Александр Маноцков: «Человек — это музыкальное произведение»

- Александр, с каким багажом вы прихали в Свияжск?

- Главное меню концерта - это программа «Мама / მამა / Мамо». Мы её уже исполняли, но пластинку записали только нынче летом. И смысл нашего приезда заключается в том, что мы привезли с собой физически диски, которые ещё никто нико­гда не видел. Это песни на мои собственные тексты. Я исполняю их вместе с Courage Quartet.

- Почему пластинка называется «Мама», да ещё на трёх языках?

- Первая песня начинается с этого слова. И, пожалуй, я на этом остановлюсь. Пусть лучше слушатели поймут всё сами. Я, кстати, и на пластинке не стал писать никакой аннотации. Из самой вещи всё должно быть ясно.

Называется пластинка на русском и грузинском языках. На грузинском фонетически написано «мама», но это слово по‑грузински означает «отец», такой перевёртыш. И ещё мы решили добавить украинский вариант названия, потому что в пластинке есть фрагменты текстов на украинском языке, так же, как и на грузинском - такие вкрапления народных песен. Но большую часть текстов для этой программы я написал сам, чего не делал с детства.

- Тексты долго писались?

- Изрядная часть их была со­здана разом, я написал их к осени 2014 года. Время от времени каждый человек пишет какие‑то рифмованные тексты. Я вовсе не отношу себя к поэтам, нет такого уровня притязаний. Сначала я написал песни, которые изначально делались вместе с мелодикой, как это и бывает у рок‑музыкантов по большей части. А потом у меня образовывались свободные места внутри цикла, и я понял, что какие‑то тексты, которые у меня были написаны раньше, тоже подойдут: к ним можно отнестись как к чужим и написать на них песни, что я и сделал. Я со­зда­вал тексты последовательно, сразу имея в виду, что они все войдут в один альбом. Получилась достаточно целостная по текстам пластинка с определённой историей. Это не лоскутная вещь, она претендует на некую программность.

За последнее время у нас появилось довольно много новых песен, но как‑то они не складывались в единый цикл. Я не могу окончательно вытравить из себя академического композитора в том смысле, что привык думать крупными формами, а цикл песен как раз и представляет из себя вариант крупной формы.

- Сейчас выпуск альбома на физическом носителе уже становится редкостью…

- Да, но мы решили это сделать. Мы играли программу, постепенно песни начинали всё лучше петься и играться, и, наконец, этим летом по­шли в студию и записали пластинку. Я доволен тем, что получилось, и надеюсь, альбом понравится слушателю. Наш концерт в Свияжске следует такой почтенной традиции, идущей от шестидесятых годов ХХ века, ко­гда группа записывала пластинку и ехала в тур в поддержку альбома, как то­гда говорили. В те баснословные времена львиную долю доходов музыкантов составляли как раз доходы от продажи пластинок. Потом парадигма изменилась: все стали записывать пластинки и пристраивать записи на радио и телевидение, чтобы с помощью медиа продать билеты на концерты и собирать стадионы. Потом ситуация изменилась ещё раз: современная музыкантская парадигма выглядит так, что заработать нельзя вообще никак. Но мы не вешаем носа, занимаемся своим любимым делом, у нашей музыки есть слушатели, и мы стараемся расширять географию. В Свияжске лично я нико­гда не был. Жутко любопытно!

У меня недавно был концерт в Казани, но я приезжал то­гда в качестве композитора, исполнил только одну песню на бис. Концерт был посвящён инструментальной музыке для струнных, исполнял её камерный оркестр «Новая музыка» под руководством Анны Гулишамбаровой. У меня остались очень хорошие впечатления от Казани и пуб­лики.

И ко­гда меня пригласили в Свияжск с песенной программой, я с радостью согласился. Песни - это же такая прекрасная штука, мне кажется, это жанр, подходящий всем, потому что даже если тебе не нравится песня, ты знаешь, что она через две минуты кончится, и начнётся другая, которая тоже поборется за твоё внимание.

Целиком спели программу «Ма­ма / მამა / Мамо» и другие песни, потому что, куда ни приедешь, везде среди пришедших на концерт есть люди, которые какие‑то песни в интернете слышали, ино­гда из зала кто‑то что‑то просит. Так и строилось наше общение с пуб­ликой, как на рок‑концерте.

