеслась, и сонм ангелов небесных трепетно держал её, ангелы махали крылышками и кротко улыбались ей.

Взлетел студент Курмыкин из четырнадцатой, тот, что изучал мистические практики, с ним случилось то, о чём он и думать не смел — ему открылась тайна левитации, и он взирал на мир сверху, словно даосский маг.

Взлетела вахтёрша Пименова, мечтавшая стать балериной, она грациозно замерла в воздухе, словно лебедь над озером.

Взлетела Тамара Михайловна из сороковой, она не могла передвигаться самостоятельно, её привели сюда под руки, но приземлившись, встала и ушла на своих ногах, не изменившись в лице, будто иначе и быть не могло.

Двор привык к полётам и приземлениям. Это стало частью среды обитания. Люди носились в окне вверх‑вниз, на деревьях набухали почки, налетал молодой ветер. Вороны каркали как ни в чём не бывало, их-то полётом не удивишь, чего в этом сложного, давно уже пора, сказали бы они. Семён Махмутович засыпал после тяжёлого дня. Натруженная правая нога с непривычки гудела, но он был счастлив. Он несёт в мир — нечто. Что именно, он не мог объяснить, но знал, что так надо.

Вот как это бывает. Приходит весна. Набухают почки. В деревьях оживают потаённые струи. Питьевая вода меняет вкус. И всё это между собой связано. Волк в лесу чует далёкую течку. Трава стремится из темноты вверх через почву и городской асфальт. Луна в небе поменяла положение, и где-то там, на океанском берегу, начался прилив. Всё на свете — части единого целого. Части эти сообщаются посредством информации, не всегда нами уловимой, но пронизывающей мир вдоль и поперёк. Но есть информация, которая передаётся более простым для нашего понимания способом — из уст в уста. Она говорится словами. Восторженными. Внятными. Проникновенными. Один человек говорит другому — ты ещё не слышал, что там произошло? Именно так и распространилась по всей округе весть о Семёне Махмутовиче и его чудодейственном пинке.

В одно из утр во дворе можно было наблюдать следующую картину. У подъезда, где проживал Семён Махмутович, выстроилась длинная очередь. Здесь можно было встретить самых разных представителей человеческой породы. И каждый пришёл с чем‑то своим. Кто-то пришёл сюда, как на аттракцион, ­испытать экстрим. Кто-то пришёл, чтобы избавиться от порчи и приворожить любимого. Кто-то пришёл от невыразимой тоски бытия. Кто-то пришёл на своих ногах, кто-то не на своих, а кто-то и вовсе прикатил в инвалидном кресле. Очередь протягивалась через весь двор, и жильцы испытывали неудобство. Чтобы пойти в магазин или ещё куда, надо было пройти сквозь людскую гущу, но очередь охотно расступалась, и жильцы со временем привыкли. В этом дворе все друг друга понимали.

Воздушная зона в пространстве двора не закрывалась на протяжении дня. Пинок под зад, полёт, пинок, полёт, ещё пинок, ещё полёт. Семён Махмутович не злоупотреблял своим положением, работал на совесть. Лишь время от времени, порядком устав, он уходил домой. Там он пил чай из своей фарфоровой кружки, перекусывал чем придётся и опять брался за работу.

Со временем можно было заметить, что люди взлетают по разному. Кто-то взлетает повыше, а кто-то не очень высоко. Мы не знаем, в чём причина этой неодинаковости. Может быть, дело в разности человеческих характеров и внутреннего мироустройства, и эта разность могла влиять на высоту полёта. А, может быть, дело было в качестве пинка. Кстати, именно за качество пинка переживал Семён Махмутович. Порой ему казалось, что он не дорабатывает, не вкладывает в своё дело душу. Потому, испытав чувство вины, действовал с особым старанием. И вдохновенный, чувственный пинок возносил очередную человеческую особь под самую крышу.

Как ни странно, всё то, что творилось в этом дворе, не было освещено жёлтой прессой. Ведь события такого рода — её хлеб насущный, заголовки интернет‑изданий и газет с известием о чуде — должны были взорвать медийное пространство. Но жёлтая пресса молчала. Этому есть свои объяснения. Пришедшие сюда корреспонденты, испытав на себе смачный пинок и последовавшее за ним чувство полёта, на свою работу больше не вернулись. Да, вот так, решили поменять жизнь или ещё чего надумали, не будем гадать.

