"Козлов". Заговорившая подпись на холсте

Журнал "Казань", № 2, 2013

«Натюрморт» из документов

На письменном столе лежал семейный архив, точнее, это была вся жизнь одного человека: от самодельной тетради с автобиографией до последнего «скорбного листочка» - свидетельства о смерти. Ворох бумаг был втиснут в большую ушастую папку из кожи под крокодила. Такие во времена Ильфа и Петрова под мышкой носили счетоводы. В архиве имелись также следующие документы: серое «Дело» с тесёмками, большие старинные фотографии в паспарту с тиснением - на них стояли‑сидели то парами, то всем коллективом (и как только фотограф умудрялся уместить в кадре столько народа!), чёрно‑белые снимки советской поры, нащёлканные на «Зенит» или «Смену».

«Натюрморт» из документов золотил солнечный луч зимнего солнца, падавший в окно кабинета, стояла задумчивая тишина, которая обычно сопровождает архивы. Даже напольные часы остановились!

Выуживаем на божий свет содержимое папок и постепенно заполняем пространство вокруг, включая стулья, подоконник и чайный столик. Человек бережно сохранял разные бумаги и бумажки, которые окружали его при жизни. За некоторыми водится такая странная привычка ничего не выбрасывать. Мало ли, а вдруг пригодится! Вот, пригодилось. В процессе работы с архивом, нет-нет, да и возникало ощущение, как будто бы хозяин архива предвидел, что о нём будут писать потомки, и максимально постарался помочь…

Мандаты, пропуска, командировочные удостоверения, направление в санаторий, курортная карта, больничный лист временной нетрудоспособности (среди бумаг затесался рентгеновский снимок «упавшего с лестницы в помещении рабфака больного, когда он вносил собственноручно поправки в украшение помещений в Октябрьские дни»), различные справки, заявления, ходатайства, расписки, пригласительные билеты, грамоты, благодарности, деловые и личные письма, и даже акт продажи канцелярского шкафа…

Это были ветхие документы, многократно захватанные руками, размочаленные по краям, лопнувшие на месте сгиба и подклеенные, а также хорошо сохранившиеся, как будто бы вчера выданные в сов­деповской канцелярии. Когда в стране была напряжёнка с писчей бумагой, то в «Ундервуд» вставляли обои, аккуратно нарезанные под нужный формат. Не было скрепок, листочки протыкали маленьким гвоздиком или сшивали суровой ниткой.

Эти пожелтевшие листочки и фотоснимки, занесённые в наши дни неведомым ветром, имели пыльный аромат своего времени, напоминающий увядший запах гербария. Вот на фотопортрете, сделанном в 1923 году в Уфе, позирует девушка с томным взглядом. Возможно, модель художника. На обратной стороне снимка игривая надпись: «Кому и от кого известно. Зачем и для чего понятно». Адресат бережно сохранил этот снимок в семейном фотоальбоме.

Рассматриваем отпечатанный в типографии бланк пропуска. Одноразовые мандаты, как мы помним из кинофильма «Ленин в Октябре», часовой на входе «надевал» на штык, а многократные, проверив, возвращал. Пропускъ 43 въ комнату № 13, 30, 10 был выписан на имя делегата съезда Козлова П. Д. Дата допуска с 25 марта по 25 апреля 1917 года. Внизу печать коменданта Таврического дворца. На обратной стороне беглая запись карандашом: «25/III-1917 г. Я видел т. Ленина Владимира Ильича. С 1917 в марте-апреле Бонч-Бруевич дал мне указание…».

Держишь этот невесомый листочек на ладони, а воображение рисует торжественную колоннаду дворца, Таврический сад с «осунувшимися» мартовскими снегами. С началом Февральской революции в апартаментах графа Потёмкина разместилось Временное правительство, здесь же возник Петроградский совет рабочих депутатов. Конечно, наш герой, приехавший с фронта, входил в солдатских яловых сапогах под своды дворца, украшенные кумачом, затаив дыхание. Возможно, сделал наброски карандашом в блокнот. А когда в папиросном тумане Белоколонного зала появился в потёртом пиджаке сам тов. Ленин, он приветствовал его вместе с другими делегатами, аплодируя стоя, а затем слушал, запоминая картавую речь, интонацию, жесты, движения…- для будущего портрета!

