Георгий Ибушев: «Нет светила больше, чем Тукай…»

Георгий Ибушев, заслуженный работник культуры Геннадий Максимов, 
лауреат международных конкурсов Айдар Валеев, заслуженный работник культуры РТ Хайдар Сафин.

Фото: Ольга Акимичева

— Когда мы говорим, что у Геор­гия Ибушева вышла третья книга, люди удивляются и спрашивают: «Он что, поэт?» Кем Вы себя ощущаете прежде всего?

— Прежде всего я, конечно, певец. Жизнь посвятил музыке, и эта любовь у меня с детства. Тогда я что видел, о том и пел. Вот вижу, кто-то идёт по улице, на ходу сочиняю про него стихи и пою. И дома также сочинял обо всём и пел, пока кто-нибудь не скажет: «Надоел уже, голова болит, перестань петь». Любил слушать радио, особенно воскресные концерты. Слушал, запоминал песни и пел. 
А то, что пишу стихи, я понял в школе. Нужно было написать стихотворение на свободную тему. Позже, по рекомендации классного руководителя, отправил несколько стихов в редакцию газеты «Яшь ленинчы» («Юный ленинец»). Каково же было моё удивление, когда получил ответное письмо! Тогда ещё не знал, кто давал мне рекомендации. Однажды, когда я уже стал артистом, после концерта ко мне подошёл Мударрис Аглямов и сказал: «Когда ты запел, мурашки пошли по всему телу. Ты молодец! Когда‑то я отвечал на твои письма. Я рад за тебя!» Оказывается, это он, выдающийся поэт, отвечал мне, подправлял мои по-детски наивные стихи! Он был гением, который окрылял, давал надежду таким деревенским мальчишкам, как я… С тех пор пишу. Вот недавно третья книга вышла — «Рәшә чыңы» («Звон марева») называется. Но это не значит, что я поэт, это разговор с душой. 

— Мне кажется, что Ваши стихи и рассказы — это прежде всего выражение любви к родным местам.

— Это действительно так. Я рос среди красоты. Каждый дом, каждый куст имеют свою красоту. Конечно, сейчас всё изменилось. Нет уже той деревни из моего детства, тех деревьев, которых не объять, и тех гор, которые казались выше Гималайских… У нас в деревне Владимирово Мамадышского района есть сад, его называют «Сәкиләр бакчасы»; там яблони растут, черёмуха, рябина, калина — весной от красоты аж дух захватывает! И каждую весну под кустом калины всходили синие цветы. Об этом никто не знал. После половодья выбирался в тот сад и разговаривал с ними. И боялся кому-то говорить о них, а вдруг вырвут или затопчут! Я понимал сад, радовался вместе с ним и плакал. Чего уж тут таить, я — дитя природы.
…Мы учились в соседней Усалинской средней школе. Туда дорога извилистая, холмистая. Был такой случай, я как-то упомянул о нём… Представьте, конец мая, солнечное, тёплое утро. Спускаюсь с холмика и вижу — ярко-жёлтые головки одуванчиков раскрылись как множество маленьких солнц, и от этой красоты меня как будто током ударило. От избытка чувств по телу пошла дрожь. Я был очень счастлив в этот момент! 

— Ваша родная деревня Владимирово известна своими выходцами и в республике. Мы в этом убедились на презентации книги «Рәшә чыңы».

— О, у нас народ очень талантливый! Есть заслуженные артисты, поэты, журналисты, мастера спорта, врачи. Мою деревню часто называют «шагыйрьләр авылы» — деревня поэтов, или же деревня певцов. Там практически все поют и пишут стихи. Вот, например, Елена Григорьева, солистка ансамбля «Бәрмәнчек». Какие стихи пишет, ведь за душу берёт! Очень талантливый человек. Когда-то сказал её родителям, что её хлебом будет баян. А ведь не ошибся! 

— Как обычному деревенскому парню удалось поступить в консерваторию?

