Олег Ивенко. Имя собственное

Олег Ивенко. Фото Николая Кулагина

В марте 2019 года в Лондоне состоялась мировая премьера биографической драмы Рэйфа Файнса «Белый ворон» о жизни молодого Рудольфа Нуриева. В апреле лента вышла в российский прокат. Главную роль в ней сыграл премьер Театра имени Мусы Джалиля Олег ИВЕНКО.

В мартовском номере журнла «Казань» за 2019 год было опубликовано интервью, в котором артист рассказал о работе над образом «летающего татарина», а также о собственных творческих проектах.

 «Интерес к классическому балету, к сожалению, падает…»

— Олег, вполне естественно, что в преддверии мировой премьеры фильма о Рудольфе Нуриеве внимание к вам повышено. Но мне интересен, прежде всего, сам Олег Ивенко. Какова ваша балетная биография? Кто были ваши учителя?

— Родом я из Украины. В возрасте пяти лет мама отдала меня в хореографическую школу в Харькове к лучшему на тот момент педагогу Елене Петровне Соловьёвой. Она и теперь лучший педагог. Поступил я совершенно случайно, потому что очередь желающих учиться у неё выстраивалась на год вперёд, а меня взяли с первой попытки. Это было первым знаком того, что моя мама делает всё правильно. Видимо, там кто-то нам всё-таки помогает.

В школе работали замечательные педагоги, директор Наталья Александровна Ржевская. Я и сегодня поддерживаю с ними связь, недавно приезжал, увидел, что школа достигла невероятного расцвета. Но и в то время, когда я там учился, мы уже много гастролировали. Я выступал в Испании, Японии, Португалии, на Канарских островах. Были многодневные автобусные переезды, но ребёнком ты не ощущаешь этих бытовых трудностей. Зато это закалило меня для дальнейшей артистической жизни.

Когда мне исполнилось пятнадцать лет, нужно было определяться с дальнейшим местом учёбы. Обычно на выбор нам представлялись учебные заведения в трёх городах —Киеве, Перми, Минске. Вагановское училище или Московская государственная академия хореографии не рассматривались — Украина туда не распределялась. Все педагоги мне советовали поступать в Пермь. Там действительно очень сильное училище. Но уже тогда я ощущал себя «белым вороном» и решил поехать в Минск, потому что там учился один из легендарных сегодняшних танцовщиков Иван Васильев, которому я очень симпатизировал и стремился подражать. Когда я приехал в Минск, он как раз выпускался.

Я поступил на первый курс к педагогу Сергею Ивановичу Пестехину. Проучился четыре замечательных года. При поступлении я был одним из худших, пришлось, стиснув зубы, работать. Каждый вечер допоздна я оставался в зале, чтобы улучшать свои навыки, к выпуску уже был в тройке сильнейших. Свою основную хореографическую базу я получил именно в то время, много ездил на конкурсы. Думаю, это был правильный старт.

Сцена из балета "Баядерка". Гамзатти — Аманда Гомес, Солор — Олег Ивенко. Фото: Леонид Бобылев

— Как вы попали в Казань?

— Когда я выпускался из училища, у меня уже было десять приглашений на работу. В их числе — Венская опера, Украина, Польша и Казань. Художественный руководитель балетной труппы Театра имени Мусы Джалиля Владимир Алексеевич Яковлев увидел меня на фестивале хореографических училищ и предложил сотрудничество. Я подумал некоторое время и отправил ему запрос. С 2010 года я работаю здесь.

— В одном интервью вы отметили, что решили остаться в России потому, что здесь по-прежнему сильны традиции русского классического балета. В Европе это уже не так? Отношение к нему изменилось по сравнению с тем «бумом», который царил на протяжении всего XX века?

— Отношение не изменилось, но в Европе немного другая культура танца. У нас позволительна свобода, импровизация. Если ты сымпровизируешь в Европе, тебя не поймут. У них есть чёткая задача и очень жёсткие рамки того, как нужно танцевать — все движения запрограммированы. Да — они могут танцевать чище нас, могут танцевать академичнее нас, но они никогда не выразят душу русского танца. В этом самое главное наше отличие.

— Если продолжить тему русской балетной традиции, вы признались однажды, что вашими кумирами с детства были Нуриев и Барышников. Что, по-вашему, сделало их искусство уникальным?