В Свияжске не было никакой чопорности, ко­гда нужно непременно на цыпочках войти и между частями не хлопать. Мы выступали как рок‑группа, что в отношении данной пластинки звучит без всяких кавычек, поскольку сочинял я эти песни для собственного пения, это в чистом виде рок.

- Вы говорите «рок», но речь ведь не о стиле?

- Здесь я имею в виду не продукт как таковой, а скорее форму бытования этой музыки: в какой ситуации она уместна. Мне приходилось некоторые из этих песен исполнять внутри академического концерта, например, в Доме музыки, но всё‑таки более естественно этой пластинка мне прозвучит в каком‑то клубе с микрофонами, где громко. Хотя на пластинке есть очень тихие вещи. Пожалуй, вот такое определение: это как рок, только со струнным квартетом. Ярлычок, конечно, но из всех возможных он кажется мне наименее неуместным, скажу так.

- Аудитория на ваших академических и песенных концертах разная?

- А мы как раз для того и делаем и песни, и академические вещи, чтобы, как говорится, атаковать слушателя с разных сторон. Это хорошая тактика, потому что ино­гда люди, привыкшие к академическому творчеству, слушают песни, и они им тоже нравятся, расширяется представление о том, что вообще возможно и позволительно. И, наоборот, слушатели, которые больше склонны воспринимать песни, вдруг выясняют, что можно послушать и инструментальную пьесу, довольно сложную, длящуюся минут десять, и им нравится. Так расширяешь свою аудиторию. Не то чтобы я заранее формулировал такую стратегию, но так получилось, что моя песенная аудитория потом стала ходить на более серь­ёзные мои концерты, и наоборот.

- Александр, представьте, пожалуйста, своих музыкантов - Courage Quartet.

- Это струнный квартет. Он состоит из музыкантов, которым тесно в рамках того, что они обычно делают. А обычно они играют академическую музыку, в основном в оркестрах.

Если поимённо, это Андрей Рухадзе - первая скрипка, Настя Чайкина - вторая скрипка, Дмитрий Берлизов - альт, Сергей Пантелеев - виолончель.

У всех интересных музыкантов ка­кие‑то извилистые биографии: хороший музыкант не довольствуется тем, что ходит на работу, где оставляет в гримёрке инструмент, а дома смотрит футбол. Вот так и эти люди: у них много разных проектов. Например, Андрей Рухадзе играет в рок‑группах, и в ансамблевом музицировании тоже ищет каких‑то приключений. Настя Чайкина с моей подачи стала играть в ансамбле Татьяны Тихоновны Гринденко, великой и прекрасной скрипачки. Митя Берлизов - прекрасный альтист, помимо того, что играет в оркестре, даёт сольные концерты, все­гда находится в процессе разучивания музыкальных произведений именно для сольного исполнения. Серёжа Пантелеев, помимо того, что виолончелист высочайшего уровня, ещё педагог, получил недавно режиссёрское образование, не удовольствовавшись и этим, поступил на физмат и сейчас получает образование в области алгоритмического программирования.

Андрей Рухадзе не смог быть с нами в Свияжске, поэтому приехала замечательная скрипачка, которая сама по себе звезда, Анна Ракита. Она великолепный академический музыкант с большой сольной и ансамблевой практикой, мощный исполнитель в джазе, джаз‑роке, сама композитор. Анна первый раз играла с нами, и я очень рад её участию.

- В Свияжске вы играли под открытым небом. Звуки природы не помешали вашей музыке?

- Я как музыкант вообще звуки люб­лю. Но природные - это всё‑таки другая стихия, отличная от музыкальной, потому что природа самодостаточна. Звуки природы очень много сообщают о своих источниках, скажем, слышишь, как скрипит дерево или упал в траву сорвавшийся плод, слышишь птицу, по стуку дятла можно догадаться, какой толщины дерево и какой степени сухости, по шуму ветра - в кронах хвой­ных или лиственных деревьев он шумит и так далее. Звуки природы очень конкретны. А чтобы стать музыкальным, звуку как раз надо в определённом смысле расстаться со своим источником, перестать означать то, на чём он издаётся, стать просто звуком.

Как у хорошего певца, ко­гда выпрямляется звук на высокой ноте, он становится звуком даже не человека, а просто звуком, и это именно тот отрезок звучащей ноты, на котором у слушателей на глазах появятся слёзы. То же касается скрипки, флейты и так далее.

То есть ценны именно те тембры, высший взлёт звука, ко­гда мы слушателю не говорим, что фортепиано заиграло, а говорим «заиграла музыка». Поэтому при всём том, что я и другие композиторы заимствуем какие‑то звуки у природы, обычно это не звук как таковой, а скорее подражание созидающему принципу природы.