Революцию художник Козлов принял восторженно и честно записал в соответствующей графе анкеты: «колебаний НЕ БЫЛО и в оппозициях не участвовал». Но ещё больший интерес у нас вызвала строка, в которой он указал, что обучался в Казанской художественной школе с 1904 по 1908 годы на отделении «Живопись». Как известно, школу прославили художники Николай Фешин, Давид Бурлюк, Александр Родченко. Эти имена известны далеко за пределами России, они вошли в историю искусства, а их работы являются «жемчужинами» столичных музеев и частных коллекций.

«Русский американец» Фешин учился здесь в 1895-1900 годах, а преподавал живопись и рисунок с 1908 по 1922-й. Годы учёбы Бурлюка, одного из основоположников русского футуризма,- 1898-1899-й. Потом он возвращается сюда в 1901-м. Родченко - один из «отцов» конструктивизма в дизайне и фотографии поступил в школу в 1911 году и окончил её в 1914-м.

Козлов чуть-чуть разошёлся во времени со своими знаменитыми современниками, однако он всё же испытал на себе влияние кисти и манеры письма Николая Фешина. Он ведь даже, если судить по фотографиям, внешне походил на Николая Ивановича, также любил носить тюбетейки и разные шапочки.

Студент Н. М. Никонов вспоминал, что «вся казанская школа в этот период была, в сущности, «фешинской», все ученики подражали ему». А вот, что написала дочь художника Ия:

«Ему подражали... Он был очень харизматичен; в нём чувствовалась какая-то яркость, и люди тянулись к нему. Он был лидером. Когда он работал с моделью или рисовал натюрморт, вся школа приходила смотреть на него. Студенты с восхищением смотрели, как он создаёт свои композиции».

Как-то в антикварном салоне на Проф­союзной улице в Казани появилось несколько небольших картин, которые привезли из Самары. Это была русская реалистичная живопись в характерной манере 30-х годов с аккуратными мазочками: заволжские пейзажи, тяжёлые лодки, угрюмые крестьяне, натюрморты с полевыми букетами. Портрет самого себя и уставшей бабушки с орденом. Видно, что художник формировался в предреволюционные годы. Подпись «Козлов» специалистам ничего не говорила… Информация о самом художнике была скудная. Лишь небольшая справка из Историко-культурной энциклопедии Самарского края проливала тонкий лучик света на фамилию: «Козлов Павел Дмитриевич (19.03.1883 - 28.12.1972). Живописец. Член СХ ССР. Осн. произв. «Портрет башкирки» (1926), «Ленин в Алакаевке» (1936), «Старуха с газетой» (1938), «Розы» (1958)».

Но с появлением в салоне первой картины, подписанной «Козлов», начался сбор информации о художнике. Интересовало всё: каким образом полотна оказались в Казани и как автор связан с нашим городом, его окружение, биография и т. д. Это обычная практика для профессиональных антикваров, когда поступившую на оценку вещь стараются «разговорить». Зачастую они оказываются очень «болтливыми» и охотно рассказывают о своём хозяине. Так, поиски привели в Самару, где удалось приобрести у родственников художника этот архив.

Загадочного художника хорошо дополнили дореволюционные и советские документы, которые «дописали» портрет хозяина архива - Павла Козлова. Его имя мало известно, оно ничего не скажет даже знатокам живописи. Яндекс на запрос выдаст парочку тёзок, и тоже, кстати, художников. Наш Козлов остался в тени фигур своих знаменитых современников, вышедших, как и он, из стен Казанского художественного училища. Но тень эта светлая, она не темнит лица, а, наоборот, «освещает»!

Некоторые документы косвенно проливали свет на порядки, существовавшие в Москве после сворачивания политики НЭПа. Они ужесточались. Так, на обратной стороне удостоверения Ассоциации Художников Революции стоит резолюция: «Разрешается гр. Козлову производить зарисовки различных видов на бульваре и в Ботаническом саду». Подпись начальника и дата - 20 июля 1927 года. Выходит, чтобы художнику выйти на улицу с мольбертом и зарисовать городской пейзаж, необходимо было получить у властей разрешение. Хотя Ботанический сад не назовёшь секретным объектом.