— Это просто чудо! Всё началось пятьдесят лет назад, с конкурса «Песня комсомола — 75», где я исполнил песни «Комсомолка Гөльсара» и «Туган җирем —Татарстан». Там был Мингол Галиев, известный певец, который подошёл после концерта и сказал, что мне надо учиться. Мы разговорились, и оказалось, что он тоже с Мамадышского района — мой земляк. Мингол абый в тот вечер показал мне издалека Ильгама Шакирова. Я стоял, наблюдал и восхищался! Восхищение того дня сопровождало меня до конца августа. Я думал, что поеду в Казань, поступлю учиться, но только после того, как закончу в деревне хозяйственные дела. Наконец, заготовили сено, накололи дров, и я поехал в надежде, что после прослушивания меня возьмут учиться. Нашёл Мингол абый, он тогда работал в Доме народного творчества на улице Баумана, зашёл к нему в кабинет, а он ошарашил вопросом: «Что ты тут делаешь?!» Экзамены, говорит, давно закончились. Ещё больше удивился. Я ведь не знал, что чтобы петь, нужно ещё и экзамены сдавать! Мингол абый всё‑таки повёл меня к ректору Назибу Жиганову, и тот назначил прослушивание на 2 сентября. Итак, на прослушивание собрались человек десять-пятнадцать. Назиб Гаязович спрашивает: «В какой тональности поёшь?» Я стою, ничего не отвечаю, про себя думаю: что же это такое? Собравшиеся смекнули, в чём дело, и заулыбались. На помощь пришла пианистка Алевтина Миркина: «Сейчас, Назиб Гаязович, найдём», — встала и повела в соседний кабинет. Выяснили. Тогда я исполнил произведения «Су буйлап», «Күзләрем тик сине эзлиләр». Сказали, что меня берут, но, к сожалению, оказалось, что мест в общежитии уже нет. Ну нет так нет. Документы даже сдавать не стал, практически выкрал свой чемодан у Мингола Галиева и сбежал в деревню. 
...Потом была армия, кстати, я там тоже пел. Наш взвод поставили в наряд на кухню. А кухня большая! В полку больше тысячи солдат, для них в огромных сковородках жарится рыба, стоит гора посуды. Я должен накладывать в тарелки по десять рыб. Приступил к работе, и как‑то остался один. Пользуясь этим, начал петь. А там такая акустика, голос просто звенит! Внезапно дверь открывается, а за ней стоит человек пятнадцать, — давно с удивлением слушают, оказывается. «Ты из консерватории что ли?» — спрашивает один. Нет, говорю. О моём пении доложили командиру роты. Он вызвал к себе и попросил спеть. Сказал, что знаю только татарские песни. Ничего, говорит, пой по-татарски. С тех пор в каждом концерте выступал с татарскими песнями.
…А после армии устроился работать на завод в Нижнекамске. Думал, что с учёбой уже покончено. И вдруг получаю телеграмму от Мингола Галиева: «Срочно приезжай в Казань, 7 июля экзамен». Взял только паспорт и поехал. Представляете, в подгруппе поступающих двадцать четыре человека, и только мы с Ильгизом из Апастово без базового музыкального образования! Все стоят и дрожат, а мы не понимаем, чего они так боятся, ведь вышел и спел, больше ничего не требуется. Сначала пел Ильгиз, потом вышел я. Ректор Назиб Гаязович меня узнал и говорит: «Беглый кряшен, мы же давно тебя взяли, где ты ходишь?!» Я сказал, что служил в армии, потом устроился на работу в Нижнекамске, рабочим… Меня взяли в подготовительную группу. Семь лет учился в консерватории, в 1985 году пришёл работать в филармонию. Так началась моя жизнь артиста. 

Георгий Ибушев

Фото: Ольга Акимичева

— Российские звёзды как только не берегут свой голос, даже страхуют! Не боитесь потерять голос, ведь Вы всегда поёте вживую?

— Я ведь не знал, что так нужно беречь голос. Даже в голову не приходило… Когда поступил в консерваторию, преподаватель стала прослушивать меня во время распевки. Нота «ля» давалась мне легко, «си» — тоже, взял и «до». Преподаватель ахнула. Но тогда мой голос ещё не был сформирован. Потом начались репетиции, и мне сказали, что я «тенор-альтино» и что таких голосов в ближайшем окружении нет. Партии Рудольфа, Фауста, Надира мне давались легко.
К слову, у меня есть песни, где автором стихов являюсь я. Например, стихи «Халкыма», «Уйна әле, гармун!», «Китә кеше» и многие другие, музыку к которым написал Алмаз Монасыпов. Есть песни на музыку Рустема Яхина, Шамиля Шарипова, Наиля Табанакова… Но у меня есть единственная песня, где и слова, и музыка целиком мои, — «Безнең ил» называется. Её я написал летом 1985 года — во время гастролей с концертной бригадой Риммы Ибрагимовой по районам республики — Сарманово, Муслюмово, Мензелинск, Актаныш. Гастроли длились очень долго, аж семьдесят дней! И я до боли в сердце скучал по своим родным местам. Каждый день до концерта уходил в лес и тихо напевал: сначала появилась музыка, затем — и слова: 

