Ольга Вайсбеккер и её прима-балалайка

Она чем‑то напоминает по характеру свой любимый инструмент: живая, эмоциональная, заражает смехом и неподдельно восторженным отношением к музыке.

- Ольга, вы родились в городе Са­лават Республики Башкортостан. Как вы оказались в Казани, и что побудило вас связать свою жизнь с музыкой?

- В семье у нас нет музыкантов, мама и папа - инженеры, технические работ­ники с высшим образованием. Мама родом из Йошкар‑Олы, а папа у меня из Сибири. Оба из семей поволжских немцев. Симво­лично, что мама окончила Казанский тех­нологический университет. Судьба свела моих родителей в Салавате, куда они оба попали по распределению. Это молодой го­род, там тогда строился нефтехимический комбинат. Там родились мой брат и я.

Музыку я всегда воспринимала эмо­ционально: мне хотелось танцевать, радо­ваться, смеяться, под грустную музыку - плакать. Со временем все подружки пошли в музыкальную школу, а я три года серьёзно занималась танцами. Просилась и в музы­кальную школу, но родители подумали, что если у них нет слуха, значит, и у меня его тоже нет. «Раз родители так сказали, значит, так оно и есть»,- подумала я тогда. Но внутреннее желание не исчезло. Мне всегда нравилось слушать музыку. Не отрывалась от передач о классической музыке, обожала народную музыку, осо­бенно Марию Мордасову, которая была тогда очень популярна. Когда она пела, мне хотелось визжать от восторга! И хотя во мне не течёт башкирская кровь, я с детства обо­жаю курай, потому что в шесть часов утра, как только включалось радио, после Гимна Советского Союза звучала «Музыка курая». Я с трепетом воспринимаю башкирскую на­родную музыку, особенно протяжные пес­ни. Это огромное неисчерпаемое богатство.

А музыкой занялась через протест. Всё‑таки было желание не только слу­шать, но и исполнять её. Занималась и танцами, и конькобежным спортом, и плаванием - но внутри что‑то копилось, копилось… И вот однажды, когда я отды­хала в пионерском лагере, мама сообщила, что в местной газете появилось объявле­ние о дополнительном наборе в музыкаль­ную школу.

Читаю газету. «Так, фортепиано - не хочу, баян - не хочу, аккордеон - тоже, а вот на скрипке я бы позанима­лась…». Но на скрипку берут до девяти лет, а мне уже десять. Снова читаю: «Гитара, баян, аккордеон, балалайка… Балалайка!»

Балалайку вживую я никогда не видела и не слышала, только по радио‑телевиде­нию. Вот и увижу!

В августе после лагеря сдала всту­пительные экзамены, и меня зачислили. 1 сентября после торжественной линейки в музыкальную школу я не пошла, подума­ла, ещё успеется. Но в тот же день в дверь нашего дома позвонил незнакомый муж­чина. Оказалось, это мой будущий учитель Шамиль Хакимьянович Амиров. Он хотел познакомиться с ученицей и назначил мне встречу через день.

Интересное совпадение: мой день рождения - 3 сентября, и в музыкаль­ную школу я тоже пришла 3 сентября. Считаю, что это символично, это как бы моё второе рождение - теперь уже с ба­лалайкой.

В музыкальной школе я впервые увиде­ла настоящие балалайки, ими был увешан весь класс. Тут же висели и домры, но я тогда думала, что это круглые балалайки. Любовь к инструменту, конечно же, при­вил мне Шамиль Хакимьянович, кстати, он оказался двоюродным братом моего преподавателя в консерватории Шауката Сабировича Амирова.

Со временем я стала фанаткой этого инструмента, и выбор профессии, думаю, был сделан уже в шестом классе. Уже тогда я мечтала поскорее окончить школу и по­ступить в училище. В классе моей любви к музыке и балалайке никто не разделял, но я уже знала, что балалайка - это самый лучший инструмент, и не обращала вни­мания на усмешки. По окончании школы собиралась ехать в Петербург, поскольку в Салавате в училище не было специалиста по балалайке.