Официальные бумаги и неофициальные. Очень личные, например такие, как письма:

«…надо всё следить за ей (видимо, речь идёт о престарелой матери.- Прим. авт.), одну оставлять страшно. Она всё греет воды и стирает какие-нибудь тряпочки. Ходит одна иногда в магазин. Один раз взяла денег 80 руб. и пошла одиколону купить. Приходит, купила две открытки и говорит, что денег не хватило на одиколон».

Из письма к сыну, с которым произошёл разлад: «Я крайне недоумеваю почему ты в продолжение более года не находишь нужным написать отцу пару скупых строк. Я уже старенький и, может быть, не удастся ещё раз посетить твоё гнёздышко. У меня кроме тебя и Иринки никого нет и думаю, что едва ли кто сможет разбить наши родственные связи…», «Прошли тяжёлые годы. Ты на хорошем пути. Будь счастлив. Привет семье твоей.

С Комприветом, твой отец Павел».

В конце жизни Козлов много сил и бумаги тратит на то, чтобы «справедливость восторжествовала». Он забрасывает инстанции многочисленными письмами с просьбой дать ему персональную пенсию республиканского значения. «Я имею отроду 79 годов и имею трудового стажа 55 лет, получаю трудовую пенсию 66 руб. в месяц. Отказ на моё ходатайство считаю неправильным».

Знакомясь с подробностями жизни Козлова, ценители искусства откроют для себя забытое имя нашего земляка и смогут почувствовать «дыхание эпохи», когда, как сказал поэт-декадент, «растаяла зима Империи, как чёрный гроб, поплыл сугроб». А также увидеть его реалистичные «негромкие» холсты.

Прожита большая жизнь (89 лет!), начало которой теряется в марте 1883 года, в благополучной и незыблемой, как тогда многим казалось, Российской Империи, середина пришлась на разрушение колосса самодержавья, когда низы вдруг стали верхами, а дворцы - коммуналками, а закончилась она декабрьской ночью 1972 года. Ещё торжествовал развитой социализм и люди надеялись, что до коммунизма рукой подать. Павел Козлов, как член партии, умер с уверенностью, что СССР построен на века!

До нас дошли его небольшие живописные картины с заволжскими пейзажами, портреты простых людей и натюрморты. Они вне политики.

Закончена жизнь, как большое полотно… В ней было всё: вдохновение и уныние, восторги и печали, мелкие заботы и каждодневное творчество, возвышающее человека над суетой…

Автобиография художника

На самом деле в архиве было несколько копий одной и той же автобиографии: рукописных и отпечатанных на машинке.

Было интересно проследить, как первоначальный вариант обрастал поздними вставками и «краснел», то есть, становился более правильным, пролетарским. Человек слаб, невольно старается соответствовать своему времени, подлаживается под систему, чтобы делать карьеру, быть востребованным и уважаемым…

Приводим автобиографию «педагога, члена КПСС художника Козлова Павла Дмитриевича, родившегося в 1883 году в городе Мензелинске. Социальное происхождение: мещанин» в сокращении, однако, сохраняя авторский стиль, орфографию и подчёркивания отдельных слов или фраз, а также выделение заглавными буквами.

Мензелинск - глухое место

Мензелинск, бывшей Уфимской губернии, ныне район Татарской республики, является моей малой родиной. Здесь я прожил до своего совершеннолетия в семье отца-бедняка, многие годы проработавшего маляром-кровельщиком на водном транспорте Камского пароходства, принадлежавшего миллионеру Стахееву и стоящего каждую зиму в затоне на реке Каме.

Заработок его был весьма невелик и наша семья, состоящая из пяти человек жила очень бедно. Отец, имевший слабость к выпивке не всегда приносил свою зарплату домой, и мы нередко нуждались и жили впроголодь.

