Улицы Казани в моей судьбе

Мы, второкурсники медицинского института — дружинники, патрулируем улицы Казани. 1965

Оныта алмыйм, онытмыйм
Шәһәрем урамнарын!
Хәтер буйлап еракларга
Сузыла торганнарын.

Не могу забыть, не забуду
Улицы моего города —
Памятью тянущиеся
Вдаль.

У трапа самолёта, прилетевшего в столицу из Казани, прямо на лётном поле стояла чёрная «Волга» с правительственными номерами. Так встречали меня, делегата съезда общественно-политического движения «Наш дом — Россия», кандидата по центральному списку для выдвижения в Государственную Думу.
С тех пор минуло двадцать семь лет, живу в Москве, профессор двух академий. Жизнь, как и прежде, полна событий столицы, всей страны, международных. Но ни на прекрасных улицах Москвы, ни в одном уголке планеты никогда так не билось сердце, так не трепетала душа, как на казанской земле, лишь только ноги ступают на неё...

Под белым песком

Ах, как хочется вернуться в городок,
Где всё просто и знакомо, 
Где без спроса ходят в гости,
Где нет зависти и злости...
Из этой песни запомнились самые пронзительные слова. Они — будто о нашей улице в тихом уголке вблизи центра Казани...
Родилась я в роддоме № 3, располагавшемся тогда во дворце — бывшем доме Апанаевых на Тукаевской. Отец — тридцатилетний красавец и богатырь Юсуф, только год назад вернувшийся с фронта, несколько кварталов нёс на руках жену в предродовых схватках с бесценным грузом — очень долгожданным ребёнком. И не потому, что так романтичнее: в послевоенном городе — никакого транспорта.
У других дворцов после революции участь была ещё хуже. Например, называемый Домом Шамиля дворец готического стиля перегородили чуть ли не фанерными перегородками и превратили в жильё со множеством коммунальных квартир. Он находился на той же улице Тукаевской, наискосок от Дома Апанаевых.
К счастью, в детстве я не видела того, что происходило там внутри, и в душе осталось светлое, возвышенное чувство от красоты дворца, мимо которого шагала в школу. Тогда не принято было говорить о тех, кем это всё было создано. Но из уст в уста передавалась легенда дома. Собственно, не легенда, а быль. Дворец построил татарский купец в приданое дочери, которую он выдал замуж за сына легендарного Шамиля — борца за независимость на Кавказе. Позже молодые уехали в Петербург, и якобы сын Шамиля стал впоследствии российским генералом. Знатный род продолжил свою историю, выдав красавицу-дочь замуж за дагестанского князя Махача.
Сейчас этот уголок Казани превращён в заповедник. Запрещается сносить старинные дома с затейливыми резными наличниками. Дом Шамиля восстановлен в первозданном виде и отдан под музей Габдуллы Тукая — первого татарского поэта-реалиста.
Да, история развивается по спирали, как бы возвращаясь и вновь совершая оборот, но уже на более высокой ступени.
На нашей маленькой красивой, уютной улице жили очень красивые добропорядочные люди. Это был типично татарский район. Мы не видели пьяниц, не слышали ругани. Вокруг — величественные благовоспитанные женщины, мужественные мужчины‑труженики. По татарским обычаям многие женщины не работали: содержали дом в порядке, воспитывали детей, крутились по хозяйству с утра до вечера. Да и мы, дети, и по воду ходили с коромыслом, и за керосином в лавку (одна канистра была на восемь литров, вторая — на двенадцать, а мне — двенадцать лет).
Мама так умела наводить везде красоту! Но я рассказываю не про наш дом, уникальный, как теперь только понимаю (резная мебель на заказ, ковры, люстра, венские стулья, старинное трюмо, которое я сохранила, несмотря на многочисленные переезды), а про свою любимую улицу.
Наш палисадник полнился высоченными цветами золотых шаров. При случайных встречах спустя многие годы соседи говорили, что воспоминания о нашей улице у них связаны с колыханием золотых шаров вокруг нашего дома. У соседей рос яблоневый сад, но за глухим высоким забором.