Как же мы, дорогой мой читатель, можем объяснить происходящее в этом дворе? Пинок под зад, и в голове человека что-то поменялось. Сместилось. Он стал другим, этот человек. Давайте не будем ничего оценивать. Ведь нас интересует эта история как таковая и больше ничего. А объяснят её другие, если захотят.

Ночь. Весенняя, наполненная потаёнными, пробудившимися соками, ночь. Где-то в далёких лесах воет волк, ища подругу, где-то под ногами в чёрной земле возрождается трава. Тишину разрывают звук мощного двигателя, визг тормозов, оглушительный ритм хип‑хопа. Мы видим молодую женщину. Она высунулась по пояс в открытый люк мчащегося в ночи автомобиля. Её волосы разлетаются, стелятся, плывут. Она безумно красива среди этой весенней ночи. Она сродни весне, её потаённым токам, потому что таинство — это зона женщины, и весна её остра, пронизывает её тысячей тонких игл. В её руке бутылка виски, из которой она прихлёбывает, глоток, обжигающий нутро, делает весну ещё острей. Она издаёт крик, — кому‑то покажется он хулиганским, но мы-то знаем, что этот крик сродни вою волчицы, пожелавшей продолжения рода, сродни сырой земле, требующей семени. Её крик подхвачен то ли в небесах, то ли в преисподней, а, может быть, и там, и там, но какая разница?

Она пьяна, она едет из ночного клуба с друзьями, один из них считает её своей женщиной. Двое других хотели бы считать её своей женщиной, но что ей до их хотения? Автомобиль мчит в ночи. Куда поедем? Хоть куда! Гони! Эти ребята круты и очень опасны. Их сторонятся, никто не хочет с ними связываться. Это их ночь, они её хозяева, они хозяева этой ночи и этой жизни. Пей, дай хлебнуть. Мы сегодня гуляем, и не надо останавливаться.

Автомобиль мчится по городским окраинам. Фары разрезают ночь, выхватывая из темноты нестройные ряды хрущёвок.

Резкий, неожиданный звонок, разделяющий сон и явь. Открыть, или не стоит? Семён Махмутович прислушался. Звонок повторился. Затем в дверь начали настойчиво колотить. Пришлось встать и подойти к двери.

— Кто? — спросил Семён Махмутович.

— Открывай, свои! — послышался с той стороны двери незнакомый голос.

Семён Махмутович помедлил. Приход ночных гостей ему не нравился. А если не открывать? Они будут пинать в дверь, пока не выломают. Чего от них ещё ожидать?

Семён Махмутович отворил дверь. Шумная компания. Трое парней и женщина. В вечерних костюмах. В глазах — бесстыдство и превосходство. Они беззастенчиво разглядывали его, оценивая.

— Он? — спросил один у другого.

— Откуда я знаю, — ответил тот. Затем обратился к Семёну Махмутовичу: — Слушай, папаша. Ты — тот самый?

— Он это. Он, — уверенно сказал третий. — Пошли, папаша.

Они потащили Семёна Махмутовича с собой, как он не упирался. Хорошо, что на нём были спортивные штаны и футболка, вчера не было сил даже раздеться, как лёг на кровать, так и уснул. Они усадили его в машину. Семён Махмутович не спрашивал, куда они едут. Он уже свыкся с неожиданными поворотами судьбы.

Автомобиль остановился на пустыре возле котельной.

— Вылезай, папаша.

Они стояли посреди ночного пустыря. Смотрели друг на друга. Семён Махмутович смотрел на них. Они смотрели на него. Смотрели и ждали представления, которое он им должен устроить. Люди желают позабавиться. Они тусили в ночном клубе и хотят развлекаться дальше. В глазах — пьяный кураж и вызов.

— Ну, давай, покажи нам, давай, что ты можешь!

Семён Махмутович молчал и беспомощно озирался, не зная как себя повести.

— Давай, мужик, не стесняйся, — подначивали его, — покажи свой фирменный пинок.

— Хорошо, — наконец решился Семён Махмутович. — Кто из вас?

