Его неудержимо тянуло в ненормальность

Вспоминая Олега Демидова, слышу его звонкий жизнерадостный смех. Он хотел всем поднять настроение, хохмил, пытался расшевелить и устроить людям маленький праздник. «Ребята, ну чего вы? А давайте…» — и предлагал поехать к нему в гости в Зеленодольск или что-нибудь придумать прямо здесь и сейчас. Олег напоминал мне Шурика из «Операции "Ы"…»: такой же нелепый, смешной и неунывающий ботаник.
Он искал в жизни чего-нибудь необычно-острого, его неудержимо тянуло в ненормальность. Жизнь вокруг казалась ему пресной. Поперчить бы!
Вот случай из жизни. Олег дружил с одним писателем, у которого была миловидная жена-поэтесса. Как-то он уговорил её… родить ему сына! Понимаю, звучит диковато, но… Обсудив нюансы, заговорщики подошли к мужу, который вернулся с работы и уплетал на кухоньке макароны по-флотски. Объяснили. Попросили войти в положение. Ведь Олег так одинок! Писатель сначала ничего не понял, а когда до него дошло, то поперхнулся макаронами. Несмотря на уговоры и веские аргументы, всё никак не соглашался. Обозвали лаптем и долго с ним не разговаривали.
Однажды Олег признался, что написал сценарий своей смерти. «Старик, это будет круто! Незабываемое фаер-шоу!» — выкрикивал он, распаляясь.
Я подумал, что Олег пересказывает мне свой новый сюрреалистический рассказ. Сюжет такой: на своё сорокалетие юбиляр поднимается ночью на крышу высотки физфака. Пускает по ветру листочки с неопубликованными рассказами. Затем обливает себя бензином и бросается вниз пылающим факелом. Заранее рассылает пригласительные с улыбающимися черепами своим знакомым и, само собой, начинающим литераторам из литобъединения при Музее Горького, которое он посещал.
Но смерть к нему пришла совсем не эффектная. В конце января Казань сковали полярные морозы. Проезжая по Южной трассе, Олег подобрал мёрзнущую на обочине девушку и привёз её к себе в гараж погреться. Включил печку в машине. Тепло их сморило. Они заснули, обнявшись, и уже больше не проснулись. Получилось почти как у Баркова: «Жил смешно и умер грешно».
Накануне этой трагедии мне приснился сон. Плывём мы вдвоём с Олегом на баркасе. Вдруг небеса лопнули и оттуда вылетел метеорит. Огромный такой валун, объятый пламенем, со свистом пронёсся и упал за борт! Вода вскипела. Я мечусь по палубе в ужасе и восхищении. Олег, напротив, стоит равнодушен. Он смотрит на берег и, показывая на погост, говорит: «Видишь, там моя дача с самоваром».
Утром я открыл его книжку под названием «История болезни». Он её выпустил за свой счёт небольшим тиражом и прочёл наугад:
«Фильм кончился. Пробираясь к выходу, я напряжённо вслушиваюсь в ползущий вместе со мною многоголосый шум, пытаясь уловить в нём хоть самое короткое замечание об увиденном. Нет, люди уносили с собой только усталость после изматывающего веселья…»
Предлагаемый читателям рассказ взят из этой книги.