- Получается, что родители всё‑таки поддержали ваш выбор?

- Когда я училась в школе, они поддерживали меня, но решение пойти в музыкальное училище стало для них сюрпризом. В Ленинград тогда поехать не получилось, и я считаю, что это было даже к лучшему. В Салават приехал заме­чательный молодой педагог по балалай­ке - Ольга Николаевна Гущина. Она влила новую струю в моё развитие - стала раз­вивать меня в эмоциональном, артистиче­ском плане. Учила рисовать музыкальные образы, обучала грамотной фразировке.

Я благодарна судьбе, что свела меня с та­кими замечательными педагогами.

После училища выбора почти и не было. Конечно, хотелось в Москву в Гнесинку, но говорили, что девочек туда не берут. Там тогда работал Павел Иванович Не­чепоренко. А Шамиль Хакимьянович, мой первый преподаватель, когда я ещё учи­лась у него в школе, обещал, что после учи­лища я поеду в Уральскую консерваторию к его брату Шаукату Амирову. Во время моей учёбы в училище Шаукат Сабирович несколько раз приезжал и давал мне ма­стер‑классы. Было уже решено, что я поеду поступать в Свердловск. Когда же пришло время сдавать экзамены в вуз, Амирова пригласили проректором в Казанскую консерваторию. Поэтому так получилось, что я поехала поступать в Казань.

Здесь я и осталась, потому что, во‑первых, и город полюбила, во‑вторых, Ана­толий Иванович Шутиков пригласил меня в свой оркестр…

- Вы ведь стали солисткой оркестра уже во время учёбы в консерватории?

- Я ещё даже не училась! Только сдала вступительные экзамены, и в тот день, когда нам объявили о зачислении, Анатолий Иванович сказал: «Ольга, а ты останься. Есть разговор». И он предложил мне поиграть в ансамбле народной музыки «Родник», с которого и начиналась история оркестра. Это был предел моих мечтаний! Только‑только поступила! В консервато­рию! Да ещё и работа, которая связана с концертной деятельностью. А ещё он сказал: «Но если в какие‑то дни Шаукат Сабирович не сможет играть, будешь со­лировать ты». Это уже была фантастика. Я думала, о чём ещё можно мечтать?!

И опять возникла дата 3 сентября. Пер­вая моя репетиция с оркестром состоялась 3 сентября 1992 года. С оркестром расста­ваться не хотелось, с Казанью - тоже. Так и приросла здесь всеми корнями.

- На какой музыке вы воспиты­вались? Было ли что‑то, что нравилось больше остального?

- Я воспитывалась на больших приме­рах как фортепианной школы, так и скри­пичной. Для меня кумир у скрипачей - это Давид Ойстрах с его богатством звуковых красок. Среди пианистов - Святослав Рихтер, Эмиль Гилельс. Но ближе, конечно, Рихтер с его шквальным характером. Среди балалаечников - Павел Нечепоренко. Тонкой выразительностью всегда подкупал Михаил Рожков. Ну и, конечно, мой педагог Шаукат Сабирович. Он научил меня более рациональному подходу к исполнению.

- Что вам самой нравится испол­нять?

- Когда я только приехала в Казань, упивалась татарской мелодикой. В Башки­рии мне нравилось слушать, но репертуара там не было ни башкирского, ни татар­ского. Приехала в Казань - у Шауката Сабировича море переложений татарской музыки. Я испытывала удовольствие, играя пентатонику, первые два‑три года просто упивалась этой музыкой. Даже самой было удивительно, откуда во мне это? Сейчас я уже успокоилась, наигралась, и в равной степени люблю и классику, и русскую, и татарскую народную музыку. Всю музыку стараюсь исполнять с одинаковой отдачей.

- Столько всего уже сыграно вами за эти годы! Как вы пополняете свой репертуар?

- Большие репертуарные проблемы были в девяностые годы. В конце обучения в консерватории было такое ощущение, что я весь концертный репертуар пере­играла. Думала: «Почему у пианистов есть концерты Рахманинова, Бетховена, у скри­пачей - Мендельсон, а мы играем только переложения?!» Я долго переживала то, что у балалаечников нет глубокой музыки, философского содержания.

