«ХИЖИЦЫ-2020»

Завершён Международный литературный конкурс имени Гавриила Каменева «Хижицы-2020», организованный казанским литературным кафе «Калитка» Центральной библиотеки Казани. На конкурс поступило 407 заявок из 20 стран и 192 населённых пунктов. Участвовали авторы как из России и бывших союзных республик, так и дальнего зарубежья (Австралия, Австрия, Болгария, Германия, Израиль, Канада, Нидерданды, США, Франция, Чехия). 29 участников представляли Татарстан. Публикуем избранные произведения участников шорт-листа.

Ольга Андреева

Ростов-на-Дону

АЛЕКСАНДРОВСКАЯ КОЛОННА

Монферран и Ньютон не ошиблись — она устояла.

Легкокрылый, пари, вознеси и спаси наши души,

осени наши реки — артерии, вены — и сушу,

и холмы, и долины Итили, Кубани, Каялы.

Остаются не конные статуи, не барельефы,

а — вознёсшийся дух, воспарившее горное эхо.

Трепет формы, незыблемость веры — оплот сопромата,

преходящи и недолговечны другие форматы.

…Наверху этой хрупкости жутко бы выглядел Сталин —

как дракон, подгрызающий корни у дерева мира —

вот Господь и отвёл. Хоть историю нам подверстали

в истерических теледебатах — но правды ампира

не стереть, просто мир оказался коварней и злее,

чем поверили в детстве — торопимся, час неурочный,

ангел ранен в крыло, нас укрывшее — перья алеют,

нет сцепления с миром, корней и фундаментов прочных

у настолько живой и такой беззащитной планеты.

Карфаген был разрушен, и солью засыпан, и проклят —

мы же выжили, ангел парит в кружевах интернета,

в кружевах сохранившейся роскоши прошлого — прошвы,

согревает меня твой маяк безутешным сияньем,

уверяет, что всё разрешимо, светло и гуманно,

до рассвета дотянем, но двух океанов слиянье —

далеко, а сегодня планету спасут кабестаны,

мы сумеем вручную — и выстроить, и приумножить,

бог не выдаст — не всё измеряют в кубах и галлонах,

мы не ради имперского духа стоим у подножья

горделивой античной в века устремлённой колонны.

Любовь Артюгина

Германия, Мендиг

* * *

Шиповника побеги, и трава,

И лепестки неведомых дорожек.

Когда кресты рубили на дрова,

Здесь было так,

века — и будет то же.

И выйдут из невиданных зверей

Вполне цивилизованные люди.

Вот бабочка — о чём расскажешь ей?

Она вспорхнёт,

и про тебя забудет.

И ты забудь. Пускай летит она,

Ни буквы, ни звезды не понимая,

Одна за всё на свете прощена,

Прекрасная

и жуткая

такая.

Марианна Боровкова

Москва

КОЕ-ЧТО О ГОРИХВОСТКАХ И НЕ ТОЛЬКО

По мотивам стихотворения Гавриила Каменева «Малиновка»

В речки бисерных струях

Ты тихохонько купайся,

Розе страстной пой любовь,

На листах её валяйся,

Тьму утех себе готовь!

с горихвосткой бывает не просто сладить,

словно слух твой испытывая на прочность,

рассыпается голос в небесной глади —

до тебя с высоты

докричаться хочет —

залилась, заплакала, засвистала,

высоко взяла, синеву тревожа!

отражается солнце в земных кристаллах,

и стоишь,

и глаз отвести не можешь,

улыбаешься, ловишь волну руками,

от её движения дышишь легче,

по сосновым стволам тишина стекает,

янтарём в коре застывает

вечность,

позвонками срослись, выгибают спины

деревца молодые —

лесные братья,

изумлённые лица от ветра стынут,

благодатного света надолго хватит:

оживают жуки, светляки, веснянки,

муравьи, кузнечики, богомолы —

на Господней ладони воскреснет всякий,

лишь бы сердца скорлупка

не раскололась...

Вероника Боршан

Волгоград

ПАПЕ

Я знаю, все книги случились бы наяву

Наполовину раньше, чем я живу,

И если все параллели скрутить в одну,

То будет штопор.

И если бы был окончен наш давний спор,

Спать бы улёгся бессонный багдадский вор.

Впрочем, к чему теперь разговор,

Когда есть опыт?

