Если есть ворота с замком, зачем же забор?

Журнал «Казань», № 4, 2016

- Думаю, да. С произведениями Мольера наш курс, который собрали в Казанском государственном институте культуры, знаком давно, ещё учась на третьем курсе, мы играли отрывки из пьесы «Дон Жуан». Тогда я исполнял роль Сганареля, а Искандер Хайруллин - Гусмана.

И в этой постановке заняты те же актёры, которые, как говорится, уже давно в теме: Минвали Габдуллин, Миляуша Шайхутдинова, Ильтазар Мухаматгалиев, Радик Бариев, Искандер Хайруллин и Рамиль Вазиев.

- Мириам посмотрела несколько спектаклей в записи и фотографии актёров. Фарид Рафкатович сказал, что Мириам берёт меня на роль диджея Зака.

- Да, как только узнал, что спектакль будет поставлен по фильму.

- Швейцарский режиссёр. Она сказала: «Возьми ботинки и рассказывай анекдот». Я ответил, что не знаю никаких анекдотов, и иногда, выходя к зрителям, приходится говорить, что я не юморист, зато дальше будет лучше любого анекдота.

- Она очень живой и интересный человек. Мириам изучала юриспруденцию, а занимается режиссурой, также была танцовщицей.

Эту лабораторную работу, которая затем превратилась в спектакль, мы сделали за неделю, потому что режиссёр на репетиции приходила подготовленной, у неё всё расписано по минутам: в этот временной промежуток делаем эту сцену, потом у нас кофе‑брейк, затем обсуждение. Чисто немецкий прагматизм, мы не привыкли к такому. Мириам же, в свою очередь, никак не могла понять, почему мы всё время выбиваемся из графика, и очень удивлялась этому.

Действительно, если бы Мириам всё не продумала, мы бы не управились так быстро. Всё, что она предлагала, мы схватывали на лету и применяли или же уходили в другое русло и отказывались от предложенного. Она была открыта всему и всё воспринимала. Мы думали, что будет режиссёрская диктатура. Но Мириам оказалась, как сейчас модно говорить, «позитивной креативщицей» и очень полюбила нас, мы подружились.

А перед отъездом Мариам попросила меня показать само здание театра, захотела побывать там, где мало ступала нога человека. И, недолго думая, мы на лифте поднялись на десятый этаж, где расположены колосники большой сцены. Осмотрели остеклённый зимний сад, расположенный на крыше театра. Как только зашли туда, у Мириам загорелись глаза, и она сказала, что в следующий свой приезд поставит авангардистский спектакль со мною в главной роли именно в этом месте (улыбается).

- Если вспомнить историю, Ходжа появляется в местах, где происходят волнения, назревает какой‑то социальный конфликт. Мои путешествия с осликом Леликом в Киев, Нью‑Йорк, Лондон, во Францию подтверждают это. Он не провоцирует волнения и не показывает правильный выход, люди сами должны его найти, додуматься до этого. Сами должны осознать, что для них хорошо, а что может обернуться катастрофой. Мой персонаж сталкивается с разными слоями населения, как это происходит в фильмах «Левиафан» Звягинцева и «Дурак» Быкова.

Комизм Ходжи в том, что у него неординарное мышление. Например, если он видит ворота с замком, а рядом с воротами не будет забора, и ты задашь ему вопрос об отсутствии такового, то, скорее всего, его ответ будет: если есть ворота с замком, зачем же забор? Иногда возникает ощущение, что мой персонаж заранее знает, что спросят и что он ответит.

А порой ответы рождаются прямо на сцене.

- Скорее всего, он хочет сделать переворот в мышлении человека и сказать, что власть имущие были такими же людьми, как и все мы. И все персонажи, которые с ним сталкиваются, сбиваются с толку, не могут найти логику в его словах и действиях, и поэтому говорят про него: «такой дурак!» и «что ожидать от дурака?»

- Я стараюсь из всего извлекать что‑то положительное. Во‑первых, это очень удобно для рекламы спектаклей нашего те­атра. Во‑вторых, благодаря им нашлись мои бывшие однокурсники Арского педагогического колледжа, с которыми мы не виделись уже более двух десятков лет, и теперь переписываемся, они посещают мои премьеры. А одна дальняя родственница прислала мне фотографию нашего семейного древа, которое составила сама и выиграла конкурс «Шажара».