Через некоторое время, в начале 2000‑х, начали появляться и такие произведения. В творчестве Тростянского: «Ноктюрн», «Гротеск и размышление». Александр Мар­чаковский написал два концерта для бала­лайки. Наш мэтр‑домрист, который хорошо пополнил репертуар домристов - Алек­сандр Цыганков написал концерт‑симфо­нию для балалайки. Я имела честь первой в Казани исполнить это произведение. Совсем недавно тоже было первое испол­нение в Казани произведения петербурж­ского композитора Евгения Петрова. Он на­писал пьесу под названием «Астор‑танго», посвящённую Астору Пьяццоле.

- Как публика реагирует на такие серьёзные произведения?

- Я всегда переживала - как примет публика, ведь тут нужна подготовка. У нас только восьмая часть публики профессиональные музыканты, а остальные просто любят музыку, народные инструменты, наш оркестр. Не будет ли им слишком сложно воспринимать такую музыку? Как ни странно, очень хорошо принима­ют. Когда я играла концерт‑симфонию Цыганкова, в зале была полная тишина, чувствовалось, что публика переживала вместе со мной, и это счастье для меня как для музыканта. Публика слушала очень внимательно и очень долго аплоди­ровала, честно говоря, я даже не ожидала такого.

Конечно, в этом велика заслуга Анато­лия Ивановича. Он и программу выстроит таким образом, чтобы слушатель был заин­тересован и не слишком уставал во время концерта, и советом своим вдохновит.

- Кроме игры в оркестре, вы ещё и инициатор создания ансамбля балала­ек «Лепта». Расскажите о том, как роди­лась эта идея.

- Давным‑давно я была наслыша­на про ансамбль виолончелистов Бер­линского филармонического оркестра. И как‑то по каналу «Культура» услышала юбилейный концерт этих двенадцати виолончелистов. Они потрясли меня! Самым интересным показалось то, что двенадцать одинаковых инструментов смогли создать звучание камерного оркестра. Такое богат­ство звучания, я была в полном восторге! У балалайки, при всей моей любви к ней, не такой широкий диапазон звучания… Тогда я вспомнила основателя оркестра на­родных инструментов Василия Андреева. Именно он вывел балалайку на концертную сцену в 1886 году. Кстати, в нынешнем году юбилей этого события. Через некоторое время под руководством Андреева сложил­ся кружок любителей игры на балалайке. И вскоре он пришёл к идее создания орке­стровых разновидностей балалаек.

Я подумала, а почему бы нам не вер­нуться к этому уже в нашем оркестре? Так собралась группа творческих и активных музыкантов: Денис Сальцинов - бала­лайка‑контрабас, Радик Васильев - бас, Анна Яшина и Элла Нигмадьянова - балалайки‑альт, Марат Гарифуллин - ба­лалайка‑секунда, Алексей Гришин и я - балалайки‑прима.

Одним из первых произведений, кото­рое мы исполнили, было танго Пьяццолы «Зита». За три года мы собрали хоро­ший репертуар, который теперь состоит из пятнадцати произведений. Самое глав­ное условие при выборе произведения - оно должно быть по душе всем участ­никам. Обычно мы играем переложения популярных пьес для нашего ансамбля. Единственное произведение, которое досталось нам в «готовом» виде - «Рус­ская» Виктора Шуякова. Это сочинение для ансамбля балалаек с оркестром стало визитной карточкой нашего ансамбля.

- Говорят, вы играете на необыч­ной балалайке. Расскажите о своём инструменте.

- Мой самый первый инструмент - мастера Полякова, затем я приобрела современный инструмент работы Юрия Виноградова. Вторая балалайка - полная противоположность первой. Одна мягкая и нежная, а другая - яркая и наполненная.

Всегда мечталось играть на какой‑ни­будь балалайке времени Василия Андреева, например, мастера Семёна Налимова, он зовётся у нас «балалаечным Страдивари». И однажды к нам на концерт приехал Игорь Сенин, солист оркестра имени Осипова. Он исполнял соло на балалайке, которая пела таким певучим и чистым тембром, что сразу запала мне в душу. После концерта я по­интересовалась, что это за инструмент. Он как‑то запросто ответил: «Это Зюзин».