Домовой 
Виталик

Каждое утро Виталика будит гимн Советского Союза. Выключив радио, он садится на край постели и шарит ногой убежавшую тапочку. Холодное тёмное пространство наполняется пружинным стоном. Сосед по комнате недовольно ворочается в своём углу. Чтобы не разбудить его, Виталик подходит к окну и одевается при свете уличного фонаря. 
В многоэтажке напротив зажигаются и гаснут окна. Ему видно, как кукольные фигурки двигаются в своих комнатах. Издалека их жизнь представляется смешной и пустяковой. Виталик достаёт бинокль и наводит на одно заветное окно под самой крышей. Там живут черноволосая девушка и какой-то лысый мужчина.
Виталик работает специалистом по лифтам. Обслуживает как раз тот самый дом напротив. Нареканий от жильцов не поступало, если и застревали, то высвобождал он их из плена в два счёта. Только один раз злоупотребил служебным положением, нарочно больше часа промурыжил одну стервозную тётку, которая была всем недовольна. Вышла тётка из кабинки лифта притихшая и даже улыбалась.
Виталик в свободное от работы время имел одно нехорошее пристрастие. Он выбирал какую-нибудь квартиру, убеждался, что дома никого нет, и проникал внутрь. Навыки слесаря и связка запасных ключей от однотипных замков позволяли ему быстро и бесшумно открывать двери. 
Совсем не корыстные цели вели его в чужие квартиры. Ещё ни одной вещи он не прихватил с собой. Наоборот, иные из них, переставленные в спешке хозяевами, возвращал на место, поправлял съехавшие накидки с кресел, поднимал обронённые предметы. А однажды даже выключил забытый утюг и впустил с балкона жалобно мяукающую кошку. 
В чужих квартирах Виталик жил придуманной жизнью. Лицо его менялось. Глаза затуманивались. Он с довольной улыбкой обходит комнаты, задерживаясь у книжных полок, поглаживая изгибы кресел и диванов. Он нюхает цветы, включает телевизор или раскрывает томик стихов. Если есть гитара, то бренчит; если пианино, то играет «Собачий вальс»; если проигрыватель, то ставит пластинку. Заваривает кофе, пьёт чужое вино и наслаждается. Надев халат и хозяйские тапочки, Виталик садится на диван. Листает журнал или смотрит какую-нибудь телепередачу. Но он не видит ни текста, ни кадров, мелькающих на экране. Он видит лишь самого себя со стороны. Как будто второй Виталик отделяется от тела, отходит в сторонку и наблюдает за первым Виталиком.
Особенно любит Виталик забираться в ту самую квартиру, где по утрам одевается черноволосая девушка. Из документов в письменном столе он узнал, что лысый муж у неё — доцент, преподаёт зарубежную литературу в Казанском университете. Виталик просмотрел пухлый семейный альбом: доцент полноват, у него нарисовался животик. Носит тесные пиджачки, отчего живот ещё больше выпирает. Жена, аспирантка на той же кафедре, выше его ростом, прямая, как ножницы. 
Однажды она вернулась днём, перекусила бутербродами и, накинув на себя халатик, забралась с ногами на диван. Виталик в это время лежал внизу, затаив дыхание. «Лишь бы не расчихаться от пыли. Могла бы и убраться за выходные», — думал он, слушая, как она листает реферат и разворачивает фантики. Одна ириска упала и закатилась под диван. Тонкая рука потянулась за ней. Пошарила и не нашла. Виталик подтолкнул конфетку к пальцам. 
Потом женщина поставила пластинку «Дорз» и начала танцевать, совершая полусонные отрешённые движения. Виталик под диваном был ни живой, ни мёртвый. Его ­охватило волнение. Захотелось схватить женщину за ногу. Интересно, что она ему скажет? А может, притвориться пьяным Лукашиным? Потом придёт Ипполит и…
Женщина, танцуя, исчезла в ванной. Зашумела вода. Виталик выбрался из укрытия, направился к входной двери, как вдруг зазвонил телефон. Женщина распахнула дверь и, роняя ошмётки голубой пены на линолеум, потянулась к трубке. Их лица оказались на одном уровне. Виталик взмок. Но ничего не произошло! Женщина, поговорив с кем-то, обтёрла трубку полотенцем и снова вошла под струи. Виталик был в замешательстве. Приблизился к зеркалу и… ничего не увидел. Нет, это его не напугало, наоборот — позабавило. Виталик понял, что случилось то, о чём он мечтал. Он стал невидимым! 
Виталик смело шагнул в ванную. Полюбовался купанием женщины. И даже потёр ей спинку. Вскоре он так осмелел, что принялся, не таясь, ходить по комнате. Подкрадывался сзади к хозяйке и щекотал её шею. Виталик принялся с ней играть. Она ставит чашку на стол и отворачивает к плите. Он убирает чашку обратно в буфет. Женщина морщит переносицу, но ничего понять не может. Снова достаёт чашку. Наливает кофе и кладёт два кусочка сахара. Виталик добавляет ещё семь и, вдобавок, насыпает соли. Она пробует и, подбежав к раковине, сплёвывает. 
Виталик обнаглел. Он прячет её лифчик в холодильник, а босоножку засовывает в сумочку. Когда возвращается муж, женщина вся дрожит. 
— У нас домовой, — сообщает она.
— В шкафу? Где? — ухмыляется муж. — И как он выглядит? Высокий блондин с пронзительным взглядом?
— Не смешно, — чуть не плачет хозяйка. — Он целый день меня изводит…
— Лариса, я есть хочу, — недовольно бурчит доцент.
— В холодильнике кастрюлька с пюре и сосисками…
Доцент хлопает дверцей холодильника и возвращается в комнату с бюстгальтером, который болтается у него на пальце. Виталик смеётся. Он думал, раз не видим, то, значит, и не слышим. Оказалось, не так. Хозяева квартиры бледнеют. Чтобы как-то их успокоить, Виталик ставит «Дорз» и начинает подпевать. Но и это не помогает. Доцент достаёт с антресоли ракетку и начинает ею размахивать. Ракетка свистит у самого носа Виталика. Чтобы остудить доцента, он выливает ему на голову стакан воды.
Выйдя из подъезда, Виталик первым делом подходит к парню и просит закурить. Парень протягивает «Приму». «Ну, слава богу, — думает Виталик, — значит, я невидим только там». Теперь он почти каждый день наведывается в квартиру к доценту. Чтобы как-то загладить вину, приносит десертное вино и фрукты, прибирается, поливает цветы. Не сразу, но постепенно они привыкают к его невидимому присутствию. Хозяева даже разговаривают с ним! 
— Домовой, а ты не видел, куда запропастилась моя помада? — обращалась в пустоту Лариса. — Если найдёшь, то положи на тумбочку. 
— И ещё, поищи мой носок, — добавлял доцент, надевая шляпу и чмокая жену. 
Он уходит, а Виталик трёт спинку его жене, выключает засвистевший чайник, размешивает сахар в её чашке, подаёт обронённые шпильки и прислуживает, предугадывая желания…
Вечером Виталик возвращается в общежитие тихий и отрешённый. Он пьёт на подоконнике чай и смотрит в ту самую квартиру, где мелькают кукольные фигурки. Ему знаком запах её свежевымытых волос, он знает, какими духами она душится, какую музыку слушает…
Виталик прячется под одеяло и улыбается, вспоминая, как Лариса нежно его окликает: «Домовой, ну прижмись ко мне и согрей! Какой ты нежный…» 
Вскоре он перебирается к ней жить. А доцент сбежал. Не каждому ведь понравится каждый день есть переперчённую еду, находить дохлого таракана в своей чашке, надевать ботинки, наполненные водой, а по ночам просыпаться от того, что летающая по спальне свечка вдруг начинает тебе капать на лоб!
Лариса загадочно улыбается. Ведь домовой ничего не делает против её воли.