Мать - безграмотная крестьянка. Главным образом, это она воспитывала нас, прирабатывая, обшивая соседей за кусок хлеба. Она нас учила в школе, и мы росли под её наблюдением, редко видя своего отца. Детей нас было трое, все погодки: я, брат Михаил и сестра Анна. Полностью закончить школьное требование смог только один я …

В 90-е и даже 20-е годы Мензелинск был крайне глухим местом, стоящим вдали от областных более или менее культурных центров, служил, попросту местом ссылки для политически неблагонадёжных рабочих и студенчества. Иные годы были особенно обильные «жатвой» и в наш городишко прибывало много такого народу. Мы подростки близко соприкасались с этой средой, слушали политические речи, революционные песни, с большим интересом читали запрещённые брошюры, книги. Жизнь ссыльных воспитывала в нас благоговейное отношение к страдальцам за революцию и НЕНАВИСТЬ к проклятому режиму и строю. Помню, с какой гордостью я ходил по городу после одного происшествия, когда на каком-то параде в «Царский день» не снял шапки и жандарм ударом нагайки сшиб мой головной убор. Это была романтика детства и та закваска на которой впоследствии воспиталась и выросла революционно-марксистская идеология, а также сознание. Всё это побудило меня стать в ряды бойцов за революцию и в ряды нашей дорогой великой Коммунистической партии ВКП(б).

До 16-летнего возраста я жил с родителями, учился и работал с отцом по молярному делу, брат Михаил - тоже маляр и кровельщик.

Окончив в 1896 году городское училище, я стал искать работу. Было два пути: сделаться канцеляристом или идти батрачить. Отец настоял на том, чтобы я поступил в бакалейную лавку его хозяина Стахеева. И я пошёл в магазин мальчиком без всякого жалования за хлеб и одежду. Тяжела была доля батрака. Днём убираешь магазин, метёшь полы, ворочаешь бочки с керосином, качаешь в баки воду, волочишь мешки… Неокрепший ещё, слабенький организм подрывался под такими тяжестями, но и по-своему физически креп. Заканчивалась дневная работа, и начиналась ночная - разные заказы от старших приказчиков: беги в погребок за вином и фруктами, сбегай - туда, сбегай - сюда, и т. д. Ой, как не по душе мне было это холопское дело, и я решил бросить бакалейную лавку и пойти куда-либо учится. Отец недоумевал, сердился, бранился, но не смог повлиять на меня и изменить моё твёрдое намерение, и я воспользовался случаем, поехал сдавать экзамен в Благовещенскую учительскую семинарию (около Уфы - 40 вёрст). Целых 4 года я учился в этой семинарии и жил по строгому режиму, по целям это был настоящий монастырь, поповский очаг…

Тихомолком читались и Шевченко, и Чернышевский, и Котомаров… (Возможно, имеется в виду русский писатель Всеволод Костомаров или историк Николай Костомаров.- Прим. авт).

Закончив курс семинарии, получил звание учителя начальной школы и решил выполнить свою заветную мечту - получить художественное образование. Мои успехи по рисованию, советы окружающих не заглушать своего таланта, побудили меня решиться на попытку поступить в Художественную школу в Казани. Предстояла учёба без средств и поддержки, нищее существование и обычная голодная жизнь художественной «богемы».

Родители были против, особенно отец, но мать предоставила мне волю и она же дала мне несколько рублишек на дорогу. Поехал в Казань. Сдал на «отлично» вступительные испытания по рисунку. И был принят в действительные ученики Казанской худ. школы, где изучал живопись. Это случилось в 1904 году. Время учёбы совпало с кануном и самой революцией 1905 года.

Художник и революция

Со всем юношеским рвением я принялся за учёбу, рисунок и живопись. Многое для меня было ново, интересно и заставляло задуматься. Отдавал я должное и вопросам общественной жизни. Связь с высшей школой, партийными кругами, давали для меня огромный материал. Я был не только художником, но и общественником!

Наступила Великая революция 1905 года, я с головой окунулся в политработу. Участвовал в кружках, организованных студентами Казанского университета и нашей организацией. Это была эпоха кружков. Знаменитое было время! Демонстрации. Митинги. Черносотенные избиения студентов - «социалистов» всех толков. Мы запечатлевали увиденное на полотно, в зарисовках, эскизах в альбоме, но и крепко в голове.