Жизнь каждого была на виду. Соседи — очень чистоплотные, в самом широком смысле слова, люди. Воспоминания об улице нашего детства вызывают в душе умиротворённость и свет, которые питают меня до сих пор, помогая противостоять миру фальши, грубости, хамства, жестокого соперничества. На ней выросли очень правильные люди. Нас воспитывала и наша улица! Хотя «уличное воспитание» — о совсем ином.
Гордая, статная, с орлиным профилем Зада апа пользовалась очень высоким авторитетом. В послевоенные годы она одна поднимала троих детей. Была, выражаясь современным языком, настоящей бизнесвумен. Уже тогда имела патент на производство и продажу сита. В магазинах — шаром покати, так что людям радость. Прекрасный дом, в нём — фортепиано. Два сына стали врачами, дочь — педагог.
Не меньшим уважением пользовалась и тихая, скромная Оммахани апа — имя очень древнее, непривычное даже для тех далёких уже 1950-х. Она была банщицей, и могла без очереди провести в городскую баню. А очереди туда были просто неимоверные!
На нашей улице жили и писатели Ишмуратовы. Драматург Риза Ишмурат, его жена Раиса апа, тоже выпустившая несколько книг. Мои родители с ними дружили. Однажды вернулись от них очень взволнованными: в гостях там был поэт Хасан Туфан, только что вернувшийся из сталинских застенков и буквально чуть-чуть не заставший в живых любимую жену. Да, на нашей тихой улице в каждом доме происходили совсем не тихие события...
Напротив нас, в высоком добротном новом доме, жила единственная на нашей улице русская семья. Уж неизвестно, на какие деньги был построен этот дом, но дядю Колю вскоре посадили в тюрьму. В его доме, в лучших советских традициях, сделали несколько выходов, и поселили туда две семьи, а в утеплённом сарае обосновалась портная Ляля апа с двумя детьми. У неё мама сшила мне на заказ зимнее пальто. Всё остальное мама сама прекрасно умела шить, окончила курсы, а потом и научила своих дочерей.
Жила на нашей улице и профессиональная садакачы (собирательница милостыни), я бы сказала, профессиональная плакальщица. Навестив однажды с родителями на кладбище чью-то родственную нам могилу, я увидела на выходе её, нашу соседку: нараспев, почти с рыданиями, она желала усопшим упокоя, места в раю, и все её благодарили. На нашей улице именно у неё появился первый телевизор, в те годы — большая редкость. Вырастила, воспитала красавицу дочь.
В одном из домов на нашей улице провёл свои студенческие годы будущий профессор — часто вижу его интервью на канале ТНВ-Планета. Не называю фамилию, вдруг у него с нашей улицей связаны печальные события. Впрочем, вряд ли — от неё только тепло. Она помнила наши первые влюблённости. Была свидетельницей наших грёз, наших мечтаний, грандиозных планов на будущее... Наша улица! Мы тебя не подвели!
Старое название улицы Ак ком асты — Под белым песком. Легенда гласит, что в древности русло Волги проходило именно здесь, и имеется в виду речной песок. До пристани было довольно далеко. Смутно, но помню деревянный дебаркадер и толпу цыган. Позже ходили смотреть, как строится новый речной порт. Грандиозная картина! Мама умела нас организовывать и развлекать. Походы в цирк, зоопарк, музеи, театры. По выходным распахивались наши высокие ворота, выезжал отец на мотоцикле: в коляске две дочери-погодки в нарядных платьицах, позади папы сидит мама — нарядная, красивая стрижка, химическая завивка (как тогда было модно, говорили: шестимесячная), и направляемся на Лебяжье озеро — любимое место отдыха всех казанцев.
Позже улицу переименовали в честь поэта Нур Баяна. Странно, сейчас никто не вспоминает это имя.
По сердцу был весь микрорайон. Улица Нариманова, знаменитая и поныне Тукаевская, набережная озера Кабан, и уже рукой подать — Кольцо. Наверно, молодым надо объяснить, что так называлась площадь имени Тукая: здесь совершал круг вокруг домов трамвай в конце маршрута и шёл к компрессорному заводу в другой конец города.