Илеңнән еракта чит җирдә 
Бик авыр, дусларым, күңелгә.
Безнең ил — сандугач сайрар җир,
Безнең ил — гөл-чәчәк арасы.
Мин дә бит, мин дә бит шул җирнең
Былбылы, сөекле баласы...
(Как тяжело, друзья, вдали от Родины. Наша Родина — это край соловьиных песен, край цветущий. И я — любимый сын этой земли.)

Многие даже не верили, что это моё творение от начала до конца. Думали, что народная. Даже Ильгам Шакиров удивился, узнав о моём авторстве.
В 1989 году по поручению Министерства культуры участвовал в конкурсе «Татар җыры-89», где исполнил свою песню «Безнең ил». Когда пел, самому показалось, что ноты взял немного выше. Спел, ушёл со сцены, всё хорошо. Подходит композитор Фасиль Ахметов и говорит: «Ты хоть знаешь, какую ноту взял?!» Отвечаю: «Кажется, «до-диез», высоковато получилось». «Какой «до-диез»? «Фа» третьей октавы ты взял!» — воскликнул он. Я и сам был поражён. 
С годами, конечно, голос стал ниже. Сейчас я — лирический тенор. И причину знаю. Когда мы встали на очередь на кооперативную квартиру, были обязаны отработать по сорок дней на стройке. И мне пришлось долбить бетон в подвале будущего дома. Это был ноябрь — холодно, сыро, да ещё и сквозняки. Надолго меня не хватило, простудился, лёг в больницу с двусторонней пневмонией. Лечился очень долго, даже слышал, как про меня говорят: «Какой молодой, очень жаль, что уходит». Слава Всевышнему, выкарабкался, но бронхи были повреждены, и голос начал садиться. 

— А Вам уютно, когда кто‑то после Вас выходит на сцену и поёт под фонограмму «плюс»?

— Есть поставленные, а есть природные голоса. Мой голос — от природы. Да, сейчас поющих очень много. В Татарстане, говорят, насчитывается около тысячи артистов эстрады. Некоторые поют, некоторые скачут, устраивают шоу, даже цирковые номера идут в ход. Мне от этого очень грустно. Грустно, что зрители ищут что-то лёгкое, простое, набор слов под примитивный мотив, которые ничего не дают ни нации, ни народу. А поющих под «плюс» мне искренне жаль. Там нет роста, нет очищения души от исполнения произведения, нет чувств. Простительно петь под «плюс» ветеранам сцены. И то не всегда.

— Вы работаете в филармонии имени Габдуллы Тукая. Какие ещё есть факты, кроме этого, связывающие Вас с Тукаем?

— Я пел в концерте к 100-летию Тукая, и меня там услышали… Это было давно, в 1991 году. Сказали, что нужно спеть в концерте в Колонном зале в Москве вместе со знаменитыми Соткилава, Козловским, Соловьяненко и другими московскими артистами. Поначалу было страшно. Спел «Әллүки» и замер. Зал молчит. Никто не аплодирует. Это были секунды, которые показались мне вечностью, но потом зал взорвался! Был восторженный приём, столько цветов! После концерта в гримёрку зашли человек пять‑шесть и говорят: «После Нечаева мы уже не думали, что есть такой серебристый голос…» Это было самой высокой оценкой моего голоса, моего творчества. Песня Тукая принесла мне признание в масштабах Союза.
Потом я начал цикл концертов «Тукай моңы» по музеям и школам Татарстана. Своим творчеством стремлюсь заинтересовать молодёжь народными песнями, татарской классикой, поэзией Тукая. Ведь к чему прикасаешься, тем и хочется поделиться. 
Вот уже 40 лет работаю в Татарской филармонии имени Габдуллы Тукая. Для меня нет светила больше, чем Тукай, и я имею честь служить ему…