1906-1907 годы. Надвигалась контрреволюция. Пришлось включиться в подпольную работу, укрывать от шпиков товарищей большевиков, перевозить партийное имущество. Много было случаев беззаветной, юношеской отваги. Нами руководил старый большевик, марксист Троицкий.

В 1908 году реакция окончательно разгромила большевиков. Многие мои товарищи попали в лапы жандармерии и были высланы в далёкие сибирские окраины. Сидели в тюрьмах, были усланы на 3-5 лет в Архангельскую губ.»

Вместо Академии - в армию

В 1908 году я окончил полный курс обучения в Казанской худ. школе и имел желание поступить в Академию Художеств, но директор (кадет) злобствуя на меня не возбудил ходатайства в военкомате об отсрочке мне призыва на воинскую службу и я вместо Академии попал в армию. Был направлен вольно­определяющимся в инженерные войска в Варшаву, где прослужил военным чертёжником один год.

Осенью 1909 года вернулся к родителям в Мензелинск. В 1910 году поступил сразу в два места: реальное училище и женскую гимназию на должность художника.

На фронт!

Надвигались годы войны 1914 года. Квасной патриотизм. Революция 1905 года забыта. О великом поражении, о силе немецкого бронированного кулака НЕЛЬЗЯ ЗАИКНУТЬСЯ - никто не слушает. В 1915 году в ноябре меня мобилизовали на фронт. Как специалист я попал в Киев в Запасной Сибирский ж.д. полк. Валялся от безделья месяц на нарах в казарме.

Соратник Козлова большевик А. И. Симонов даёт такую характеристику товарищу: «Я встретился с тов. Козловым в начале 1918 года в Мензелинске. Здесь он, возвратившись с фронта, включился в активную советскую работу. В то время в городском Совете преобладали эсеры, как правые, так и левые, кадеты, меньшевики и монархисты. Они вели подрывную борьбу с большевистским руководством, тормозили в работе, клеветали на командиров Красногвардейских отрядов. Козлову П. Д. пришлось вести ожесточённую борьбу с этим засильем…».

Советская власть в Мензелинске организована хорошо. В числе руководителей‑комиссаров много мне близких и знающих меня товарищей (Хуснутдинов, Хамидуллин и другие). Совнарком Мензелинского уезда привлекает меня к работе.

Повсюду бродили шайки Яшина, Медведева и банда «Чёрных орлов». Близился фронт Гражданской войны, Мензелинску грозило быть захваченным белочехами. С севера к городу двигались отряды колчаковских генералов Гайды и Каппеля. Подняли головы против Советской власти белые всех мастей. Военком Валеев наставил пушку на Совнарком…

Запахло революцией

Газеты на фронт попадают редко. Письма из дома и речи солдат рисуют «дело ­войны» далеко не в победных красках. Собирается Общероссийское собрание солдат фронта. Митингуют солдаты. Я представительствую от солдат 1-го ж.д. полка. Косо смотрят на нас офицеры, не доверяют. Батальоны посылают меня в марте 1917-го в Петроград на Всероссийское Совещание представителей фронта. Участвую во всех заседаниях с половины марта до 12 апреля 1917 года.

В апреле был на одном совещании в Таврическом дворце, в Гос. Думе, фракции депутатов большевиков, тов. Коллонтай делала доклад, присутствовал тов. Ленин. Было сильное желание побеседовать с Лениным по вопросам работы в войсках, но Владимир Ильич был занят и поручил инструктаж с солдатами тов. Бонч-Бруевичу.

79-летний художник в своём ходатайстве о персональной пенсии говорит об этом факте своей биографии несколько иначе. «В этот период 1917 года в апреле месяце прибыл из заграницы тов. Ленин, от него я получил указание, какую вести политработу на фронте».

Интересное описание даёт в своём труде «Падение монархии в России: заговоры и революция» историк А. Алексеев, который мы приводим для полноты картины: «В Таврическом дворце, коммунальной обители Думы и Совета депутатов, два солдата деловито вспарывали штыками царский портрет кисти Репина, другие, стоя рядом, давали советы. Перелом совершился с какой-то чудесной лёгкостью. Не надо было лучших признаков окончательной гнили царизма и его невозвратной гибели. …Таврический дворец имел уже вполне революционный вид: за столиками между обшарпанными колоннами барышни торговали «литературой», всюду висели бумажки с названиями новых учреждений, звучащими дико для тогдашнего слуха, паркет был покрыт толстым слоем грязи, стены засалены, меблировка исцарапана…».