— Начнём с того, что Нуриев и Барышников это — два разных танцовщика и два разных характера жизни. Мне кажется, что уникальными их сделали их прыжки — как в другое измерение танца, так и в другой мир, другую страну. Они сумели стать интересными миру и, благодаря этому, дополнительно раскрылись. В Советском Союзе этого не случилось бы, я думаю.

— Видите ли вы сегодня фигуры, равные им по дарованию и масштабу?

— Нет, едва ли. И дело даже не в даровании. Сейчас очень много потрясающих парней и девушек. Если посмотреть на технические данные некоторых танцовщиков — это нечто потрясающее! И хорошо, если это совпадает с внутренним наполнением танца, что встречается уже не так часто. Но меня в большей степени пугает то, что интерес к классическому балету в целом, к сожалению, падает.

— Что является тому причиной? Что-то вытесняет этот интерес?

— Его сильно вытесняет Интернет. Жизнь сегодня очень быстрая, динамичная. И благодаря этому происходит прогресс во всех сферах. Но одновременно во многих областях мы наблюдаем и регресс. Люди пока ходят на балет, и слава богу — залы полные. Но чтобы был подлинный интерес, чтобы люди не просто говорили о том, что «сходили на балет», а пришли именно на конкретноготанцовщика и получили кайф — этого ведь нет… Да и финансовое положение артистов балета не так радужно. Мы работаем как спортсмены, но в отличие от них получаем совсем другие деньги. Это обесценивает и нашу работу, и сам балет как явление. Мне не видится это справедливым, ведь профессиональная жизнь артиста балета так же коротка, как и карьера спортсмена.

— В спорт вкладываются как в массовое шоу, балет остаётся элитарным искусством…

— Да, но мы тратим себя не меньше — и эмоционально, и физически.

— Эта ситуация актуальна только для России, или для других стран тоже?

— По большому счёту, так во всём мире происходит. В Европе, даже если там приличные гонорары, их съедают высокие налоги. Я знаю, что дирекции некоторых театров создают такие условия, чтобы люди выполняли свою работу как зомби и просто-напросто не имели собственного мнения. Я понимаю, что со стороны дирекции это, может быть, и правильно. Но если посмотреть на ситуацию с позиции артиста, которому хочется везде успеть потанцевать,— то для меня такая история развития событий совершенно неинтересна.

Сцена из балета "Баядерка". Никия — Кристина Андреева, Солор — Олег Ивенко. Фото: Леонид Бобылев

— Как сегодня лучше выстраивать карьеру молодому артисту балета?

— В первую очередь нужно понимать, насколько ты талантлив. Насколько ты получаешь кайф от того, что делаешь. Но нужно понимать и то, за какую зарплату ты будешь это делать.

На начальном этапе обучения очень важна поддержка родителей. Важно выбрать правильный курс развития для ребёнка, отдать в подходящее учебное заведение к правильному наставнику. Моя мама в этом смысле очень сильно в меня вложилась. Папа зарабатывал деньги и много об искусстве не говорил, а мама была для меня и психологом, и философом, и делала всё, чтобы я получил полноценное профессиональное образование.

— Ваши родители не имеют отношения к балету?

— Нет, никакого. Папа — предприниматель, мама — модельер. И я думаю, это хорошо, что они не из балета. Я знаю много примеров, когда между родителями и детьми начинались какие-то сравнения, а со стороны родителей — попытки реализовать через ребёнка собственные несостоявшиеся амбиции. А если родители сами знамениты — то часто они начинают своих детей жёстко прессовать.

Сцена из балета "Эсмеральда". Олег Ивенко в партии Пьера Гренгуара. Фото: Леонид Бобылёв

«Мания величия в связи с ролью Нуриева мне не грозит»

— Давайте поговорим о вашей работе в фильме «Белый ворон». История о том, как вы попали на кастинг, хорошо известна — вам написали в социальных сетях. Каковы были критерии отбора? Знали ли вы своих конкурентов?

— Конечно, знал. Это были Сергей Полунин, Игорь Цвирко, Артём Овчаренко, ещё два парня — с Украины и из Берлина. Все они хорошо танцуют, но могут проявить себя и в актёрском мастерстве. Каков был критерий и почему выбрали именно меня — лучше спросить у самого режиссёра картины, РэйфаФайнса. Все, кто со мной конкурировал, очень хорошо делают своё дело, я их очень уважаю.