К компрессорному нас и выселили из наших уютных домов, с нашей милой улицы. На их месте построили бетонные хрущёвки, и только водонапорная колонка, откуда мы носили воду, осталась стоять одна‑одинёхонька. Очень волнуюсь, попадая сюда...

Родные классики
Район Пионерской, Попова, 8 Марта с его советскими постройками, современными для своего времени, — это уже студенческие годы. На Пионерской находились общежития нашего медицинского института (и других институтов тоже), и когда я приходила в гости к однокурсницам, мне, восемнадцатилетней, их жизнь казалась очень интересной. Особенно нравилась полная тишина в библиотеке, и порой специально приходила туда позаниматься.
На Пионерской жила наша Амина апа — двоюродная сестра мамы и родная сестра классика татарской литературы Махмуда Максуда. Именно его перу принадлежат переводы на татарский язык таких шедевров произведений мировой литературы, как «Война и мир» Льва Толстого, «Фауст» Гёте и других.
Другой её брат Гаяз Максуд — коммунист, учёный, один из ваятелей молодой советской татарской культуры — после окончания лицея в Турции в 1913 году поступил в Льежский университет в Бельгии, где обу­чался на французском языке. Позже учился в Стамбульском университете. Приехав в июне 1920 года в Казань, математик Гаяз Максудов оказывается в центре общественной жизни. Активно участвует в организации партийных ячеек при бывшей Во-
сточной академии и при Татнаркомпросе, руководит бюро печати в Центральной мусульманской военной коллегии, становится одним из лидеров профсоюза работников просвещения, председателем оргкомитета секции научных работников, одним из создателей татарского педагогического общества.
Сутью всей деятельности Гаяза Максудова в два­дцатые годы стала работа в Татнаркомпросе. Здесь он оказывается у руля при решении вопросов татарской культуры, будучи председателем Академического центра, председателем комиссии по научной терминологии татарского языка, редактором журнала «Магариф», сотрудником газет «Кзыл Армия» и «Татарстан», председателем Общества Татароведения. В этой работе сполна получал отдачу тот сложный сплав интересов, идей и устремлений, который являл собой Гаяз Максудов.
Создание новой национально-самобытной культуры — цель, которой были подчинены все его помыслы и дела. Невозможно перечислить всё сделаннное им в те годы, но не могу не отметить его причастности к введению латиницы, по поводу возвращения к которой (а точнее, против инициативы Татарстана) разгорелся в своё время нешуточный спор в Государственной Думе. Гаяз Максудов приложил много усилий к тому, чтобы переход на яналиф был научно подготовлен и не потребовал бы в будущем кардинальных перемен в орфографии. Уже в декабре 1920 года он делает доклад об этом, а в 1922 году выходит его первый учебник по алгебре на татарском языке, где текст набран ещё арабским шрифтом, но математические формулы латинизированы.
Последовательно развивая свою идею, Гаяз Максудов в 1924 году выпускает ещё один учебник по алгебре, а в 1927 году — «Прямолинейную тригонометрию», ещё через два года — первую часть уроков алгебры полностью на яналифе (латинице).
Много позже он поступает в аспирантуру Казанского университета и блестяще защищает диссертацию на тему «Приближённое интегрирование дифференциальных уравнений по методу академика Чаплыгина», становится доцентом на физико-математическом факультете. В апреле 1934 года Гаяз Гысамович выступает на исторической первой конференции молодых учёных в Москве, в октябре — на математическом съезде в Ленинграде.
Можно ещё много интересного рассказать об этом моём родственнике, но всё обрывается короткой фразой — осуждён в 1937 году как враг народа, служению которому он посвятил всю свою жизнь. Умер в лагере в 1942 году. А может быть, расстрелян?
Мама Максудовых и мама моей мамы — Шамселбанат абыстай — были родными сёстрами. В детстве моя мама и Амина апа устраивали нам, детям, новогодние утренники. 