Я возвратился в Луцк с директивой развернуть революционную и провокационную работу среди солдат. Выступление представителей различных политических течений на совещании в Петрограде меня не удовлетворило. Приехав в 1-ый ж.д. батальон я был избран в члены большевистского совета и начал свою полит. культурно-просветительскую работу среди солдат. Организовал театр, школу. Первое время солдатские массы не доверяли, а затем охотно пошли в наши школы и театр.

На фронте дела стали плохи. Офицерского состава уже нет. Разбежались. Начались грабежи. Немцы перешедшие в решительное наступление быстро взяли территорию расположения 1-го ж.д. баталь­она и наши части попали в плен со всем имуществом.

…Бои под Самарой. Уфа занята белогвардейцами. Сел на буксирный пароход и поехал вверх по Каме до Сарапула. Молодняк нашей организации стал записываться в отряд тов. Чебырёва…

Советский художник

Прибыл в г. Оса Пермской губ. Работаю учителем 2-х больших объединённых школ. Директор и часть педагогов относятся ко мне как к большевику недоброжелательно и как к мензелинскому комиссару предубеждённо…

1-я годовщина Великого Октября. Работали с вдохновением и я, как советский художник, думаю, что едва ли ещё когда буду так захвачен работой и смогу дать то, что я дал тогда. Это был 1-ый Октябрь!

Козлов нарисовал эскизы и оформил с помощью единомышленников к Октябрьской годовщине главную городскую площадь города Оса. По его воспоминаниям, фасады домов были увиты еловыми гирляндами и «одеты в кумач». В середине высилась трибуна с десятиметровой «греческой» колонной «политического стиля», на которой стояла статуя из белой глины, размером 2,5 метра. Она держала факел с «электрическим огнём». Вокруг композиции арки, обтянутые холстом, окрашенным известью. Статуя, особенно в морозную лунную ночь, покрытая инеем, представляла собой «чарующее зрелище». Отзывы публики были восторженные.

Но в декабре 1918 года мы в спешном порядке покинули Осу. Белые заняли город. С диким озлоблением черносотенцы набросились на художественное оформление площади ещё не снятые и грозились повесить автора на этой самой «политической» колонне.

Под дулом винтовки

13 марта 1919 года колчаковцы заняли г. Уфу. Две недели пришлось скрываться. 26 марта в ночь нагрянул на мою квартиру патруль под командованием Уфимского начальника полиции Беляева. Начался обыск. Солдаты штыками винтовок шарили по всем углам. Я был арестован колчаковцами. Отобрали все документы, деньги и я был полуодетым посажен, как советский комиссар, в камеру № 49 набитую народом до отказу.

Начались дни тяжёлых испытаний, но, удивительно, на душе было легко и не страшила смерть. Беспокоила возможность казацкого самосуда, издевательств, порки. Эти факты были налицо. Начались допросы, дознания и белогвардейский тюремный режим. В камере слышны плачь и стоны избиваемых, это начали выносить скорый суд коммунистам. Ужасный процесс контрреволюционного суда над 48 челябинскими коммунистами происходил на наших глазах. Страшная ночь расстрелов 39 осуждённых…

Проклятая контрреволюция!

19-20 мая, начался военно-полевой суд в стенах тюрьмы. Мы слышали крики истязуемых, удары нагаек казаков и офицеров, которые гоняли арестованных по коридору и несчадно (нещадно.- Прим. авт.) били нагайками. Полунагих выталкивали на двор и расстреливали. Казаки были пьяные. Утром через окно тюремной камеры я наблюдал, как военные брички выезжали, нагруженные доверху трупами. Я видел недобитых людей, поднимающих руки.

Тюрьма начала готовится к эвакуации. Мы, каждый час ждали вызова на расправу к колчаковским палачам. Близился конец мая месяца 1919 года. Появились слухи, что Советские войска окружают Уфу. Полки Фрунзе и Чапаева с победой идут на Уфимском фронте и бьют колчаковцев крепко.