Тут произошла заминка. Парни начали спорить и препираться. В их понимании получить пинок под зад было унизительно. Девушка стояла поодаль, весенний ветер играл её вечерним платьем, развевал волосы. Семён Махмутович понял. Всё, что сейчас здесь происходит, происходит из-за неё. Да, это её прихоть. Она захотела увидеть чудо. Заставила эту весёлую компанию поехать и посмотреть собственными глазами. Парни продолжали препираться. Наконец, один из парней взял ситуацию в свои руки.

— Ты, — сказал он, указав пальцем на товарища. По его твёрдому жесту стало ясно, кто здесь лидер.

— Ты что, Оскар, не буду я, — начал отпираться тот.

Оскар вытащил из кармана пистолет и направил ему в лоб:

— Будешь.

Парень побледнел, вытер рукой выступившие на лбу капельки пота, он знал, что это всерьёз. Когда речь идёт о сохранении жизни, выбирать не приходится. Парень немного помялся и, конфузясь, принял положение, которое должно было подойти для последующего действия.

— Ну? — Оскар посмотрел на Семёна Махмутовича.

Семён Махмутович окинул взглядом цель. Собрался. Занёс ногу. И остановил.

— Это невозможно, — сказал он.

— Почему?

— Потому что против его воли. Он должен сам захотеть.

Оскар приставил пистолет к виску Семёна Махмутовича:

— Сможешь.

— Нет.

Ответ Семёна Махмутовича был ясен. Столь же ясными были его глаза. Он не сделает этого. Ни за что.

Оскар взвёл курок. Семён Махмутович закрыл глаза.

— Стойте, — сказала женщина. — Давайте, я.

Все перевели взгляд на женщину.

— Ты? — переспросил Оскар. — Ну как знаешь.

Женщина подошла к Семёну Махмутовичу и приняла исходное положение. Движения её были легки и грациозны. И даже, можно сказать, эротичны. Очевидно, для случайного зрителя эта сцена выглядела странно. Некий невнятный дворовый мужичок в домашних тапочках, в застиранной майке и с пузырьками на коленях трико. Мужичок собирается совершить пинок под зад. И кому? Богемного вида женщине, женщине, к которой такие мужички и близко не подойдут. Это артхаус, сказал бы знаток, увидев нечто подобное. Современный перфоманс. Но жизнь есть жизнь. Она не будет спрашивать, на что она похожа. Она есть, и всё.

Женщина застыла в ожидании. Вечернее платье облегало её тонкую талию и ... .Что ещё облегало вечернее платье, мы описывать не будем, вы сами понимаете, о чём идёт речь. Семён Махмутович внутренне настроился, собрался с духом, переступил с ноги на ногу и … .

Его едва не сбил с ног сильный удар по голове.

— Ах ты, гад! — это был Оскар. — Как ты смеешь так с моей женщиной?

Он не выдержал. В его голове эта артхаусная картинка не сложилась.

— Ты понимаешь, с кем имеешь дело? — Оскар был вне себя. — Ты кем себя возомнил? Это моя женщина, понимаешь, моя!

Парень был в крайнем состоянии бешенства, словно его женщина вот тут, прямо на его глазах, собирается ему изменить. Хотя то, что она собирается сделать, в его глазах было хуже измены. Это было что-то гораздо более изощрённое, такое самому Оскару и в голову никогда не пришло бы. Он опять приложил пистолет ко лбу Семёна Махмутовича, и уже непонятно было, чем кончится дело.

— Оставь его, — сказала женщина, резко выпрямившись. — Я буду решать сама.

Глаза её горели огнём. Вот кто задаёт здесь тон. Оскар потупился и отошёл.

— Ну? — она вопросительно посмотрела на Семёна Махмутовича.

Семён Махмутович не медлил. И произошло то, что и должно было произойти. Громкий звук в ночи, звук, напоминающий хлопок. Это пинок под зад, чувственный, проникновенный пинок. Женщина летит в ночную высь. И вот она — там, среди звёзд, ветер с далёких галактик играет полами её платья. Она стала ближе к себе, хотя женщина всегда ближе к себе, чем мужчина, но сейчас она близка к себе как никогда, может быть, она уже стала собой, но об этом мы не знаем, об этом знает только она.

И вот в ночное небо летит Оскар, затем летят его друзья. Они осваиваются в небе, постигают полёт. Это непривычно, они словно наземные животные — ползучие, парнокопытные, которым полёт неведом, но здесь, в ночном небе над пустырём, они переродились, возникли заново.

