Александр Родченко. Казанский круг

Журнал "Казань", № 11, 2013

Порой кажется, что биография нашего города пишется как-то «несимметрично» (такой эпитет употребляла моя знакомая дама, умная и меткая на словцо, когда сталкивалась с явной неадекватностью явления его оценке). Для большинства «культурных» людей градация «шкалы» знаменитых казанцев заключается в пределах отметок от Шаляпина до Чулпан Хаматовой, в лучшем случае - Дениса Осокина. Как варианты здесь в последнее время могут фигурировать также певица Дина Гарипова и битбоксер Митя Бурмистров - на вкус, как говорится, и цвет…

Хотя все вышеперечисленные заслуживают, безусловно, респекта, но есть какая-то несправедливость в том, что их устоявшийся «звёздный» формат перебивает свет других имён, льющийся подобно лучу проектора в темноте синематографа, где перед нами крутят чёрно-белое кино из прошлого.

…Заснеженная улица Грузинская, с редким транспортом - извозчиками, «барабусами», первыми авто, проезжающими мимо здания генеральской усадьбы, цвета слоновой кости - дворца с причудливыми башенками, шпилями, чёрным кружевом решёток и круглыми слуховыми окнами «прекрасной эпохи». Минуем квартал, не достигая стоящих друг против друга зданий коммерческого и реального училищ,- и вырастает здание «а-ля рюс», дивный терем - что из твоей сказки о Садко! Архитектор Мюфке - даром, что немец - спроектировал его для своего детища, Казанской художественной школы… Мало кто догадывался тогда, что едва пролетит каких-то сто лет, как и дворец, где разместится музей изобразительных искусств, и «терем» соединят между собой родственными узами с десяток имён‑под­писей в углах полотен и рисунков…

Вспомним хотя бы имя Николая Фешина, последняя выставка которого с большим торжеством открылась в Казани в 2011 году (рассказывали, однако, что многие «казанцы» - здесь мы это слово намеренно закавычим - интересовались ею потому, что название было созвучно более знакомому им слову «фэшн» - «мода»). Отмотаем плёнку времени ещё немного назад и перенесёмся в сентябрь 2009 года. На улице Горького, бывшей Большой Лецкой, на фасаде нынешней Третьей гимназии, где одно время занимала классы Казанская художественная школа, по инициативе украинского землячества Нижнекамска было открыта мемориальная доска «отца русского футуризма» Давида Бурлюка. Его роскошный портрет с серьгой в правом ухе работы того же Фешина экспонировался на уже упомянутой выставке. Два отпрыска Казанской художественной школы приходили в своё время в одно и то же здание, но по-настоящему сблизились и подружились в эмиграции в Америке. Был у них и третий общий знакомый, о котором хотелось бы говорить подробнее, тем более, повод имеется.

17 октября в Казани, в Ресурсном центре Изомузея, открылась выставка «Круг Родченко. Стильные люди». Оказалось, что и нынешний «казанский» круг пионера конструктивизма составляют люди не случайные. На открытии было много фотографов, журналистов, художников. «С возвращением в Казань, товарищ Родченко»,- звучало в кулуарах. Товарищ Родченко тем временем смотрел с фотографий, сделанных Михаилом Кауфманом, оператором режиссёра Дзиги Вертова - знаменитого «человека с киноаппаратом». Смотрел и удивлялся - как быстро прокатилось златое время с поры его ученичества!

В Казань семья Родченко приехала в 1902-м из Петербурга, где отец Александра работал бутафором в театральном клубе на Невском проспекте. Реальностью закулисного ребёнка были декорации, другого мира он не знал. Тем не менее, настоящая реальность на какой-то момент чуть было не вмешалась в его судьбу: окончив Казанское приходское училище, он выучился на зубного техника - уповать по примеру отца на заработки в искусстве казалось затеей наивной. Однако жизнь то и дело подкидывала свои знаки: в Казанском городском музее подросток Родченко увидел картину украинского художника Георгия Белащенко «Вий», фантастическое настроение которой, как он признавался в своих воспоминаниях, враз решило «всю его жизнь». Так же повлияло на него общение с соседом по двору учеником Казанской художественной школы Светозаровым. Впоследствии его знакомый с такой «говорящей» фамилией свяжет свою жизнь с кино - станет режиссёром. Молодые люди говорили об искусстве, Светазаров давал Родченко и первые уроки рисования.

В 1910 году Александр поступил в Казанскую художественную школу. Его взяли только вольнослушателем. В выданном ему по окончании учёбы удостоверении было написано, что он «не может воспользоваться правами, предоставленными окончившим курс упомянутой школы, так как не проходил общеобразовательного курса и не имеет свидетельства об окончании какого-либо другого среднего общеобразовательного учебного заведения». Несмотря на это, Родченко обладал грамотностью, хорошим слогом и каллиграфическим почерком - писал, кстати, почему-то зелёными чернилами. Специальности он учился не у кого-то, а у самого Фешина! Это удивительно - могиканин реалистической школы живописи проявил свой гений и в том, что ни в коей мере не подавлял индивидуальности учеников. И Родченко тому - пример наиярчайший. В годы учёбы у Фешина младое племя художников выстраивалось в групповой портрет, обрамлённый витиеватой и округлой (чёрного дерева непременно!) оправой Его Величества Модерна. Многие тогда буквально «болели» бёрдслерианством (по имени тогдашней «иконы» стиля Обри Бёрдслея), о чём свидетельствуют выписанные филигранно декоративные экслибрисы выпускавшихся ими поэтических сборников в духе символизма.