…Отворились двери всех камер и была дана команда выходить на двор тюрьмы. Проведён обыск у арестантов: отобраны ножи, вилки, полотенца, пояса и подтяжки. Огромная толпа людей в 1529 чел., как говорили охранники, построили по военному образцу.

Видных и активных деятелей советской власти попавших в лапы контрреволюции решено просто ликвидировать (вверху предложения видна поздняя вставка: «в том числе и меня, как комиссара большевиков».- Прим. авт.), но кто-то распорядился выпустить на двор всех заключённых и в том числе меня. Была слышна ругань в мой адрес: - «А эту сволочь кто разрешил выпустить?! А, впрочем, пусть её!» Это было 29 мая утром 1919 года.

В более позднем варианте Автобиографии Козлов пишет так: «Моё дело колчаковцы считали сугубо важным и, как говорили тюремщики, меня решили судить высшим судом с применением высшей меры наказания - расстрела. Но судьбе было угодно оставить меня в живых».

Эвакуация тюрьмы началась спешно. Станция г. Уфа, набивают в вагоны по 42 чел. Товарные вагоны из-под угля. Скамеек нет. Посадили. Повесили пломбу и в путь. Целых 52 дня без пищи, питаться приходилось случайными подачками от рабочих и простых людей на станциях сибирских городов. Тяжело было. Путь лежал в Иркутск, в лагерь военнопленных красноармейцев. Кошмарные условия нашего пути неописуемы. Миллиарды вшей. Отсутствие питания. Угольная пыль, грязь. Узники стали похожи на негров, только зубы блестят. Неизвестность судьбы вообще угнетало и здоровье явно ухудшалось. Это был настоящий «Эшелон смерти»!

…Отсутствие каких бы то ни было гигиенических мероприятий, были невыносимы. Появилась угроза эпидемии тифа, дизентерии. Меня отправили с группой арестантов в тифозный госпиталь и я стал санитаром. Ухаживали мы и за красными, и за белыми, вели беседы, пропагандируя советские идеи и многое другое. Больные враги - солдаты и белые офицеры, выйдя из госпиталя, пошли в Красную Армию и боролись за власть Советов.

…В пути около станции Черемхово (в 130 километрах от Иркутска.- Прим. авт.) партизаны арестовали эшелон, в котором ехал адмирал Колчак, и доставили его в тюрьму. Колчак выразил сожаление на счёт чехов и сказал: «Они меня предали!». Адмирал вёз вагон серебра. Он был казнён. Колчаковщина закончилась.

…Я получил предложение возглавить группы лиц политических ссыльных для отправки в Россию (имеется в виду на запад страны.- Прим. авт.). Собралось около 40 чел. Эшелон двинулся в путь. Был январь месяц 1920 года. Нас пре­дупредили рабочие, что по московской дороге на Монголию идут части генерала Каппеля и что ему не следует попадаться на глаза.

…Прибыли на ст. Кадуй (Восточно‑Си­бирская ж/д дорога, ныне не эксплуатируется.- Прим. авт.) и наш поезд остановили. Нас арестовали, вагон поставили в тупик. Нас ждала печальная участь. Конвой сторожил вагон и никого не выпускали. Началась голодовка. Нет ни хлеба, ни воды.

Пробегают Конные отряды румын. Слышны ружейные выстрелы. С платформы вблизи нашего вагона стояла пушка и била прямой наводкой по частям Красных.

…За отсутствием паровозов брошены целые поезда, десятки вагонов с провизией и разным добром.

Возвращение домой

Мы пережили тяжёлые минуты и ждали своей гибели, но нас забыли… Вошли передовые Красные части. Разведчики зашли в наш вагон, удивлялись оригинальному количеству, потом, проверив наши документы (здесь поздняя вставка: «относились к нам очень хорошо».- Прим. авт.), снабдили нас необходимым продовольствием. Штаб дивизии Красной Армии дал нам возможность ехать дальше в Россию. Путь был длинен со множеством приключений, но он был уже по советской территории!