Быть может, они вспомнили, что когда-то уже летали?

Вернувшись на землю, они, не говоря ни слова, ушли. Женщина и три мужчины. Ушли в разные стороны. На четыре стороны. Можно было бы добавить «на четыре стороны света», но их путь не соответствовал никаким сторонам. Они просто-напросто ушли.

Вот ты живёшь на этом свете. Но свет — он большой. А есть ещё местность. Будь ты человек, будь ты рыба в реке или птица в небе, будь ты дворовый пёс Пират, ты принадлежишь местности. А каждая местность имеет главу местности, то есть, самого главного человека этой местности. Главнее его здесь никого нет. Местность может быть очень невелика. А глава, напротив, может оказаться очень даже велик. Местность, в которой происходили описанные выше события, тоже имела своего главу.

— Это что — шарлатанство? — спросил глава местности после того, как ему доложили о Семёне Махмутовиче.

— Трудно сказать. Может, массовый гипноз, — ответили ему.

— Где, говорите, он проживает?

— Улица Хороводная, дом пять.

— Может, стоит с ним познакомиться? — задумался глава местности.

Ему стало интересно. Вы думаете, им не интересно? Они, я имею в виду те, кто наверху, могут быть и любопытными, и душевными. Они вообще во многом такие же люди, как мы.

Между тем, деревья покрылись нежной молодой листвой. Полёты во дворе продолжались, и Семён Махмутович без устали делал своё дело. Так же уходил он к себе для короткого отдыха, пил чай с чем придётся, — следует уточнить, «с чем придётся» здесь имеет более ёмкий смысл, поскольку этого достаточно для того, чтобы наш герой не голодал. Знакомая нам уже Екатерина Михайловна приносила ему поесть и уделяла нашему герою внимание, которое он вполне, по её мнению, заслуживал. Итак, Семён Махмутович пил чай вприкуску с пирожком и переводил дух. За окном же в это время раздавались непривычные постороннему уху звуки, но уже вполне привычные нам смачные звуки пинков под зад, свершаемых среди покрывшихся молодой листвой деревьев. Ведь это вполне естественно, что нашлись те, кто хотел повторить за нашим героем его, можно сказать, номер. Но никто не взлетал. «Не пытайтесь это повторить!» — обычно так говорят по телевизору. Но ведь вы знаете наших людей, они убедятся лишь в том случае, пока лично не испробуют.

На этот раз звонок в дверь прозвучал вполне деликатно, но не менее настойчиво. И происходило всё не глубокой ночью, а вечером, когда Семён Махмутович отдыхал после очередного своего тяжёлого дня, потирая натруженную ногу.

— Собирайтесь, вас хотят видеть, — сказали ему.

Эти люди были вежливы и предупредительны. Семён Махмутович хотел спросить, имеет ли право он отказаться, но сообразил, что данный вопрос будет неуместен. Он стал поспешно одеваться, доставая из шкафа одежду поприличнее.

— У вас что, получше одеть ничего нет? — спросили они, оглядев его наряд.

— Нет, — признался он.

— Мы не хотим критиковать ваш стиль, но он не подойдёт.

Один из них сходил к машине и вернулся, неся на плечиках тёмный вечерний костюм:

— Оденьте.

Костюм пришёлся впору. Его везли в роскошном чёрном автомобиле, впереди ехала машина ГАИ с мигалкой. Они мчались по городу, входя, словно нож, в масло, разгоняя, словно назойливых мух, встречных и поперечных. «Вот это да! — сказал бы тут всякий, — я тоже так хочу!» Затем Семёна Махмутовича вели по каким-то гулким коридорам, это наверно, думал он, коридоры власти, вот они, оказывается, какие. Его привели в большую комнату и велели ждать.