— Какие этапы включал кастинг?

— Вначале я отправил видеозапись, потом уже приехал на большой официальный кастинг. На площадке работали артисты, были камеры, мы показывали несколько сцен. Надо было продемонстрировать, что ты не боишься сцены, ты не боишься камеры, не боишься актёров.

Моя самая большая проблема была в том, что я не знал английского языка на том уровне, который необходим для исполнения роли. Было тяжело просто заучивать фразы без понимания смысла. Часто приходилось переспрашивать ассистента: «Что я только что сказал?».

Поначалу я чувствовал зажатость на площадке, пока однажды Рэйф не сказал мне: «Слушай, расслабься и просто кайфани от того, что ты делаешь. Сыграй, как ты это чувствуешь. И не забывай о том, что мы показываем молодого Нуриева, который ещё не знает того, что будет дальше, но у него уже есть идеи на этот счёт!» После того, как он это произнёс, я расслабился и поверил в то, что рядом со мной есть ментор, который подскажет, что делать.

Кастинг длился пять часов, мы проигрывали несколько сцен. Я знал, что выжал из себя все соки, чтобы доказать Файнсу, что справлюсь. Когда стало известно, что я вошёл в тройку претендентов на роль, у меня была финальная встреча с Рэйфом, которая решила мою дальнейшую судьбу.

— О чём вы говорили?

— Мы говорили просто о жизни. О моём понимании героя и кинематографа. После этого я уехал в Казань и стал ждать. За это время случилось несколько печальных для самого Рэйфа и для картины ситуаций. Встал вопрос о возможности съёмок. Слава богу, нашёлся такой продюсер, как ЭндрюЛевитас, поверивший в проект.

Во время работы с Рэйфом Файнсом. Из архива Олега Ивенко

— Как вы готовились к съёмкам?

— Мы готовились много. Мне нужно было совершенствовать русский язык, поскольку у меня проскакивали характерные для украинца акцент и интонация. Также я занимался английским. Мы специально не работали над акцентом, потому что у Рудольфа он был. Я учил грамматику, построение предложений и фраз, произношение. Мы занимались с Рэйфом актёрским мастерством. Потому что на одной из первых проб возникла ситуация, когда я просто провалил сцену. Все тогда испугались, Рэйф понял, что нужно работать, убирать зажимы, а по-другому — никак. Мы репетировали с ним все сцены. Он учил выражать эмоции, входить в нужное состояние. На протяжении целого года до начала съёмок мы над этим работали. Если я уезжал в Казань на спектакль, то по вечерам занимался по скайпу. Очно мы встречались в Санкт-Петербурге. Я благодарен всем, кто верил в меня и поддерживал. На самом деле таких людей было немного — сам Рэйф, продюсер фильма Габриэла Тана, ассистент Кира Синельникова, кастинг-директор Алла Петелина, её ассистент Екатерина Лобанова. Хотя Габриэла постоянно работает с Серёжей Полуниным, и, думаю, наверно, хотела бы, чтобы роль Нуриева в фильме сыграл именно он. Сергей — очень раскрученный артист, с ним работает целая команда, помогающая оставаться известным.

— У вас была скрытая конкуренция?

— Я думаю, что она и остаётся. Сергей сыграл в картине роль Юрия Соловьёва, коллеги Нуриева. Но ведь изначально тоже претендовал на главную роль.

— Совсем как в балете…

— Да. Но в то же время Серёжа мне очень много помогал во время съёмок, мы с ним репетировали все балетные сцены. У него уже был опыт работы в кино, он много чего мне подсказывал. Серёжа хороший, отзывчивый человек. Но, конечно, есть люди, которым хотелось бы столкнуть нас лбами.

— Господин Файнс говорил с вами о своём видении образа Нуриева? Каким оно было?

— Мы сделали именно то, что он и видел. Многие путают меня, исполнителя роли Нуриева в фильме Файнса, со взрослым Нуриевым, которого знает сегодня весь мир. Говорят, что я не него не похож. Я действительно похож на своего героя лишь под определённым ракурсом, и похож именно на молодого Рудика. Это хорошо видно на некоторых его ранних фотографиях. Мы показываем в фильме именно нашего Нуриева. Никто никогда в любом случае не сможет его скопировать. Не стоит нас отождествлять.