И где-то в мозгу по крышке стучит земля,

Солнце качается палубой корабля,

Осыпается хвоя, и кто-то забрал тебя,

Не оставив срока.

Я знаю, все реки во все времена текут,

Герои уходят, а те, что остались, лгут,

И выбранный мной однажды не тот маршрут

Вылезает боком.

Ты можешь гордиться: я царь у твоей горы,

И строки мои теперь, наконец, мудры,

А те, кто пытался поймать меня на багры,

Плохой выбирали способ.

Я нарушаю устои, уклад, устав,

Верю, что всё-таки «смертию смерть поправ».

Ты же теперь навсегда бесконечно прав,

А у меня опять стихи идут носом…

Юлия Долгановских

Екатеринбург

ОФЕЛИЯ

Офелия лежала вниз лицом,

а я плыла — рекою и отцом

Офелии, отцом её ребёнка,

плыла и пела — жалобно и тонко,

и тонкой струйкой лёгкая вода

входила в лёгкие. Качались города —

дрожал размытый контур королевства,

как будто в мареве июля — только вместо

тягучих солнечных лучей текла вода,

входила в лёгкие. Качались города —

зеркальный шар катился по реке,

и волосы Офелии в руке

моей текли плакун-травой,

опутывали пальцы, за собой

тянули в омут, погружали в плоть,

качали, словно люльку, зыбкий плот,

но я плыла — а что мне оставалось? — плыть

Офелией, рекой, отцом, ребёнком,

зеркальным шаром — быть или не быть —

звучащим жалобно и тонко

всегда, везде, когда-то, где-то.

...Взорвался пурпуром разбуженный цветок —

персты покойницы впиваются в висок,

и я плыву — не заревом, но светом.

Елена Копытова

Латвия, Рига

ПРОВИНЦИАЛЬНОЕ

…и неважно, где он и как зовётся —

городок с часовенкой под ребром.

Ночью время черпаешь из колодца,

до утра гремишь жестяным ведром.

И душа наполняется зыбкой грустью.

Всё застыло будто бы на века

в закоулках этого захолустья.

На цепи по-волчьи скулит тоска.

…колосится утро над бездорожьем.

На лугах — ершистая трын-трава.

Вот бы враз оторваться, сдирая кожу! —

Отболев, отникнуть, но — чёрта с два! —

Как ни бейся — хлёсткая пуповина

неизменно тянет тебя назад.

…у хозяйки — брага (к сороковинам).

На столе — портрет (утонувший брат).

На цветастом блюдце — свечной огарок.

Кислый квас — во фляге. В печи — блины.

На плакате выцветшем — Че Гевара,

и ковёр с оленями — в полстены.

Даже то, к чему ты едва причастен,

прикипает к памяти навсегда.

В сенокос — царапины на запястьях,

да жара без продыху — ерунда.

От того, что было сплошной рутиной —

горячо и больно, по телу — дрожь…

тишина колышется паутиной —

даже выдохнуть страшно,

а вдруг порвёшь?

Дана Курская

Москва

КЛАДБИЩЕ

там на кладбище — не они вообще

а они теперь — возле пастбища

очень светлый луг — посох стук да стук

и растёт полынь или дикий лук

и большой пастух — он такой большой

разливает всем молока ковшом

и такой большой этот общий ковш

им до слёз смешно, как ты слёзы льёшь

в этот мой рассказ не поверить здесь

доказательств нет, ожиданье есть

но всегда вон тем — не хватает тех

не ищи в земле, посмотри наверх

Алла Макарова

Набережные Челны

ИВАН-ДУРАК

Если б можно было жить долго,

то он бы жил:

красил стены,

чинил ограду,

по рекам плыл.

Но ему перепало жизни с мой кулачок,

и он мчит за солнцем, как дурачок.

В правых кирзовых сапогах с аршин

сам себе привычно он стал большим.

Только это бравада

и косный труд,

ноги быстро сникают

и отстают.

Сколько бедник ни мается вдоль реки —

из воды улыбаются дураки.

Вот он есть такой —

что успел,

как смог,

он не видит солнца,

не чует ног.

В «Детском мире» купленный целиком —

эка сложно быть маленьким дураком.

Чтобы взрослым не стать обузой,

детям не в страх,

тихо-тихо стареет

Иван-дурак.

Как возьмут меня слабость, болезнь и гнусь,

я ему из зеркала улыбнусь.

