Песнь о друге снова звучит на казанской сцене

Журнал "Казань", № 9, 2011

В архиве моей мамы Светланы Жигановой есть старое выцветшее фото. На нём весёлое застолье в январе 1941-го. Среди красивых молодых лиц - моя бабушка Серафима Жиганова, оперная певица, муж её подруги Сары Заровой (тоже оперной певицы) либреттист Закир Сафин, брат моего деда Назиба Жиганова Джаляль Садрижиганов, ведущий дирижёр Татарского театра оперы и балета; с левого края - жена друга моего деда Мусы Амина Залилова.

- А где Муса Джалиль и дед Назиб? - спросил я в детстве у бабушки.

- Они сидели рядом с Аминой, просто не вошли в кадр...

Много позже я узнал, что в нашей квартире в доме № 17 по улице Большая Галактионовская (ныне Максима Горького), где тогда жил Назиб Жиганов, часто собирались люди искусства: Муса Джалиль и Халил Абжалилов, жившие в этом же подъезде, поэт Нур-Баян, драматург Ахмед Файзи, композитор Салих Сайдашев (его квартира была неподалёку).

В марте 1942-го Муса Джалиль прислал Назибу Жиганову письмо с фронта, в котором упоминал о неком «сюрпризе» композитору - о либретто для оперы на тему Отечественной войны. «Скоро закончу… Жди!» - писал Джалиль. Но композитору не суждено было дождаться обещанного либретто. Это было последнее письмо друга.

О судьбе Джалиля долго было мало что известно. Но Назиб Жиганов и Ахмед Файзи ни на миг не сомневались в том, что их товарищ погиб, оставшись верным Родине и присяге. В память о друге в 1947-м они создали оперу «Шагыйрь» («Поэт»), в главном герое которой Ниязе Уралове легко узнавались черты Мусы. После шестнадца-ти аншлаговых представлений на сцене Татарского театра оперы и балета спектакль был снят, а Жиганов и Файзи подверглись яростной атаке «дубовых» и «липовых» (по меткому выражению Жиганова) критиков. Авторов, в особенности Жиганова, обвиняли в формализме и в том, что они, «может быть, воспевают врага народа»: пленение в то время было равносильно измене.

«Меня кое-куда таскали… Я и Ахмат [Файзи] позиций не сдавали. И, где можно, огрызались, в общем, защищали честь Мусы», - вспоминал позднее Назиб Жиганов.

В начале пятидесятых годов благодаря бельгийцу Анре Тиммермансу стало известно о подвиге Джалиля и о его лебединой песне - созданной в фашистской тюрьме в ожидании казни «Моабитской тетради», которая вдохновила Жиганова и Файзи на создание новой оперы о Джалиле.
Сегодня покажется странным, но замысел друзей поэта создать оперу на основе «Моабитской тетради» не вызвал энтузиазма у властей предержащих. Жиганов вспоминал, что ему «очень мешали в создании оперы о Джалиле», а в одном из писем с горькой иронией рассказывал о неком чиновнике, прямо запрещавшем ему писать оперу о Мусе: «Вот чудак, будто бы моё творчество от кого-то... тем более от него зависит», - резюмировал композитор.

Опера рождалась трудно. Во многом и потому, что и композитор и либреттист поставили для себя очень высокую художественную планку. Однако именно опера Назиба Жиганова «Джалиль» на либретто Ахмеда Файзи получила заслуженную всесоюзную и мировую известность. В мае 1957 года состоялась премьера «Джалиля» в Татарском театре оперы и балета в Казани, в июне 1959-го опера была поставлена на сцене Большого театра в Москве, в сентябре 1960-го - в Народном театре в Праге. Это произведение впервые вывело татарскую профессиональную музыку на мировой уровень.

Наиболее близким к авторскому замыслу был спектакль Народного театра в Праге. Назиб Жиганов считал, что спектакль пражской оперы очень отличался от постановок в Казани и Москве, многое казалось неожиданным, но неожиданности эти были оправданны и убеждали.

«Из темноты вырисовываются огромные человеческие глаза - мудрый спокойный взгляд Джалиля, - вспоминал о пражской постановке композитор. - Звучит проникающий в сердце голос поэта - это «введение» в оперу - талантливая находка художника Кветослава Бубеника и постановщика Ладислава Штросса».

К несомненным достоинствам спектакля в Праге Жиганов относил оригинальное и современное решение, строгую простоту и предельную экономность средств сценического выражения, полагая, что «условные, символические приёмы постановки оставляют глубокое впечатление, ибо всегда подчёркивают главное в драматической ситуации, в настроении героя».

«Лаконично и экспрессивно решение финала, ярко подчёркивающее идею оперы, - особо отмечал Жиганов. - Поэт уходит на казнь. За ним смыкается толпа народа. А когда она расступается, на месте, где только что был Джалиль, остаётся кроваво-красное пятно. Это знамя, которое поднимает Хаят. Оно реет над народом, утверждая бессмертие поэта, отдавшего жизнь за счастье людей. Постановщикам и исполнительскому коллективу удалось добиться полной гармонии музыкального и сценического воплощения оперы».

В конце семидесятых, перед новой постановкой «Джалиля», Жиганов писал, что мечтает «о такой постановке, чтобы не было никакого реализма и бытовизма. По моей мысли, в воображении поэта возникают воспоминания, и это значит, что постановщик и художник могут всё решать через прекрасное. Ибо человек перед казнью не может видеть жизнь ни в серой, ни в чёрной краске… Надо бежать от серости. Хочется, чтобы поэт, создавший «Моабитскую тетрадь», уходя из жизни, покидал бы её через прекрасное».

Читая эти строки, невольно вспоминаешь рассказ Назиба Жиганова о его работе с Мусой Джалилем над либретто оперы «Алтынчеч». Как-то Жиганов спросил Джалиля, почему его поэма называется «Алтынчеч», а не «Тугзак»? Ведь главная героиня - Тугзак, все события поэмы происходят вокруг неё. Джалиль удивился: «Ты же музыкант! Алтынчеч звучит красиво, - и продолжил: - Согласен, Тугзак образ трагедийный. Пусть через прекрасное мы придём к трагедии».

Отрадно, что в год столетнего юбилея Назиба Жиганова Татарский театр оперы и балета, в котором Назиб Жиганов был художественным руководителем, а Муса Джалиль заведовал литературной частью, подготовил к постановке оперу «Джалиль». В этой новой постановке будут использованы все современные технические средства, которыми располагает театр. Хочется надеяться, что эта постановка станет не только украшением репертуара театра, но и воплотит мечты Назиба Жиганова и его видение оперы «Джалиль».