Сказочный дворик

Вот интересно, если спросить у вас, с каких ощутимых перемен началась перестройка в России, что бы вам пришло в голову в первую очередь? Не угадаете! Словно раковая опухоль, все пригороды Казани начали вспучиваться коттеджами. Главным образом, из доступного силикатного кирпича. Вначале одноэтажные на 100‑150 кв. м, потом пошли двухэтажные на 250-300 кв. м, далее, как говорится, на все деньги уже из красного кирпича — по 500‑700‑1000 кв. м. После чего первостроители силикатных одноэтажек перешли в разряд «деревенских халуп» для нищебродов. Да что там, на одни только заборы из красного кирпича в нынешних коттеджных посёлках ушло столько, что из них, как подсчитал один знакомый прораб, можно было бы построить жильё аж на 300 тысяч жителей. Такова особенность жилищного развития начальной стадии капитализма в России, ко­гда начал действовать принцип: «А что, теперь можно всё?»

А что внутри? Повидал я их за минувшие десятилетия множество, но запомнил один характерный коттедж в районе улицы Рабочей молодёжи. «Английский проект» — фасад более чем скромный и незаметный, точнее, даже замаскированный, зато в глубину дома уходит целая анфилада комнат и залов общим объёмом метров на 300 с лишним на двух этажах. Хозяйка, преподавательница вуза, муж — инженер, ставший вдруг «строителем» при содействии родни во власти, с гордостью демонстрировали мне «обнову», не столько дом, сколько… обилие квад­ратных метров всего-то на ­семью из трёх человек. Гулко и пусто, как в родовых склепах средневековых итальянских и французских кладбищ.

После осмотра пошли пить чай-кофе на кухню, метров… на 40! Забавно, что она переехала в этот особняк как раз из двухкомнатной «хрущобы» метров в 40. При входе слева — газовая плита, а по диагонали в самом углу — столик. Она поставила чайник на плиту, посидела со мной за столиком, потом снова пошла к плите… Мне, выходцу из пятиметровых «хрущобных» кухонь, это показалось очень томительным, что я не выдержал и спросил: «Слушай, у тебя не найдётся подушка?» — «Зачем?» — «Пока ты вскипятишь чайник и доставишь его сюда, я успею выспаться!» Она скривила губы: «Шутка юмора?»

Чтобы этот особняк стал обжитым, комфортным, уютным и соответствующим англосаксонскому выражению «дом, милый дом», нужно годы и годы обставлять его мебелью, массой всяких предметов и вещей, включая обязательные безделушки, и на это требуется столько же денег, сколько стоит и сам дом, если не больше. Одним словом, я уходил из этого особняка с такими же ощущениями, как из только что построенного здания ж/д вокзала на станции «Свияжск» днём раньше — казённое и холодное заведение без своего лица.
А «лица необщим выражением» я увидел во дворе дома четы Гилязовых — Влады и Марселя. Она — компьютерный дизайнер, он — предприниматель. Человек деятельный, ни минуты не способный просто так усидеть, всё время что-то делает — рубит, пилит, прилаживает, стучит, строит. Владеет всеми инструментами. На разговоры не горазд, лучше за это время что-нибудь сделает, на все мои вопросы отнекивался стандартным ответом: «Об этом тебе лучше расскажет Влада». А она тоже щедростью на слова не богата. Я хотел узнать, кто из них — кто, но вскоре понял, что единое целое нельзя разделить даже на два. Идеи — её, реализация — за Марселем. Да ещё свой вклад вносят две дочери: профессиональный фотограф Кристина и компьютерный дизайнер и художник Карина. Так сказать, семейный подряд по благоустройству и оформлению двора, когда принимаются любые идеи и предложения. Описывать этот сказочный дворик смысла нет, прилагаемые фотографии дадут представление о нём. Разве что стоит отметить, содержание такого двора требует ежедневного обязательного труда, как, например, их зимний сад требует 300 литров воды каждый день.