Максим Некрасов

Казань / Санкт-Петербург

ВЕСНА МЕЖДУ ЛЕНИНГРАДСКОЙ И ТВЕРСКОЙ

холодное горло проговорило: ночь во всём отглагольном.

ветра свисают с деревьев, барагозят по колокольням.

бегонии на подоконнике кипят в агонии

собственных листьев.

фонари выхаркивают развод караула.

проходящие фары фура сбривает со штукатуркой

женщины и лицом мужчины за кровоподтёчной

шторкой,

шоркнувшего как шноркель в звёздный дёготь

любимой,

кажущейся отсюда сырой рябиной,

и я различаю

на мраморе щёк молчаливые точки снега — или

зазубривал целую жизнь конкретно эти веснушки

смерти,

но не могу вспомнить имя. имя

в пригоршне сигарет на рассвете...

...и когда я просыпаюсь на композитной скамейке,

толстовское утро кидает на прогиб

хохолки свиристелей.

пурпурные пятнышки сургуча

перетекают на маски с маховых,

словно свиристели рыдают

императорской кровью —

и серые крылья распахиваются

тысячей платяных шкафов

над верхневолжскими озёрами.

и когда занавес поднимается,

пейзаж абсолютно пуст,

звучит обратный шаг электрички, тела святых

выныривают из-под плоских болот

в демисезонных рукавицах

и пишут стихотворение,

которое я повторяю:

имя, имя, Василиса, чтобы его вспомнить,

нужно вернуться в чёрный город

на берегу фиолетовой реки,

все засыпают, все просыпаются,

засыпать с тобой — всё равно что засыпать

зимовальные ямы,

просыпаться с тобой — всё равно что просыпаться

сквозь колосник.

вот такая весна, такой сон, такое имя,

которое больше ничего для меня не значит.

Филипп Пираев

Казань

ГИТИКА

О, мой учёный друг, ты знаешь много гитик!

Но как же мне, певцу, в теорию облечь,

что раненый февраль слезой из сердца вытек

и ветер обратил в рифмованную речь?

Не мучился ли я, невосполнимо тратясь

на спящие в шкафах пудовые труды,

не резал ли гортань о леденящий градус

в надежде овладеть искусством немоты?

Буравил душу снег, дела катились к чёрту,

от вальса фонарей кружилась голова,

пытаясь отыскать заветную реторту,

из сумрака стихий родящую слова.

Проблескивал намёк сквозь марево дороги,

пытал морзянкой звёзд, подмигивал с икон.

И чем же я могу похвастаться в итоге? —

увы, не дался мне магический закон.

Так не суди меня за песни, что не спеты,

и пусть отрежешь ты, мол, это не всерьёз;

но, кажется, судьба и гитика поэта —

как раненый февраль, пронзительный до слёз.

Наталия Прилепо

Тольятти

ЛЕБЕДА

У забора корчилась лебеда.

Жгла ладони горьким и голубым.

На ветру бродячие облака

Разбухали в розовые клубы.

Под болотным солнцем цвела межа.

Дождевые стебли — сквозь старый сор.

Что ни день — куриная слепота,

Подорожник, ржавчина и песок.

В тёплой луже — пыльные воробьи.

От травы — царапины поперёк.

Натирало пальцы до волдырей

На двоих — колодезное ведро.

Пахла прелым медленная вода.

Ледяными бликами — по глазам.

Мы кричали в чёрную глубину.

Слушали прозрачные голоса,

Как тягуче эхо, зыбуче дно,

Как падучий камень на дне лежит.

А потом — по вышарканным корням,

Тропами — сквозь гулкие гаражи.

К гаражам повадился — старый кот.

У него в глазах — золотой песок.

Помнишь, мышь запутывала следы,

А потом попала под колесо.

А потом — ни шёпота, ни души.

Грозовые всполохи, белый шум.

Лишь крыжовник ветками — до земли

Прорастал во вскопанную межу.

У забора корчится лебеда.

Солнце катит чёртово колесо.

Я теперь — куриная слепота,

Подорожник, ржавчина и песок.

Не ходи туда, где сгниёт забор,

Где обнимет камень болотный бог,

И вода руки не почует.

Где кота настигнет дремучий сон,

Пискнет мышь, раздавленная колесом.

Не ходи туда. Не ходи за мной.