Поблизостии от того же компрессорного завода располагалась 15-я горбольница (сейчас переименована) с частью клинических кафедр нашего института. Здесь мы слушали лекции, проходили практику. Невдалеке — академгородок ветеринарного института. С ним также связаны тёплые воспоминания. Там жил со своей семьёй мой двоюрный брат Масхуд Назипович Назыпов, старший научный сотрудник этого института — деликатнейший, добрейший человек. В его двухкомнатной квартире великолепно умещались его супруга — доцент медицинского института Софья Назиповна Якубова, их двое детей, мать Софьи Назиповны и её племянница Альмира, студентка медицинского института. Вот так жили советские люди. Спустя годы Альмира, прожив и проработав врачом в Башкортостане, вернётся в Казань с семьёй и выкупит эту квартиру у семьи моего брата, переехавшей уже в более просторную. Вот что значит привязанность к ставшим родными улицам Казани, к каким-то её уголкам.
Здесь же, в ветеринарном городке, жила старшая сестра Софьи Назиповны профессор Зайнаб Назиповна Якубова. Она была супругой ректора ветеринарного института и, естественно, имела самое прямое отношение к этому городку. Её маму мы все очень любили и называли Тәти әби, и она очень дружила с моей мамой. Так улицы, районы Казани навевают воспоминания о замечательных добрых людях.
Мир был полон, увы, не только добрых людей, и не самые радужные воспоминания оставил, например, район, где мы построили кооперативную квартиру. Здесь я падала с ног, прибегая с трёх работ. Сюда забрала после инсульта отца и выхаживала, как могла, вплоть до его кончины. Сюда забрала маму с переломом шейки бедра и поставила на ноги в 82-летнем возрасте; много позже с разницей в один месяц, друг за другом умерли муж и мама. Отсюда бегала в онкологическую больницу, что рядом с той самой 15-й, к сестре, и она тоже умерла прямо на моих руках.

«Я полагаю, что всё это следует шить»
И вновь воспоминания ранней юности.
Наверное, у многих казанцев немало воспоминаний связано с улицей Баумана. И сейчас она бурлит и молодится. Ой, какая бурная история у бывшей Большой Проломной! Где-то здесь восставшие под предводительством Емельяна Пугачёва ворвались в Казань, прорвав оборону города. После революции она получила имя революционера Баумана, учившегося в нашем ветеринарном институте. Кстати, в школе, когда готовила доклад по истории нашего города, выяснила, что революция в Казани была совершена на двенадцать часов раньше Петрограда.
У каждого казанца своя улица Баумана. По ней сновали огромные троллейбусы, машины, кое-где плотность пешеходов была такова, что они шли бу-
квально плечом к плечу друг к другу. Множество магазинов, и самый привлекательный — «Ткани». Какой был богатый ассортимент, какие красивые манекены! Каждую весну устраивали распродажи. Прямо с этих манекенов мы заимствовали фасоны и шили. Как в песне:
— Вы полагаете, всё это будет носиться?
— Я полагаю, что всё это следует шить.
Улица звенела, гудела, походила на муравейник. Баумана — первые шаги моей трудовой биографии. В десятом классе в самом начале учебного года узнала, что Земфира, дочь Амины апа, перешла учиться в вечернюю школу. Они оставались ещё десятилетками, а в дневных школах уже ввели одиннадцатилетнее обуче­ние. Если бы не её пример, я бы об этом просто не знала! Тоже перешла в вечернюю школу, в тот же учебный год окончила её с золотой медалью и поступила в медицинский институт, а мои одноклассницы сидели ещё в передничках за партами. Как я спешила жить! 
Хотя меня никто не заставлял, устроилась в бухгалтерию «конторы» тёти. Ежедневно ходила в банк проводить там операции. Да-да, в тот самый исторический банк на улице Баумана! Там хранилось когда‑то «золото белогвардейцев», и банк был свидетелем очень больших событий.
Каждый день спускалась по Чернышевского и шагала по необыкновенной, полной жизни улице Баумана с её величественным зданием Государственного банка. Ох, как потом пригодился мне опыт работы с банковскими документами!