Кроме него, в комнате оказались люди, которые выглядели не совсем обычно. Немного погодя, Семён Махмутович сообразил — это же артисты. Вот ансамбль пёстро наряженных цыган, у одного из мужчин скрипка, у другого гитара. Вот женщина в длинном до пят чёрном платье с золотыми блёстками, вероятно, певица. Вот два атлетически сложённых парня в обтягивающих костюмах, наверняка, жонглёры-акробаты. Вот мужчина в годах, с брюшком, он точно не акробат, скорее всего, это мастер разговорного жанра, комик, юморист. Все они были между собой знакомы и ждали своей очереди. Время от времени в комнате появлялся энергичный мужичок — распорядитель или конферансье (его выдавала изящная бабочка под пухленьким подбородком) — и звал на выход. Сначала ушёл ансамбль цыган, потом пошли остальные. Где-то там снаружи шло представление, оттуда доносились громкая музыка, гул голосов, звуки аплодисментов.

— А что, — обратился комик к распорядителю, — нельзя было предупредить о концерте заранее? Могли бы вчера позвонить.

— Какой там вчера! — всплеснул руками распорядитель. — Ещё сегодня никто не думал.

Распорядитель ушёл, озабоченный ходом представления.

— Вас тоже срочно выдернули? — обратился комик к Семёну Махмутовичу.

— Да, — ответил Семён Махмутович.

— Конечно, — продолжил комик, — вчера никто ничего не знал, сегодня не знал. Никому мы были не нужны и вдруг понадобились. Господа разгулялись и пожелали артистов. А вы в каком жанре работаете?

Семён Махмутович потерялся. Что ему ответить? Его выручил появившийся рядом распорядитель, который вызвал комика на выход. При этом он обратился к Семёну Махмутовичу:

— Как вас представить? Иллюзионист? Маг‑ча­родей?

Семён Махмутович пожал плечами:

— Как хотите.

Концерт снаружи шёл своим чередом, постепенно в комнате остались только Семён Махмутович и певица.

— Долго что-то сегодня, — сказала певица.

— Скорее бы уж позвали, — отозвался Семён Махмутович.

— Могут и вообще не позвать, — певица вздохнула. — В прошлый раз я вот так всю ночь просидела, так и не вызвали.

— Как это так? А зачем же привезли? — удивился Семён Махмутович.

— Это ерунда. Главное — заплатили.

Они помолчали. Вскоре певицу позвали на выход. Она ушла, на ходу громогласно распеваясь. Семён Махмутович остался один. Время тянулось чрезвычайно медленно. Ждать — неблагодарное занятие. Особенно, когда не знаешь, когда ты понадобишься. Может, сию секунду. А, может, через час. Если через час, можно было бы расслабиться. Но вдруг тебя вызовут прямо сейчас? И самое главное — как всё это произойдёт? Кого придётся пинать на этот раз?

Дверь распахнулась, в комнату вошли распорядитель и с ним какой-то начальственного вида тип в строгом костюме.

— Где он? — спросил тип. Затем указал на Семёна Махмутовича. — Это он?

— Да, — ответил распорядитель. В его поведении было что-то извиняющееся, виноватое.

— Вы понимаете всю меру ответственности? — спросил тип, строго глядя на распорядителя.

— Не волнуйтесь, всё будет как надо, — всё так же извиняясь, успокаивал его распорядитель.

Затем оба ушли. Семён Махмутович опять остался один. Ожидание становилось всё более нестерпимым. Колено правой ноги начало непроизвольно подрагивать. Это дают о себе знать нервы? А, может быть, это предвкушение? А, может быть, нога уже поизносилась и ей нужен покой?

Вновь появился распорядитель. Он заметно волновался.

— Пойдёмте, ваш выход! — позвал он. — Вы знаете, Он сам захотел испытать ваше чудо. На себе! Представляете? Сам! Он!

— Кто? — спросил Семён Махмутович.

— Как кто? — удивился распорядитель. — Глава!

Они шли по коридору, и распорядитель, словно тренер перед решающим поединком, выговаривал:

— Главное, не волнуйтесь, держите себя в руках. Скажите себе, я спокоен!

При этом он выглядел бледнее, чем прежде, и успокаивал больше себя, чем Семёна Махмутовича.

Распорядитель отворил дверь, отодвинул тяжёлую портьеру и исчез за ней. Вскоре оттуда, из торжественной глубины, до Семёна Махмутовича донеслись обрывки громогласного представления: … маг … волшебник … иллюзионист… Затем из-за портьеры выглянул распорядитель и велел выходить на публику. При этом он волновался пуще прежнего: «Возьмите себя в руки, — дрожа от возбуждения твердил он, — вы сможете … у вас всё получится… только не волнуйтесь».