- Александр, вы сказали, что до программы «Мама / მამა / Мамо» с детства не писали песен на свои тексты. Значит, в детстве писали?

- Конечно, любой нормальный мальчишка это делает. Как только научился бренчать на гитаре, сочиняет какие‑то песенки.

- Исходя из названия программы, без темы детства не обойтись. Вы могли бы рассказать, на какой музыке вы росли, в каком контексте укоренена ваша внутренняя музыкальность?

- Мне кажется, что музыкальность любого человека проистекает в первую очередь из его собственного сердцебиения. И факта его рождения. Я не для красного словца это говорю, а по своему глубокому убеждению: человек является музыкальным произведением. Даже если уничтожить всю музыку на всех носителях и поместить человека в эту пустоту, он всё равно создаст музыку сам - это неизбежно. Поэтому я не склонен преувеличивать значение внешних причин и влияний на людей, тем более что им может нравиться одна музыка, а сочинять они могут совершенно другую.

На меня очень сильное впечатление в детстве произвела музыка… Вот сейчас буду сам себе противоречить. Да, у меня самое сильное впечатление раннего детства - это Моцарт. И ещё, знаете, в советское время были такие передачи, где показывали разные традиционные культуры со всего света, скажем, индийский те­атр катхакали, индонезийский гамелан, пекинскую оперу. То, что сейчас подают в виде изысканного блюда на некоторых телеканалах, раньше показывали в самые скучные времена, где‑то в первой половине дня. И я, ко­гда с больным горлом сидел дома, смотрел эти передачи, они меня ошеломляли. Наверное, это сказалось на моих уже взрослых слушательских предпочтениях и, возможно, на мне как на музыканте тоже отразилось.

В юности я знакомился с какими‑то аутентичными вещами, более близкими географически: русскими фольк­лорными традициями - меня это тоже сильно проняло. Иоганн Себастьян Бах для людей, наследником которых в культурном и прямом смысле мне посчастливилось быть, для питерской интеллигенции был именно религиозным автором, не только из‑за тем. К слову, «Страсти по Матфею» для меня ассоциируются с шуршанием иголки проигрывателя, которая шелестит на краешке пластинки, и вот‑вот зазвучат вступительные аккорды. Даже «Хорошо темперированный клавир» связывался в сознании с чем‑то религиозным. Мне кажется, и Андрей Тарковский, используя произведения Баха в качестве закадровой музыки, следовал духу времени, потому что музыка этого композитора каким‑то образом оказалась очищена от своих исторических обстоятельств, то­гда, во времена моего детства, её никто не слушал как старинную, она воспринималась как наиболее чистая музыка вообще. Это тоже было очень сильным детским впечатлением: пытаться следить, что происходит в баховской клавирной полифонии, скажем, как одна тема претерпевает изменения.

Ну и, понятно, что‑то доходило на бобинах, переписанных с чьих‑то пластинок, это западная музыка: The Beatles, арт‑рок, King Crimson, английская умная музыка с электрическими инструментами конца шестидесятых - начала семидесятых годов - это тоже на нас сильно влияло, и я всё это продолжаю любить.

- Александр, спасибо. В Свияжске мы пели вместе с вами. Вы ведь и раньше не возражали, если люди пели на ваших концертах?

- Я обожаю, ко­гда люди поют. С пластинкой «Пели» я даже сделал такой концерт, ко­гда все, кто знал песни, могли выйти к микрофону, так всю пластинку мы спели вместе с пуб­ликой, какие‑то вещи пели только зрители, некоторые они исполнили в своих акапельных аранжировках, пробирающих до мурашек. Пластинка «Мама / მამა / Мамо» только выходит, и я буду очень рад, если и у неё появится круг слушателей, которые смогут петь вместе со мной. Мы ужасно рады, что представили эту работу не в Москве, а на острове. И не поленились всем, кто захочет, подписать автографы. Обложка диска, кстати, тоже получилась очень интересная. Это работа замечательного украинского художника Димы Красного, она специально сделана для этой пластинки. На мой взгляд, она очень точная. Раз ты делаешь физический диск в эпоху, ко­гда ничего физического не осталось, а всё висит в неизвестном облаке, то этот физический диск должен очень точно выглядеть. И я рад, что у нас так и получилось.

Беседовала Нина МАКСИМОВА