Отметим, что почерк Козлова выдаёт его эмоциональное состояние. Когда он вспоминает своё детство и юношеские годы, то письмо неспешное и понятное, с ровными буквами. Но вот он начинает рассказывать о революционных событиях и плене, и почерк становится неровным, мелким, с множеством исправлений и добавлений. Успокоился автор лишь там, где память «поехала по советской территории».

Медленно двигался наш вагон с прицепкой к случайным эшелонам. Суровая сибирская зима крепко давала себя чувствовать. Достали на одной из станций каменку (что‑то вроде буржуйки.- Прим. авт.), приспособили её в вентилятор. Собирали дрова и уголь, где попало, и грели вагон.

Путь по Сибирской магистрали ж.д. был интервентами испорчен: мосты взорваны, станционные аппараты сломаны. Эпидемия тифа и другие болезни в рядах отступающих армий оставлял всюду массу трупов. Стояли целые эшелоны с мертвецами. Помню жуткую картину такого скопища разлагающихся трупов под Ново‑Николаевском (ныне город Новосибирск.- Прим. авт.).

Более 50 дней потребовалось нам, чтобы добраться до Уфы. Оставили здесь уфимцев, а вагон продвинулся дальше до Самары.

…Уфа встретила нас радушно, но я не нашёл здесь своей семьи. Это был сильный удар, мне было очень тяжело после всего пережитого прибыть к пустому очагу. Надо было собрать все силы, чтобы не впасть в уныние. Взял себя в руки. Явился в Уфимский Губисполком. Встретили хорошо. Расспросили о перипетиях вынужденного путешествия. Направили в Губернский отдел народного образования для работы. Имея в основе художественное образование, я сильно нуждался в расширении круга знаний. Поступил в число студентов Института народного образования. Был 1920 год.

Потом была учёба в Вечернем университете для научных работников в городе Куйбышеве (ныне вновь Самара). Великая Отечественная война, на которую художника не взяли по возрасту и болезни. Педагогическая работа в Куйбышевском инженер­но‑строительном институте имени А. И. Микояна, постепенно вытеснившая из жизни творчество. Оформление «красных» праздников. И маленькая пенсия в 66 рублей.

Козлов был верным сыном своего времени,- плоть от плоти… В своём новогоднем письме родственникам он писал, как заправский пропагандист‑ком­мунист: «1947 год был тяжёлым годом и мы склонны были частенько поругивать его. Но как мы с Вами теперь видим, что житьишко наше стало несколько легче, жизнь становится приятнее и работа куда интереснее. Пройдёт ещё много времени, когда мы не будем испытывать недостаток в продовольствии, в жилище, одежде. Есть все основания полагать, что мы с Вами сумеем принять активное участие в Перестройке нашего быта и сознания. Мы счастливые люди, живём в эпоху Великой стройки нового социалистического государства. Перестройка старого уклада на новый невиданный в истории человека уклад требует от нас терпеливо переживать трудности во всех отраслях...».

Тост за милое прошлое

Из письма сыну и его семье: «Улетели безвозвратно в прошлое многие годы, а время всё бежит. Проходит наша короткая жизнь, неизбежно, что очень грустно. У меня есть небольшая гравюра знаменитого шведского художника Цорна и называется она «Тост» (Цорн Андерс-Леонгард - шведский живописец и гравёр-аквафортист, учился в Стокгольмской академии художеств.- Прим. авт.). На картине изображена комната, стол, покрытый скатертью, с приборами. Вокруг него кресла. Во главе стола сидит мужчина в чёрном фраке и с большими усами. Вечерний свет. Он протягивает вперёд правую руку с бокалом вина,- поднимает новогодний тост. А напротив него в креслах сидят едва видимые воздушные образы двух девушек и, стоящей за ними, женщины в старинном наряде. Они тянут свои бокалы навстречу мужчине - отцу и мужу семейства. Кроме него, все эти фигуры прозрачны, как дымка или лёд. Он поднимает тост за милое прошлое. В этой гравюре столько настроения и поэтому я часто смотрю на неё с большим удовольствием. Мы с вами тоже поднимем бокалы за прошлое, выпьем также за счастливое будущее, спокойно проводим настоящее. Время не ждёт. Часы отбивают свои последние минуты. Будьте же здоровы!

Ваш, уважающий вас, Павел К.».

*******************