В‑третьих, можно беспрепятственно общаться со зрителями и поклонниками, отвечать на их вопросы. И даже с вами ведь тоже мы связались при помощи социальных сетей.

- Ну, скажем, вместе с коллегами сажал деревья около озера Кабан. Безвозмездно выступаю в музеях и на радио, где читаю поэзию известных татарских поэтов. Завтра буду участвовать во флешмобе, всю зиму был в составе жюри всевозможных фестивалей.

- Я не против даже и голодовки, если кому‑то или чему‑то поможет. Если эта идея не причиняет вреда, телесного и нравственного, если не противоречит общественным законам.

- Знаете, я не могу определить, когда и как я к себе отношусь. Иногда бываю требователен, иной раз балую себя, а иногда бываю отрешённым. В такие моменты чувствую пустоту, и ничего не хочется делать. Полежишь, давление падает, на книги не тянет, в гости идти нет желания, а уж на улице появляться - тем более.

- Само собой получается. Говорю себе: хватит, Фанис, дурака валять, это всё твоя лень.

- Я не афиширую. Ведь после сорока лет уже начинаешь смотреть назад и осмысливать, что сделано и что не сделано, вспоминаешь о том, какие грандиозные были планы. А мне пока осмысливать нечего, верю в то, что всё впереди. И вот эта граница, когда ты не в прошлом, настоящее ещё не наступило, ты посередине. Думаешь: «Как быть? Что произойдёт?»

- Бывает, задаюсь вопросом: на своём ли я месте в театре? действительно ли это моё призвание - быть актёром? Однажды даже написал заявление об увольнении, для того, чтобы начать работать в финансовой компании.

- Очень хотел помогать людям, планировать финансы, накопления им на старость. Я был альтруистом, хотелось, чтобы все жили богато и счастливо. Это случилось после того, как мы побывали в круизе, единственными там россиянами, остальные оказались иностранцами старшего поколения. Задумался: «Почему наши старики ходят с авоськами в руках или стоят на паперти у церквей и у входа в мечети, прося милостыню?» Большинство - в старой одежде. И я надеялся сделать что‑то хорошее для улучшения качества жизни именно этого слоя населения, чтобы, как за рубежом, в Европе, наши старики могли позволить себе ездить отдыхать и просто достойно жить.

Однако эта история получила не­ожи­данный поворот. Исчезла родная сестра моей мамы, которую не можем найти до сих пор, а ведь прошло уже долгих десять лет. Мои коллеги дали номер телефона ясновидящей и сказали, что она может помочь в поисках. Я не хотел обращаться ко всякого рода знахарям, ясновидящим и колдунам, однако меня вынудили позвонить. И только я снял трубку, услышал грозный голос этой бабушки: «Ты что, собрался бросить театр, оставить актёрскую профессию?» Я ответил, что звоню не по этому поводу. Она же мне безапелляционно заявила, чтобы я бросил глупить и оставался в театре.

Тогда было трудное, зыбкое время: умер Марсель Салимжанов, никаких новых ролей, никто не знал, кто станет новым главным режиссёром, каково будущее. Но я остался.

- Нет. Всё принимаю как есть, как данность.

- Если бы ушёл из театра, это было бы бунтом, но я же остался.

- У нас замечательные зрители! Многие из них постоянные, много студентов, что радует. Мне кажется, у нас всегда несколько разный зритель. Например, в праздники совсем другой, много приезжих не только из районов, деревень Татарстана, но и всего бывшего Советского Союза. В августе и на новогодние праздники билеты просто разлетаются, в это время мы даже не можем привести своих родных и близких, во многом из‑за того, билеты на спектакли раскупаются на сайте нашего театра. Любой житель дальнего и ближнего зарубежья может стать нашим зрителем. Плюс к этому во время спектакля работают синхронисты, которые переводят на русский, английский и турецкие языки.

