ЧЕЛОВЕК В ИСКУССТВЕ
"Лишь бы не было войны..."
История одной фотографии Знойное лето сорок первого в пригородном Займище. Здесь дача нашего детского сада. Мимо железнодорожной станции проходят составы с товарными вагонами, из открытых дверей выглядывают бойцы. Они едут на фронт. Воспитательницы привели старших детей к железной дороге, мы улыбаемся, бросаем дядям собранные в...
Из архива журнала "Казань", № 11, 2014
История одной фотографии
Знойное лето сорок первого в пригородном Займище.
Здесь дача нашего детского сада. Мимо железнодорожной станции проходят составы с товарными вагонами, из открытых дверей выглядывают бойцы.
Они едут на фронт.
Воспитательницы привели старших детей к железной дороге, мы улыбаемся, бросаем дядям собранные в лесу цветы. В ответ солдаты машут, кричат что‑то. Мы ещё не понимаем, какая трагедия обрушилась на Родину…
Только в конце августа, вернувшись в Казань, я узнала о нападении фашистов и о том, что папа уходит добровольцем на фронт. У доцента сельхозинститута Шайхи Валеевича Галеева была бронь, но он считал, что это его долг коммуниста.
Первого сентября мы с мамой проводили папу на призывной пункт, а потом мама с опозданием отвела меня «первый раз в первый класс».
Уже в сентябре в нашей комнате в коммуналке на улице Лобачевского поселили эвакуированных из Москвы, потом моряки привезли девушку из Севастополя и отгородили треть комнаты фанерой. Три года у нас жила замечательная интеллигентная пара из Киева, сын которой воевал на фронте. На стену повесили огромную карту Советского Союза, и они каждый день отмечали флажками продвижение Красной Армии. Вместе с киевлянами 7 ноября 1943 года мы праздновали освобождения Киева. После их отъезда у нас поселилась новая семья: мать с двумя сыновьями…
Как‑то учительница объявила, что нужно собрать деньги на строительство танка. Я очень переживала: мама строгая, даже заикнуться боюсь о деньгах, зная, как трудно нам живётся. Но и слово учителя для меня было законом. На другой день словно Бог послал: увидела у нас в комнате на этажерке красную десятку. Недолго думая, схватила деньги и отнесла в школу без разрешения мамы. Но она одобрила мой патриотический порыв.
С началом войны я сразу повзрослела. На моём попечении были двухлетний братишка Леон и престарелая бабушка, которая умерла в сорок третьем на моих руках. Мама, экономист в Госбанке на улице Баумана, перешла в сельхозинститут, где было больше возможностей прокормить семью. Энергичная, активная, она по вечерам помогла обследовать условия жизни семей фронтовиков, за что получала талоны на питание в городской столовой, путёвки в пионерлагерь и билеты на ёлки для детей.
На ёлках давали вкуснейшие подарки: шоколадки, рулеты, конфеты, печенье, мандарины. Атмосфера была сказочная: Дед Мороз, Снегурочка, девочки‑снежинки из хореографических кружков.
Конечно, нам посчастливилось оказаться в тылу, а не в оккупации. Но и здесь дети разделяли со взрослыми все тяготы жизни. Я тоже трудилась на огороде, таскала тяжести, ходила в столовую за обедами с трёхэтажными кастрюлями, останавливаясь передохнуть. За водой надо было топать далеко, за Ленинский сад, в нашем трёхэтажном доме вода замерзала, а до третьего этажа вовсе не доходила и летом.
Водила братишку в детский сад, гуляла с ним на Чёрном озере. Половина парка была изрыта бомбоубежищами. Однажды, когда летом сорок второго года объявили по радио воздушную тревогу, я схватила в охапку Леончика, почему‑то прихватила ещё ножик и кружевное покрывало на подушку (видимо, как самую ценную красивую вещь) и ринулась в укрытие. Но до бомбоубежища не добежали - тревога кончилась. Удивительно: мой теперь уже семидесятипятилетний брат помнит тот протяжный звук сирены, который потряс тогда его, трёхлетнего малыша.
Постоянно преследовало чувство голода. Братик собирал со стола крошки хлеба. В столовой обеды были постные, из крапивы.
Как‑то весной я потеряла месячные хлебные карточки на троих, они упали в ручеёк где‑то недалеко от площади Свободы. Плакала, искала, боялась идти домой. Но как‑то пережили этот месяц.
Помогал огород.
В здании нашей школы № 83 на углу улиц Городецкого и Карла Маркса уже через месяц после начала войны открылся госпиталь, а мы несколько месяцев перемещались: то учились в здании школы № 6 на улице Дзержинского, около старого цирка, то в «Бегемоте» перед Кремлём, в здании музея. Наконец на целых два года нашли пристанище на улице Баумана в Доме печати. Два этажа занимали редакции, третий - мы, а на четвёртом этаже жили эвакуированные советские писатели с семьями. Нас туда не пускали, но мы тихонько пробирались и одним глазком наблюдали: коридор, бегают дети, висит бельё. Откуда нам, детям, было тогда знать, какое соседство у нас!
До лета сорок третьего мы проучились вместе с мальчиками, а потом - десятилетний эксперимент по раздельному обучению: образовались женские и мужские школы. Наша стала женской. Тогда же перешли от словесных оценок «отлично», «хорошо», «посредственно», «плохо», «очень плохо» к цифровым.