Не миновало сия «высокая болезнь» и Родченко. Стоит только почитать его переписку с Варварой Степановой - художницей, музой и будущей женой, встреча с которой произошла в Казанской художественной школе. Он называл её загадочно Нагуаттой, маленькой королевой, она его - Леандром Огненым, королём… А уж чего стоят названия стихов-писем Степановой, посвящённых любимому: «Серенада Коломбины», «Царица Луны», «Моему Королю»…

Отношения между молодыми людьми сложились не вдруг. Варвара Степанова во времена учёбы уже была замужем за студентом архитектурного отделения Дмитрием Фёдоровым (впоследствии тот стал главным архитектором Казани, автором проектов «дома чекистов» на улице Карла Маркса, «мергасовского» дома на Чёрном озере, университетской лестницы в Ленинском садике). Родченко же, очевидно, больше увлекался эффектными и утончёнными сокурсницами - Натальей Подбельской, Антой Китаевой, Тамарой Поповой, писал их портреты. Красавица Подбельская в своё время была и любимой моделью Фешина, именно её портрет не так давно был продан за три с лишним миллиона долларов с аукциона Christie's.

Фотографии Варвары Степановой очередной раз подтверждают истину о значимости внутренней красоты. По сравнению с импозантным и сексапильным Родченко внешние данные Степановой можно было бы оценить как вполне заурядные. Но сколько огня, ума, артистизма, воли в её тёмных глазах-вишнях. Сколько в них света и одновременно горечи «иронической женщины», безумно напоминающей на одном из поздних изображений Фаину Раневскую! Очевидно, что Степанова обладала невероятным внутренним магнетизмом, и очень скоро двух молодых людей соединила крепкая связь, сохранявшаяся до самого конца их совместной жизни. Сила Степановой проявилась и в безусловном влиянии на художественную судьбу Родченко. Завершив в 1914 году учёбу в Казани, вслед за любимой он уехал в Москву, где окончательно примкнул к колонне русского авангарда во главе с Татлиным, Малевичем, Ларионовым и Кандинским. У последнего, кстати, молодая пара какое-то время даже квартировала. Переход Родченко от увлечения модерном и кубизмом к беспредметничеству в искусстве, надо сказать, имел и «казанскую» подоплёку. В начале десятых прошлого века ветер перемен задул в России, определяя не только её политический, но и художественный климат. По стране с гастролями проехали футуристы. Образованной публике не надо лишний раз напоминать, что в знаменитую тройку искусства будущего входили «отец русского футуризма» Давид Бурлюк, поэты Василий Каменский и наряженный в жёлтую кофту Владимир Маяковский. В Казани они наделали шуму 20 февраля 1914 года. Их выступ­ление прошло в зале Дворянского собрания, где Бурлюк декламировал скандально знаменитое «Мне нравится беременный мужчина…», а Маяковский прочёл лекцию о футуризме. Среди студентов, наводнивших в тот вечер колонный зал, был и Александр Родченко.

Позже имена Маяковского и Родченко будут связаны неразрывными цепями нового искусства. Цепями в том смысле, что они, его «пролетарии», сами не заметят, как станут не столько служителями, сколько слугами идей новой системы. Но не оправдывает ли их то, что, творя, они свято верили в её величие? А само величие эпохи и его вождей - не их ли рук было творением? Ведь именно Родченко принёс в фотографию, которой серьёзно увлёкся в двадцатые годы, приёмы ракурсной съёмки, когда она производилась не только с высоты человеческого роста, но часто снизу, что сразу же «возвышало» модель в глазах зрителя. Эпоха тиранов требовала подобного возвышения постоянно. И волшебная возвышающая сила искусства пропаганды породила целую плеяду своих гениев. Ими были люди из окружения Родченко - оператор Александр Лемберг (сын Григория Лемберга, случайно снявшего Ленина на броневике с нижнего ракурса, отчего тот сразу стал выглядеть титаном), тот самый Дзига Вертов, ставший патриархом идеологической документалистики. Все они, романтики нового искусства Страны Советов, были в свою эпоху не одиноки. В Европе в это же самое время восходила звезда Лени Рифеншталь - легендарной фотографини и режиссёра, которая после своих работ «Триумф воли» и «Олимпия» осталась в истории как пропагандистка Третьего рейха. Это пятно биографии до конца жизни являлось предметом упрёков в адрес талантливейшей из женщин XX века.

Ответственность художника перед своим временем - тема отдельного разговора. Теперь же хочется вернуться к тому, с чего мы начинали. Когда я готовила материал для публикации, мне очень помогли сотрудница Изомузея киновед Наталья Самойлова и сотрудница Института языка, литературы и искусства Дина Ахметова - ведущий исследователь жизни Родченко в Казани. И каждый из нас нет-нет да удивлялся: ведь Казань, где учились Родченко и Степанова, после всего, что мы о них знаем, можно назвать не только родиной неевклидовой геометрии и прочих «слонов», но и колы­белью русского авангарда и конструктивизма! Так где же та табличка, что сообщила бы об этом потомкам?

Фото из музея «Московский Дом фотографии»