Грянули фанфары. Семён Махмутович вошёл в зал для торжеств. Господа восседали за пиршественным столом и, оторвавшись от пышной трапезы, смотрели теперь на него. В их глазах читались любопытство и покровительственное ожидание. «А ну-ка, удиви нас, милый, покажи нам, что ты можешь». Во главе стола сидел, разумеется, глава местности. Увидев Семёна Махмутовича, он вышел из-за стола и направился прямиком к нему. Поприветствовал, пожал руку. Надо же, а ведь такой простой, такой человечный, говорят в таких случаях. Никогда ещё Семён Махмутович не был так близок к представителям высших кругов. Он даже немного задохнулся от волнения, но быстро взял себя в руки. Глава потрепал его по щеке, давай, брат, не посрами, сделай как надо.

Затем глава поправил на шее галстук, пригладил волосы, оглядел притихший зал. Махнул рукой, как космонавт перед взлётом — поехали! И принял исходное положение для пинка. Вы скажете, быть такого не может, вряд ли какой глава согласится на подобный эксперимент. Он, скорее всего, назначил бы на это какого-нибудь своего зама или клерка. Но я скажу так: когда гуляют господа — чего только не бывает. У нас господа испокон веков куражатся от души и выделывают такое, что хоть стой, хоть падай. К тому же наш глава местности отличался бесстрашием и решительностью, и этим заслужил всеобщее уважение.

Неподалёку в свободной зоне толпились тело­хранители, ассистенты, секретарши, мальчики на побегушках, словом, придворное сословие, которые ожидали теперь представления не меньше господ. Вдоль стены выстроилась многочисленная челядь — официанты, повара, посудомойки, со двора пришёл даже садовод с лейкой в руке — все повылазили посмотреть на чудо.

Зал застыл в ожидании. Семён Махмутович почувствовал на себе взгляды множества глаз и вспотел. Ему стало трудно дышать. Но надо настроиться. Надо взять себя в руки. Ведь не первый раз я это делаю, в конце концов.

Глава находился перед ним в соответствующем положении тела, он ждал. Семён Махмутович примерился и — занёс ногу.

Зал замер. Кто-то замер с поднесённой на полпути ко рту вилкой. Кто-то замер едва не вывернув шею, чтобы лучше видеть. Кто-то замер широко разинув рот, забыв о всяком приличии.

И вот — … . В звенящей тишине звук удара, удара ноги о ягодицы, громкий, шлёпающий звук, хлопок. И … . Ничего не происходит. Глава как стоял, наклонившись вперёд, так и остался стоять.

Что это? Осечка? Зал заволновался, послышался встревоженный гул голосов. Семёна Махмутовича бросило в жар и тут же — в холод. Надо собраться, взять себя в руки. Это холостой выстрел, пробный.

А сейчас будет настоящий.

Он вновь отвёл ногу и — пнул ещё раз. Но вновь чуда не произошло. Глава стоял в том же своём положении, как вкопанный. Чёрт возьми! Семён Махмутович впал в панику. Он не ожидал такого поворота. Он пнул ещё, и ещё, и пинал теперь словно одержимый, сорвавшись, пинал конвульсивно, впав в сумасшедший раж.

Его оттащили в сторону, скрутили, положили на пол. Главу увели в другую сторону, усадили за стол. Ему тоже надо было прийти в себя.

— Это и есть чудо? — спросил один из сидящих за столом, очевидно, гость.

— По-видимому, да, — ответил его сосед.

— Забавно, — сказал гость, — прежде я такого не видел.

Что же произошло с Семёном Махмутовичем? Мы можем только предположить. По всей видимости, его дар иссяк. Вполне возможно, он был рассчитан на определённое количество пинков — пятьсот, например, или семьсот. Или, скажем, одну тысячу шестьсот семьдесят два, эти числа могут быть неожиданными, ведь у чуда свои, неподвластные нам, системы отсчёта.

Ведь как всё происходило? Пинки шли один за другим, образуя стройную последовательность. И вдруг — раз — и отсчёт пинков прекратился. Точка. И случилось это в самый неподходящий момент. Высшим силам абсолютно всё равно — подходящий это момент или нет. Им без разницы, кто перед ними — глава местности или бабушка из соседней хрущёвки. Для них всё одно — зал торжеств с высокими гостями или мало кому известный двор на окраине.