Прогуливаясь по различным участкам-островкам этого двора, где каждый уголок и каждый метр «освоены», я не мог понять, почему у меня возникают какие-то смутные ощущения из прошлого… Дошло! Более полувека назад я опуб­ликовал статью в «Комсомольце Татарии» под названием «Карлсон на Танкодром не прилетит». А дело было так. 
Одним из жильцов нашего дома на улице Жданова был санитарный врач, с которым мы по воскресеньям рубились в шахматы. И вот однажды он говорит: «Слушай, для тебя есть тема… но я не уверен, что такую статью пропустят в печать… Ты хоть раз был на Танкодроме?» — «Я знаю, что каждый день в редакцию приходят не десятки, а сотни жалоб от жителей Танкодрома — утром невозможно уехать оттуда, а вечером невозможно добраться до дома из-за хронической нехватки рейсовых автобусов. А днём вообще никакого транспортного сообщения с этим микрорай­оном нет…» — «Вот-вот, я как раз об этом! О тех, кто оказался в танкодромовской социальной тюрьме для пенсио­неров. Ведь туда переселяют в основном обитателей трущобных районов, где не было никаких удобств: колонка одна на всю улицу, удобства во дворе, но зато все друг друга знали, дружили, гуляли, ссорились, дрались, влюблялись, женились, рожали, разводились. Одним словом, одиночества не ведали…

Так вот, ты всё-таки съезди туда и посмотри, там стоят одни голые пятиэтажки, нет ни дворов, ни скверов-садиков, ни скамеек… Вообще ничего нет! Все эти бедные старики оказались в положении рыб, выкинутых на берег — нет привычной компании ни для домино, ни для «раздавить бутылку на троих», просто потрепаться о жизни с соседом, с кем прожил всю жизнь, да просто пройтись по соседней многолюдной улице или сходить в кино. И как итог социальной изолированности и резкой перемены жизни, смертность там среди пенсионеров раза в три‑четыре выше, чем в тех же трущобных районах города. Я поинтересовался у наших психиатров и психологов: из каких районов Казани самый большой наплыв посетителей? И здесь в лидерах оказался Танкодром!»

Статью я написал, и она вышла под названием «Карлсон на Танкодром не прилетит». А дело в том, что в 60-е годы в Москву приезжала автор любимой детьми всего мира сказки о Карлсоне, который «живёт на крыше», — Астрид Линдгрен. После Красной площади, Большого театра и прочих достопримечательностей столицы её повезли в Черёмушки, в царство «хрущоб». Наши имели в виду, что «вот так улучшается проблема жилищного строительства в СССР», а у неё, на всё смотревшей глазами детской сказочницы, был совсем другой взгляд на эти вещи. И потому она с грустью заметила: «Карлсон в Черёмушки не прилетит, ему негде здесь жить!» Поскольку казанский Танкодром был копией Черёмушек, сказанное относилось ко всем советским «черёмушкам». Сказочные персонажи и «хрущобы» несовместимы.

Родоначальник архитектурного функционализма (быстрое, дешёвое и доступное жильё для всех!) французский архитектор Ле Корбюзье, благословив массовое строительство «хрущоб» по всему миру, обосновал свою концепцию так: «Дом — это машина для жилья!» На старости лет, объехав множество стран и увидев унылое и угнетающее убожество однотипных бетонных коробок, заявил, точнее, покаялся: «Нет, всё-таки дом — это прежде всего машина для счастья!»
Небольшой дворик четы Гилязовых — не просто место для умиротворённого душевного отдыха, но и место, где обитают фантазии, импровизации, сказочные персонажи, реминисценции известных картин, городов, где они побывали, какие-то творческие идеи и прочие чудеса, без которых жизнь пресна и скучна. Из самых простых материалов и предметов, что оказались под рукой. И ещё — своего рода мастерская, где можно творить всё что угодно. Например, увидев прибитые к забору старые доски, я подумал: «фу, как неэстетично такое изношенное старьё вывешивать!» А Влада, прочитав мои мысли, произнесла: «Это полы из снесённого деревянного дома матери Марселя, им, наверное, лет по сто уже будет. Он их аккуратно сложил, и они не один год лежали в сарае, пока вот не придумал такую “стену памяти”». 
Поразительно, но после такого пояснения эти доски в моих глазах мгновенно приобрели совсем другую ценность, много дороже современных отшлифованных и отлакированных досок из ценных пород древесины. Что и требовалось доказать!
Провожая меня, Влада сказала: «Приходите ещё… Годика так через два-три…» — «Что, ещё чудесатей будет?» — «Обязательно…»
Одним словом, если Карлсон прилетит в Казань, ему есть где остановиться. 

Фото Вахита Шарипова