— Наверняка вы смотрели записи с Нуриевым…

— Да, я смотрел записи — открытые и закрытые, слушал его. Изучал его мимику. Конечно, мы не хотели подражать, но старались какие-то вещи оставить. Именно в нём. Мы не должны забывать, что те записи, которые нам теперь доступны, это уже зрелый, состоявшийся Нуриев. Артист, знающий себе цену, этуаль. А мы играли парня, который не знает, что с ним произойдёт. Это совершенно разные эмоциональные состояния и разное поведение.

Во время работы с Рэйфом Файнсом. Из архива Олега Ивенко

— На площадке вы выполняли исключительно волю режиссёра?

— Рэйф мне подсказывал. Если результат ему не нравился, тогда он говорил: «Сделай так, как сам чувствуешь». Он и давал свободу, и держал в рамках, но позволял экспериментировать. Было непросто работать. Но было и очень приятно, когда бригада, монтировавшая отснятый материал, отмечала, как я расту от эпизода к эпизоду, всё легче и легче перевоплощаюсь, легче вхожу в нужное состояние и по щелчку «включаю» Рудика. Мне самому это очень нравилось. Под конец съёмок было даже обидно, что всё заканчивается.

— Не хотелось возвращаться в собственную оболочку?

— Нет! В этом плане я абсолютно адекватен и понимаю, что кино— это нечто скоротечное, у меня есть своя жизнь, свои проекты, которыми надо заниматься. Это и моя школа, и мой фестиваль. Я уже пять лет занимаюсь психологией, проходил различные тренинги и абсолютно уверен, что мания величия в связи со съёмками в фильме мне не грозит. Мне было обидно, что съёмки закончились, потому что я уже разошёлся и стал раскованным в плане актёрской игры. Хотелось продолжать. Я вошёл в раж.

— Скажите, ваше восприятие персонажа Нуриева изменилось после того, как вы прожили его жизнь на съёмочной площадке?

— Да. У меня появилось понимание того, почему он поступил именно так, а не иначе. Я ещё не умею достаточно контролировать себя как профессиональный актёр, который может войти в требуемое состояние и вовремя из него выйти. Я слишком глубоко принимаю в себя эмоции героя. Была ситуация, когда нужно было отыграть одну сцену. Так вот, после этого мне было настолько больно внутри, что я просто не знал, что делать. Сцена сыграна, уже сказали «стоп», а ты сидишь и думаешь: как же он это пережил? насколько же ему было больно?

— Что это был за эпизод?

— Не могу сказать — посмотрите фильм. Но это то состояние, когда тебе больно настолько, что ты не можешь сдерживаться, хамишь друзьям. Ты понимаешь, что не в силах изменить ситуацию, что, возможно, тебя используют, что ты — всего лишь маленький парень, хотя в душе-то знаешь, что должен быть номером один в мире! Но обстоятельства и заварушка, которая складываются вокруг, пытаются тебя сломать… После этой сцены я ощущал огромное чувство опустошения и эмоциональной тяжести.

— От того, что пережил ваш герой…

— Да. После съёмочного дня меня приглашали посидеть расслабиться, но я отказался. Нужно было побыть одному.

Кадр из фильма "Белый ворон". Из архива Олега Ивенко.

— Объясняя мотивы поступка героя — того самого знаменитого прыжка, вы сами для себя ответили на вопрос, почему он это сделал?

— Да, конечно. Я начал его понимать.

— Что он выбирал — танец? Или политические мотивы у него были? Этот вопрос постоянно звучит в трейлере картины.

— Ему был важен только танец. Он хотел, чтобы его никто не ограничивал. Он хотел быть свободным танцовщиком, который может реализоваться в правильной компании.

«Мои амбиции в том, чтобы удивить самого себя»

— Сегодня для молодых артистов актуальна проблема реализации? В России молодой артист может реализовать свои амбиции?

— Смотря какое желание у человека. Ели есть сильное желание, то можно чего-то достичь. Но для того, чтобы достичь чего-то невероятного, нужны правильные люди рядом. В какой-то момент я понял, что если у тебя есть интересные идеи, но нет команды и поддержки, которые верят в тебя, то реализовать их тяжело.

— Каковы амбиции и желания Олега Ивенко?

— Стать президентом мира (смеётся).