Но у Семёна Махмутовича начались проблемы. Случись это в его дворе, ему всё простилось бы. Там подобный конфуз поняли бы правильно. Не всегда же быть чуду. Чудо оно на то и чудо, что случается редко. И очередь рассосалась бы. Народ он, пожалуй, лучше понимает замысел сил небесных. Но глава местности обиделся. Что тут говорить. Его тоже можно при желании понять. Однако, его обида — дело серьёзное. Это означает, что всё будет очень даже небезобидно.

Глава местности посчитал, что надо наказать Семёна Махмутовича. А возможностей наказать у него было предостаточно. Ведь он в этой местности самый главный. Ещё немного — и судьба нашего героя была бы решена. Сгинул бы Семён Махмутович, пропал бы ни за грош. Но опять вмешались силы небесные. Или случай. Что, скорее всего, это одно и то же.

У главы местности был зам., а точнее один из замов, человек неглупый и рассудительный. Он убедил своего шефа не преследовать Семёна Махмутовича, так, мол, будет лучше для всех. «Так что же, мне его простить что ли?» — возмущался шеф. Его даже и прощать не стоит, говорил зам., так как он не совершил ничего предосудительного. Просто надо посмотреть на дело по-другому. Понимаете ли, он, этот мужичок, был наделён особой энергией, которая позволяла ему совершать чудо. Он это и делал, пинком под зад возносил человека ввысь. Одного, другого, третьего… Но тут на его пути появляетесь вы. И чуду конец. Было чудо, а теперь нет. Что это означает? Это означает, что вы обладаете энергией более сильной, чем он.

Это объяснение главе очень понравилось. «Ух ты, какой умный, — потрепал он своего зама по щеке. — Я и сам подозревал что-то такое, просто объяснить не мог».

И Семёна Махмутовича оставили в покое. Но, как вы уже поняли, дар его иссяк. Ушёл в никуда, испарился, исчез, как не был. Первое время нашлись ещё те, кто ходил за ним по пятам и уговаривал пнуть его. Семён Махмутович не мог отказать, и вкладывал в пинок всю душу. Но никто уже не взлетал. Правда, нашлись те, кто утверждал, что испытал чувство полёта, но это, скорее, внутренний полёт. А внутренний полёт — это отдельная тема, её касаться мы здесь не будем.

Прошло достаточно времени, чтобы этот случай ушёл в прошлое. Но его частенько вспоминают в городе. Он пересказывается как миф, и звучит настолько неправдоподобно, что рассказчика могут отнести к когорте создателей новой городской мифологии. Но жители того двора знают, что это правда, поскольку видели чудо собственными глазами, а некоторые, простите за выражение, испытали его на собственной заднице.

Время идёт, сменяются времена года, сменяются главы местности, сменяются замы. А местность остаётся. И двор остался как прежде. Ведь он часть местности. В нём свои времена года, свои климатические зоны, которые приходят каждая в своё время. Такие дворы — между двух хрущёвок, они у нас словно принадлежат вечности — они словно были всегда и никуда не уйдут. Мы здесь рождаемся, мы здесь и умираем. И мы отсюда никуда не денемся, тем более, что нас никуда и не позовут.

Ранним утром во двор выходит человек. Это наш герой Семён Махмутович. Его жизнь вполне благопристойна, он не одинок, Екатерина Михайловна живёт теперь с ним. И души в нём не чает, поскольку после того случая у неё, как она утверждает, открылись глаза.

Он любит гулять по утрам. Вот он остановился. И смотрит в небо пристально, с некоторой тоской в глазах, как смотрят бывшие лётчики. Правая нога у него начинает дёргаться. Он успокаивает ногу, растирает коленку ладонями, словно пытаясь одолеть воспоминание. Затем выпрямляется, смотрит перед собой и словно что-то хочет до нас донести.

Он хочет сказать нам: «А что, сама жизнь — и есть чудо!» Вот что он хочет сказать.

Но такое мы уже слышали. Тысячу раз. Это не является для нас новостью. Это даже банально. Но ведь высшие силы не понимают, банально это или нет. Они смотрят на вещи просто. Вот у тебя было одно чудо, а теперь на тебе другое. Пользуйся, пока дают.

#журналказань #journalkazan