Позже улица Баумана стала для меня литературным центром. Здесь в Доме печати (тоже историческом здании) я посещала Клуб писателей, здесь издала свою первую книжку. У меня, как и у каждого, своя улица Баумана.
Приятной неожиданностью было увидеть на совершенно изменившейся, современной улице Баумана, ставшей уже пешеходной туристической зоной, круг фонтанов с лягушками. Опять учащается сердцебиение… Точно такие были в детстве в парке культуры и отдыха имени Максима Горького, куда нас водили родители! Детвора выстраивалась в очередь, чтобы посидеть на этих весёлых лягушках, извергающих фонтаны воды. Где-то прочитала интервью со скульп­тором, который рассказал, что воссоздал этот фонтан как воспоминание о своём детстве.
В один из моих приездов в Казань мы всей семьёй ехали куда-то в гости, и вдруг машина из-за реконструкции дорог въезжает прямо в парк, через который было налажено сквозное движение, вероятно временное. И мой маленький внук говорит: «Давани, не расстраивайся, зато ЧТО ты сейчас увидишь!»
Улицы и парки Казани успели оставить след даже в юной душе внука.
Возвращаюсь на улицы моих студенческих лет: Бутлерова, Горького, Карла Маркса. Там была учёба, учёба и учёба. Наука, наука и наука. Бутлерова — улица двух моих институтов: на одном углу — медицинский, где училась и работала, на другом — ГИДУВ, где работала позже, защищала диссертации. Вот картинка: спускаемся стайкой — целый курс! — пешком по горе Бутлерова, идём с лекции в главном корпусе на другую, в Старой клинике, пересекая Кольцо. 
На углу Горького и Толстого — второе здание института, где находилась кафедра патанатомии с её знаменитой коллекцией патологоанатомических препаратов (в том числе всевозможных уродств), и я отворачивалась, старалась не смотреть на них, поскольку была уже беременна первым сыном (вышла замуж после второго курса). Хотя любознательность брала верх, но в народе говорят, что женщина в ожидании ребёнка не должна смотреть на такое.
Родила сына в роддоме на Большой Красной — ещё одна улица, которая врезалась в мою судьбу. Удивительна память человеческая. Прошло более полувека, а помню все подробности: кто что сказал, какая была погода — выпал первый снег, хотя был конец сентября. Акушерка спрашивает: «Сколько же тебе лет?» Отвечаю: «Два-адцать». «Ну, будешь вместе с сыном на танцы бегать». Хотя она шутила, но скорее всего ей и в голову не приходило, что бывают девушки, а тем более женщины, которые вообще на танцы не бегают. Спустя десять лет совсем в другом роддоме, рядом с Азимовской мечетью, мои роды второго сына принимала та же самая акушерка! 
На Большой же Красной находилась кафедра ГИДУВа, куда я пришла преподавать после работы в медицинском институте. Каждый раз, проходя сюда мимо «своего» роддома, удивлялась, какой высокий здесь первый этаж. А ведь муж умудрялся забираться к окнам, когда приносили сына покормить. Как он сиял, расплываясь в улыбке! 
На Карла Маркса было средоточие нескольких институтов, и это тоже наша студенческая юность. На ней есть и другие значимые для меня достопримечательности: Выставочный зал Союза художников, бывший губернаторский дворец. Мы застали времена, когда он на многие годы был превращён в туберкулёзную больницу. Вот вам судьба ещё одного дворца! Теперь там Музей изобразительных искусств. Я увидела часть картин, которые в наши школьные годы находились в историческом музее. Разумеется, экспозиции стали в разы богаче.
Именно в интерьере этого музея состоялась одна из самых интересных телевизионных передач с моим участием. В цикле «У зелёного камина» передачи вёл тонкий, высокоинтеллектуальный, обаятельный Ахат Мушинский. Я была уже депутатом Государственной Думы. 
Моя Казань, я прощалась с тобой на четыре года, а оказалось — навсегда. Навещаю родных, навещаю родной город — и вновь, и вновь очень волнуюсь, ступая на казанскую землю…