В связи с раздельным обучением ввели школьные формы, как в дореволюционных гимназиях: для девочек - коричневое платье с чёрным и белым фартуками, для мальчиков - тёмный китель со стоячим воротником и тёмные брюки.
Третий класс - приём в пионеры. Я активистка, тимуровка. Выступаем с подругой перед ранеными, танцуем, поём в двух госпиталях: у Ленинского сада на улице Пушкина и в здании гостиницы «Восход» на углу улиц Баумана и Университетской. Весь класс шьёт кисеты для табака для бойцов. Помогаем семьям фронтовиков: пилим дрова, заботимся о стариках.
В годы войны был хорошо организован летний отдых детей. Интереснее всего - летом сорок четвёртого года в пионерлагере в Шеланге на Волге. Здесь на территории Дома отдыха вместе с казанскими детьми собралась большая группа детей сотрудников эвакуированного в Казань Ленинградского отделения Академии наук СССР. Я с обожанием смотрела на этих ребят, словно о них написал Аркадий Гайдар повесть «Тимур и его команда». Председатель пионерского отряда - настоящий Тимур, организатор, мой идеал. И его «отряд» - интересные мальчики, все старше меня года на три.
А горнистом был голубоглазый блондин моего возраста Адик Сакмаров. С ним я не смела общаться. Нам довелось учиться вместе на истфилфаке Казанского университета. Через четырнадцать лет он стал моим любимым мужем, отцом наших детей Олега и Аллы.
Ленинградцы жили во Дворце труда на улице Комлева, а часть академиков с семьями - в актовом зале университета, перегороженном ширмами. Там же жила с сыном и дочерью мама Адика, отвечавшая за питание ленинградских академиков. Она рассказывала мне, как с академиком Абрамом Фёдоровичем Иоффе ловила в Казанке мальков рыбы. А потом организовали свиноводческий совхоз в селе Осинники Теньковского района, и она всю жизнь проработала там экспедитором.
В газете «Правда» в статье Лидина «Партизанка Таня» я прочитала о подвиге Зои Космодемьянской. И, конечно, поэма Маргариты Алигер «Зоя» стала моей настольной книгой.
В школе постоянно делали очень болезненные уколы под лопатку. Чтобы нас приободрить, директор Мария Николаевна Кокарева приводила в пример Таню, которую «пытали, но ни слова не сказала, не выдала Танюша партизан». Мне было стыдно за мою трусость, и я терпела боль.
Все годы войны я писала папе.
«Живём хорошо, мама, бабушки и Леон здоровы. С квартиранткой тётей Женечкой дружим. Я учусь отлично. Дали билет на городскую ёлку».
«С отличными отметками перешла во второй класс. Мне сшили хорошее пальто».
В январе сорок второго я сообщила папе, что мама из кооператива получила два килограмма масла, два килограмма мяса и крупы. Огромное по тем временам богатство! Новая квартирантка привезла три кубометра дров, распилили, а из сельхозинститута привезли полтора кубометра сухих распиленных дров!
«Я с похвальной грамотой перешла в 3‑й класс. С Леоном целыми днями гуляем на Чёрном озере и в Ленинском саду. Мама занята на огороде». Из сельхозинститута, рассказывала я, нам выделили два огорода, дали семена. Мама едет заготавливать дрова. За десять кубометров нам дадут два кубометра.
Одиннадцатого февраля сорок третьего года я поздравила папу с 25‑й годовщиной Красной Армии, напомнила ему: мне завтра - десять лет. «Будем печь пироги, вспоминать тебя. Жду подарка от мамы».
В последний год войны папа воевал на Первом Белорусском фронте под командованием маршала Жукова. Освобождена Польша, 2 мая пал Берлин. Папа расписался на Рейхстаге. Но беспокойство за его жизнь омрачало наше настроение: с марта 1945‑го не было от него писем.
Наконец, День Победы!
По радио в ночь с восьмого на девятое мая Левитан объявил о полной капитуляции Германии. Я с соседкой побежала на площадь Свободы. Её уже наполнила ликующая толпа. Все обнимаются, смеются, танцуют. Мы вернулись домой уже засветло.
Площадь Свободы в те годы имела иной вид. Не было памятника Ленину, на месте Дома правительства - одноэтажный завод «Пишмаш», напротив строился оперный театр, заложенный ещё до войны. Из‑за забора стройки на нас смотрели пленные немцы. Радость победы затмила ненависть к фашистам, народ наш жалостливый: через забор казанцы даже подкармливали пленных.
В мае многие бойцы возвратились домой, среди них - наши соседи. Мой же папа, уже в звании майора, с тремя орденами и пятью медалями, вернулся только в июле следующего года. Он служил в Берлине, жил в семье молодых немецких антифашистов.
23 мая 1945 года я написала папе в Берлин: «Поздравляем с окончанием войны и получением правительственной награды. Гордимся тобой! Скучаем. До скорой встречи!».
***
Счастливых детей, дождавшихся возвращения отцов, было мало. И всё поколение, пережившее страшное лихолетье, до сих пор согласно перенести любые трудности, «лишь бы не было войны».
Сакмарова Луиза Шайхиевна - выпускница Казанского государственного университета, филолог, учитель русского языка и литературы.
Следите за самым важным и интересным в Telegram-каналеТатмедиа
Нет комментариев