Не смотри на меня

такую.

Ирина Ремизова

Молдова, Кишинёв

ЗАСТАНЬ МЕНЯ

На стихотворение Г. Каменева

«Вечер 14 июня 1801 года»

Так начинают время — наугад.

Туман стоит, как яблоневый сад,

затылком  подпирая потолок,

на горле неба — лунный узелок,

ворчание грача над головой…

Пожалуйста, застань меня живой.

Условных наклонений вышел срок —

отчаливает в море катерок,

и выкликают с тинистого дна

пока ещё не наши имена.

Издалека расслышится едва,

какие мотыльковые слова

летят на свет  из нежности, пока

в гортани нет воздушного платка…

Законы не меняют — аз воздам.

Расселят по раздельным городам

в пространстве без дорог и без концов —

под крылышки любимых мертвецов,

и мир наступит, именно такой,

как и мечталось: воля и покой.

Не сводится баланс, провис итог…

От жизни остаётся лоскуток,

но по сусекам есть ещё мука

для пряничной избы и колобка —

полжмени ржи, полжмени ячменя…

Пока я на крыльце, застань меня.

Елена Севрюгина

Мытищи

ЛЮДИМЫ

люди люди где вы нынче есть

людям заворачивают взвесь

неживого с примесью живого

отсырев под пальцами дождей

люди убегают от людей

на исходе дня сторожевого

в ульях улиц лужи-волдыри

разрывают город изнутри

мокрым следом тянутся до станций

снова замыкается кольцо

пятится знакомое лицо

пожелав неузнанным остаться

у пруда знакомая скамья

там где я которая не я

каждый раз глазеет на прохожих

в мире вещи вечен ли девайс

люди люди я смотрю на вас

в тонкие просветы толстой кожи

отчего идущим вдоль реки

запретили скрипки и смычки

отчего улиточные лица

тянутся вдоль летнего ларька

думают побеги тростника

адовой водой опохмелиться

и сто лет холодная война

а вокруг бушует тишина

та которой мы когда-то были

застывает времени песок

зарится на золото ясон

поставляет слитки в аргмобиле

время нас торопится прочесть

люди люди где вы нынче есть

Роман Смирнов

Электросталь

ПЕРЕВОД

Ты молишься, то небу, то земле,

То пламени, то стынущей золе,

То улице, то запертой двери.

Ты молишься снаружи и внутри.

И слышу я мольбы твоей бу-бу.

Несёшь её, как складочку на лбу,

Как золото и олово вдовец

На каждом безымянном из колец.

Творящие, то благо, то беду…

Ты молишься, что я переведу.

И гул стоит вселенский от молитв.

И с двух сторон у времени болит.

Елена Уварова

Мытищи

ХРУЩЁВСКИЙ ДВОР

Хрущёвки. Август.

Зреет облако, грозится ливнем за версту.

Луна, как пуговка из войлока, пришита к звёздному

холсту.

До одуренья пахнет сливами и дымом сонного костра.

Скрипят качели сиротливые в тени заросшего двора.

Подростки пыль сметают с лавочек, окурки прячут

в бересклет.

На проводке танцует лампочка, треща, разбрызгивает

свет.

А рядом дед, хлебнув анисовки, остекленело смотрит

вдаль,

как будто важное и близкое в погасших окнах увидал.

Крадётся счастье предосеннее. Горчит покой,

как старый мёд.

Двор на меня глядит рассеянно, вздыхает, и не узнаёт.

Светлана Холодова

Екатеринбург

СОН В ЯНВАРЕ

Однажды, в январе, под утро видишь сон,

где ты родня кустарникам и травам:

ты вместе с ними был произнесён

на языке природы величавом.

Ты тянешь ветви вверх, пускаешь корни вниз

в той местности, где выпало родиться,

и твой биоценоз не парадиз,

а просто дом. И дерево не птица.

Но если по стволу земная глубина

несёт наверх таинственное слово

и мантрами дождя листва полна,

то чем ты хуже древа мирового?

…Ты смотришь внутрь себя, губами шевеля,

держа ладонь, как дети, под щекою,

а за окном застыли тополя —

а вдруг им снится что-нибудь людское?

Откуда наши сны? И есть ли в них резон?

…Но после, возвратясь в морозы и метели,

всё чувствуешь, как лист последний невесом

и почек набухание в апреле.