(Не)печатный орган

В номере журнала «Казань» (№ 10, 2021), посвящённом городскому андеграунду, мы уже обращались к такому «нештатному» в СССР феномену, как самиздат. Следуя теме нынешнего номера, мы решили представить новую находку, связанную с казанским подпольем времён позднего застоя и таким культовым явлением университетской жизни, как Малый Маразматический Театр. 
О самиздатовском органе КГУ Sunday Journal рассказывает его главный редактор Андрей Александрович СТОЛОВ.

В стенах Казанского университета в своё время блистал Малый Маразматический Театр. Когда я поступил на физфак, ММТ был в расцвете и сильно влиял на души студентов. В 1982 году, когда театр закрыли, образовался вакуум, который очень хотелось заполнить. Физик Саша Антонов предложил друзьям по лагерю «Квант» создать творческую группу, а другой физик Игорь Григорьев придумал для неё название — «Воскресение», как бы подразумевая воскрешение традиций ММТ. В группу вошли студенты ВМК и физфака. Мы что-то сочиняли и репетировали, однако на сцене полностью опозорились из-за отсутствия таланта, опыта и много чего ещё. И тогда возникла идея не выступать, а собирать странички нами написанного и переплетать их в книжки. Для этого имелись печатная машинка «Москва» и опыт моего отца, владевшего ремеслом переплёта. В названии рукописного журнала мы оставили слово «Воскресение» — «Sunday Journal». Первая книжка вышла в свет в 1981 году, девятая, она же последняя — в 1991-м. Тираж был минимальным: 4 экземпляра — именно столько, сколько страничек пробивала печатная машинка. Поскольку самиздат в те годы не разрешался, так как можно было нарваться на неприятности, вплоть до исключения из КГУ, хождения в народ журнал практически не имел, и читателями были сами же авторы и их друзья — эдакий элитный клуб. Для нас «Sunday Journal» был развлечением и отдушиной. В литературном смысле наши опусы, может быть, и слабы, но, перечитывая их, видишь время, которое невольно отразилось в этих текстах. Выбор тем, повод для шуток, студенческий юмор и свой язык… — всё это родом оттуда — из восьмидесятых, когда мы были молоды и полны энтузиазма!