Оказалось, у него дома целая коллек­ция старинных инструментов. А спустя примерно год у филармонии, благодаря гранту президента Минтимера Шаймиева, появилась возможность приобретать ин­струменты, и тогда мы вспомнили про эту замечательную балалайку работы Ивана Абрамовича Зюзина. Дата изготовления на инструменте не стоит, но сделана она явно до 1917 года, потому что потом мастер эмигрировал из России. После этого Зюзин приезжал только один раз - в 1920 году, на открытие надгробного памятника Василия Андреева. Исходя из этого, можно сделать вывод, что бала­лайке около ста лет.

Балалайка эта замечательная, хотя бы­вает иногда капризной и не хочет держать строй с соседями. Причём, когда она со­лирует, то играет чисто! (смеётся). Играя в оркестре, приходится иногда подчищать интонацию левой рукой, как это делают скрипачи.

- Можно сказать, что с годами зву­чание балалайки ухудшается?

- Деревянные струнные инструмен­ты, как народные, так и струнно‑смыч­ковые, от старости хуже не становятся, в отличие от духовых, например. Но если балалайка рассохлась через полгода после изготовления, то её уже ничто не спасёт. Полгода - это своеобразный испытатель­ный срок для инструмента.

- Любят ли балалайку в музыкаль­ной школе, где вы преподаёте?

- К сожалению, интерес к балалайке небольшой, в основном детей привлекает гитара. Они приходят в школу в пять‑шесть лет, гитара для них ещё большая, малень­ких размеров нет, и поэтому их поначалу сажают за балалайку. Хотя есть у меня две девочки, которые целенаправленно посту­пали на балалайку. Они бывали на наших концертах, им понравился этот инстру­мент, и они пришли потом в школу, чтобы учиться играть именно на балалайке. Почти как я в детстве.

- Среди ваших учеников есть лау­реаты музыкальных конкурсов. Каким из них вы отдаёте предпочтение?

- У нас есть замечательный конкурс «Кудесница‑балалайка», его инициатор Артём Александрович Усов. Сначала кон­курс был муниципальным, потом республиканским, год назад стал всероссий­ским - каждый год его статус повышается. Этот конкурс ценен тем, что в нём участвуют только балалаечники: и учащиеся музы­кальных школ, училищ, консерваторий, и преподаватели, и даже любители. Это мой самый любимый конкурс ещё и потому, что в жюри собираются единомышленники, и у нас есть возможность обсудить репер­туарные, исполнительские проблемы. Есть возможность посмотреть рост балалаеч­ного исполнительства в регионе. Уровень наших исполнителей неплохой, и я считаю, что он растёт.

- Когда и почему вы решили стать преподавателем?

- Начала я преподавать сразу после консерватории. Нравилось работать с теми детьми, которые горели и впитывали всё как губка. Им хотелось отдать всё, не жалея времени. С ленивыми же не было никакого желания работать, тогда ещё у меня не было такого терпения, как сейчас, тяжело было повторять одно и то же по десять раз.

Со временем я стала терпеливее, му­дрее, всё‑таки своего ребёнка вырастила. У меня был большой перерыв в педагоги­ческой деятельности - десять лет. Пока дочка была маленькой, ей приходилось страдать, от того, что я приходила с работы уставшая, истощённая эмоционально. Когда она подросла, стало меньше забот, сей­час она учится в специальной музыкальной школе у Юлии Юрьевны Виват.

Моя дочь Александра считает, что дома мама должна быть прежде всего мамой, а не учительницей или тренером, и я с ней полностью согласна. Моей критики она не выносит. Хотя всегда ценит моё мне­ние, когда репертуар уже готов. Однако моё желание делиться своими знаниями, кому‑то помогать никуда не исчезло, по­этому я и решила вернуться в музыкальную школу.

Беседовала Дина ХАКИМОВА