- Я считаю себя везучим, работал с французским режиссёром Саркози. Ой, опять оговорка (улыбается). Расскажу историю. Как‑то я в прямом эфире на телевидении назвал режиссёром спектакля Саркози, и всю передачу cидел, сдерживая смех. А режиссёра на самом деле зовут Николя Струве, и ставил он «Тартюфа» Жана Батиста Мольера. А в это время во Франции как раз президентом был Саркози.

Ещё приезжал Михаэль Мандель, который взял меня на роль Освальда в спектакль «Привидения» по пьесе Ибсена. Это была заглавная роль в дуэте с Алсу Гайнуллиной и народным артистом СССР Шаукатом Биктимировым. Действительно интересно наблюдать за тем, как работают разные режиссёры. И благодарен, что мы застали Марселя Салимжанова, это совсем другая школа, фундамент татарской режиссуры, сценического, театрального искусства.

- Скучаю по роли Габдуллы в пьесе Аяза и Мансура Гилязовых «Рана», Гурмана - «Украденное счастье» Ивана Франко и по моему любимому Ишану в «Голубой шали».

- Да, действительно. «Турандот» мы сыграли на фестивале в Пекине, для этого выучил весь свой монолог на китайском, думал, китайцы меня убьют и спектакля больше не будет, а возвратились с триумфом.

- Я уже их и не помню.

- Перенаправил бы этот вопрос окружающим. Сам скажу только, что люблю вкусно поесть, путешествовать.

- Этому нас и учили педагоги по актёрскому мастерству Марсель Салимжанов и Фарид Бикчантаев в университете на протяжении пяти лет и, конечно же, сама жизнь в театре.

- Действительно, везде по‑разному. Например, в конце спектакля «Свет моих очей» Туфана Миннуллина мы исполняем песню, и зрители в Уфе плачут, когда её слышат. Мы не понимали, почему это происходит и зрители уходят после спектакля подавленными, ведь играем комедию.

А вот когда в конце спектакля «Ходжа Насретдин» звучит фраза «Мы любим вашего слона», у нас в Казани зрители смеются, а в Екатеринбурге была такая гробовая тишина, что мне самому стало страшно, мурашки по телу. Было понятно, что зритель узнал себя, осознал это.

- Конечно, слежу, однако нет возможности постоянно ездить. Стараюсь успевать. Мне очень хотелось посмотреть «Евгения Онегина» в театре Вахтангова, «Юнону и Авось» в Ленкоме, что и удалось. А теперь хочу попасть на спектакль «Бег» Булгакова в постановке Юрия Бутусова.

- Я редко смотрю новости. Мне становится страшно, даже при просмотре новостей на канале «Эфир» радуешься, что ты живым и здоровым пришёл домой, а потом включаешь ТНВ, там поют и пляшут, и кажется, как хорошо всё в нашем татарском мире.

- (Хохот.) Да, я снялся в нескольких клипах и спел в одном проекте с Алиной Шарипжановой. Работаю только со знакомыми. Могу доверить себя профессионалам, сама работа должна быть со смыслом и увлекательной. Что интересно, с камерой у нас обоюдная любовь.

- Сейчас мне комфортно в этой эпохе. Когда‑то было интересно время «оттепели», шестидесятые годы. Когда же стал актёром и начал работать, помечтал о начале двадцатого века, эпохе расцвета татарской культуры, когда творили такие артисты, как Сахибджамал Волжская, Габдулла Кариев, работала труппа «Сайяр». Очень интересно, как они выпускали так много спектаклей, хочется понять, как они жили, что чувствовали, как общались с писателями Габдуллой Тукаем, Фатихом Амирханом, которые сейчас уже классики. Необыкновенно любопытно, что за атмосфера была тогда, в дореволюционной Казани. Какими были, скажем, взаимоотношения русских и татар.

- Я бы проехался в конке из речного порта до Проломной. Съездил бы и в Москву, посмотрел, как работают Мейерхольд, Таиров, Станиславский. Зашёл бы на репетицию к Станиславскому, чтобы услышать своими ушами его знаменитую фразу «Не верю!»

- Мне в Казани очень комфортно. Я устаю от больших и шумных мегаполисов, таких как Пекин или же Москва. Если бы знал английский язык, конечно, уехал в Голливуд! (Смеётся.)

- Я считаю, не зря говорят: «Где родился, там и пригодился».