— Это — политика, а если говорить о танце?

— Если мы говорим о танце — мои амбиции в том, чтобы создавать нечто новое. Создавать несочетаемое. Моя задача — удивить самого себя, доказать, что я могу сделать то, во что бы не поверил десять лет назад. У меня есть определённая стратегия и цель, которую я вижу дальше. Но ты должен иметь в виду, что в развитии всегда может быть два варианта: хороший и плохой. И ты должен оба эти варианта продумать.

— Что вас удивляет в творчестве других?

— Сегодня меня определённо удивляет мистер Рэйф Файнс! Это просто нереальный человек! Да, у него нет семьи — это не его образ жизни. И для XXI века это — нормально. В последнее время у него было много спектаклей «Антоний и Клеопатра» в Лондоне. На одном я был со своей девушкой. Рэйф выложился по полной! После этого мы пошли в бар и проговорили там часа два, а потом ещё гуляли по городу, хотя на следующее утро у него стояли в графике ещё спектакли. Этот человек словно забывает о слове «усталость». Он помнит о том, что жизнь коротка и нужно успеть сделать всё по максимуму. Он не упускаетни одной возможности. Вот это меня удивляет!

— А если говорить о балете?

— Таких людей, которые бы меня сильно удивили, я назвать не могу. Есть хорошие артисты, но я ко всем отношусь сейчас с точки зрения того, что каждый в чём-то своеобразен. И у каждого есть свои плюсы. Твоя задача — взять эти плюсы.

— Расскажите о проектах, один из них — ваша школа танца. Чувствуете ли вы отдачу в это работе?

— Когда я задумал организовать свою школу танца, то думал прежде всего о том, что у нас много педагогов с высшим образованием, и почему бы не делиться их знаниями с людьми, которые хотят танцевать? Есть педагоги старшего поколения, а есть педагоги молодого поколения, которые преподносят всё по-новому. У нас занимаются дети в возрасте от четырёх лет. Наша задача в том, чтобы обучить их правильности движения. Также мы нацелены и на фитнес. Очень важно, чтобы люди держали себя в форме. Чтобы у них было желание собой заниматься. Я стараюсь их на это мотивировать, давать советы по правильному питанию. И меня очень вдохновляет, когда я вижу результаты. Отдача —это эмоции, которые приносит результат.

Олег Ивенко. Фото Николая Кулагина.

— Вы являетесь организатором фестиваля «#StagePlatforma», который впервые провели в 2017 году. Как родилась его идея?

— В один прекрасный момент я понял, чтоу нас много талантливых ребят, но почему-то нет проекта, в котором мы собрались бы вместе. И придумал фестиваль, представляющий современную хореографию. Помимо этого, на площадках фестиваля мы проводили различные мастер-классы, обучали фотографии, мэйк-апу, актёрскому мастерству, фламенко, стретчингу, искусству флористики. Желающих посещать эти мастер-классы было так много, что нам приходилось останавливать регистрацию. Если есть такой отклик — значит, мы всё делаем правильно, так?

— Есть в планах повторить проект?

— Второй мини-фестиваль «#StagePlatforma — Summer Edition» мы проводили в прошлом году. Выступали в Казанском Кремле совместно с фондом Данияра Соколова. Нам поставили сцену, и мы танцевали на закате. «Адажио» Сююмбике и Былтыра из балета Яруллина «Шурале» на фоне Кул Шарифа — это смотрелось невероятно! Также мы делали летние мастер-классы по растяжке, йоге, контемпорари-дэнс рядом с Камаловским театром. Это было весело.

Сейчас у нас планируется третья программа уже при поддержке Министерства культуры Татарстана. Дай бог, чтобы все вопросы решились, потому что есть уже много желающих с нами сотрудничать — из Германии, Франции,Санкт-Петербурга, Москвы. Фестиваль изначально планировался в апреле. Но придётся его отложить, пока министерство не даст ответа. Надеюсь, в течение года удастся его осуществить.

— Спасибо вам за интервью. Мы убедились, что творческая жизнь Олега Ивенко насыщена и не менее интересна, чем его роль в кино. Успехов на премьере фильма и удачного осуществления дальнейших замыслов!

Журнал "Казань", № 3, 2019.

Фотографии предоставлены пресс-службой ТГАТОиБ имени Мусы Джалиля.