ЧЕЛОВЕК В ИСКУССТВЕ
И я вижу внутренним зрением, как наши женщины, отработавшие, быть может, у станка по 12‑16 часов, сидя в зале прямо в спецовках, смотрели полными влюблённых слёз глазами на грациозного Даутова. Такой его облик у меня и остался в памяти. Облик исключительно романтический».
Однажды на съёмки пришёл большой партийный начальник - первый секретарь Свердловского обкома Андрианов - посмотреть, как работают.
Помнишь ли ты?
Журнал "Казань", № 5, 2014 Во время Великой Отечественной войны сражались не только солдаты, не только те, кто ковал оружие и растил нелёгкий военный хлеб. Целая армия художников, писателей, артистов, музыкантов билась на фронте искусства, который проходил через души советских людей. Этот фронт сохранял силы для борьбы и не давал...
Журнал "Казань", № 5, 2014
Во время Великой Отечественной войны сражались не только солдаты, не только те, кто ковал оружие и растил нелёгкий военный хлеб. Целая армия художников, писателей, артистов, музыкантов билась на фронте искусства, который проходил через души советских людей. Этот фронт сохранял силы для борьбы и не давал ожесточиться сердцам, наполнял гневом и поддерживал веру в победу, показывал бесчеловечность фашизма и убеждал в неизбежности его гибели.
Фронт искусства держал оборону и в том смысле, что не позволял стать дефицитными таким понятиям, как любовь, доброта, надежда, мечта. И недаром в суровые годы на наши экраны, наряду с драматическими, трагическими фильмами, выходили комедии. Это была мудрая и дальновидная политика: народ, который может смеяться в лицо смерти, победить нельзя.
Совершенно удивительным, неожиданным казалось обращение кинематографа в 1944 году к оперетте - жанру в то время просто сказочному, подобному призрачному зелёному оазису среди выжженной военным пожаром земли. Что общего между реальной сущностью всенародного страдания и лёгким, изящным, полувыдуманным миром влюблённости, веселья, блеска, праздничности, романтических коллизий, разрешающихся счастливым благополучным концом?
Советские пушки гремели на подступах к Европе, и те, кто замыслил сделать этот фильм, думали уже о мире, который наступит скоро.
Фильм «Сильва», поставленный на Свердловской киностудии, вышел в прокат в первые дни после войны, и его появление радостно совпало с мирной тишиной, до краёв наполненной жаждой бытия, стремлением к счастью.
Вот как рассказывал о своём впечатлении от фильма Евгений Евтушенко:
«Фильм «Сильва» я увидел в первый послевоенный год и смотрел его множество раз.
Помню праздник 9 Мая на Красной площади в сорок пятом году, когда танцевали под принесённые из дому патефоны. И не помню ни одной пары женских ног в нормальных туфельках, а только в грубых самодельных туфлях на деревянной танкетке, в сапогах, в тапочках…
И среди этого мира бедности, продовольственных карточек, похоронок, когда было столько вдов, столько сирот, когда ещё всюду стояли тёплые, дымящиеся развалины и солдаты возвращались домой по пеплу сожжённых городов и деревень, вдруг на экраны вывалилось так называемое «светское» общество «Сильвы»: женщины с полуобнажёнными плечами в белоснежных платьях, чёрные фраки, затянутые в лосины гусары…
Люди искренне радовались фильму, в их сознании рисовалась лучезарная картина: скоро раны войны затянутся, и все мы вот так и будем жить, ныне голодные, обовшивленные.
Даутов-Эдвин был очарователен. Он замечательно жил в кадре - великолепно пел, двигался.
И я вижу внутренним зрением, как наши женщины, отработавшие, быть может, у станка по 12‑16 часов, сидя в зале прямо в спецовках, смотрели полными влюблённых слёз глазами на грациозного Даутова. Такой его облик у меня и остался в памяти. Облик исключительно романтический».С огромным, ошеломляющим успехом «Сильва» шла в Польше и Румынии, Германии и Болгарии, Иране и Чехословакии. С особой свежестью и теплотой звенели чарующие мелодии Кальмана, принесённые советским кинофильмом, в освобождённом Будапеште. Композитор узнал об этом в изгнании и откликнулся приветственной телеграммой.
У него была трудная, порой мучительная личная жизнь, но, говорят, плачущего Кальмана видели один раз: когда ему сообщили, что первой кинокартиной, показанной в ещё дымящемся Будапеште, была «Сильва».
«…Помнишь ли ты, как счастье нам улыбалось?» - знакомый дуэт нёс в себе смысл больший, чем раньше. Это было воспоминание о любви, напоминание о беззаботной довоенной поре, когда ни горьких потерь, ни бед, ни страха, ни отчаяния как будто ещё и не знали.
«…Помнишь ли ты?..» - и это потерянное прошлое счастье становилось залогом будущего, ещё такого неизвестного, но дразнящего пряным запахом свободы и предчувствием прекрасных перемен.
Как же создавался этот фильм, ставший подарком измученным войной людям?
Александр Викторович Ивановский был известным режиссёром, безоглядно преданным музыке. «Музыкальная история» с Лемешевым, «Антон Иванович сердится» с Целиковской и Мартинсоном, едва выйдя на экраны, прочно завоевали сердца зрителей.
И вот Ивановский приезжает в тыловой Свердловск, чтобы здесь, в городе, где есть и знаменитый оперный театр, и не менее знаменитый театр оперетты, найти будущих исполнителей его «Сильвы». Ими становятся артисты Свердловской оперетты - главный режиссёр театра Георгий Кугушев (Ферри) и заслуженный артист РСФСР Сергей Дыбчо (Воляпюк). Зою Смирнову-Немирович (Сильва), студентку ГИТИСа Маргариту Сакалис (Стаси) и популярного актера кино Сергея Мартинсона (Бони) Ивановский привёз из Москвы.
Зоя Смирнова-Немирович была снохой Владимира Ивановича Немировича-Данченко и пела в столичном театре. Её планировали на роль главной героини заранее.
А когда дошла очередь до Эдвина, то режиссёр неожиданно для всех и даже для себя остановил свой выбор на молодом теноре из Свердловского оперного театра Ниязе Даутове, которого он не однажды видел в «Травиате». Образ Альфреда, создаваемый Даутовым на сцене, совпадал с представлением режиссёра о том, каким должен быть его Эдвин.
И когда, наконец, после удачных проб, обойдя весьма именитых конкурентов - на роль Эдвина пробовались такие звёзды, как Лемешев и Козловский - Даутов был утверждён на главную роль, Комитет по делам кинематографии СССР поздравил съёмочную группу с появлением настоящего «фрачного» героя.
Непростая задача стояла перед создателями фильма - ведь эта искрящаяся остроумием, жизнерадостная лента рождалась в неимоверно тяжёлых условиях. В нетопленной студии, в пронизывающем холоде играли пылкие сцены, пели пламенные дуэты, сияло солнце, цвели цветы, героини упоённо танцевали, кокетливо поводя обнажёнными плечами, но даже жгучие взгляды возлюбленных не согревали их. Предусмотрительно заготовленные тулупы, в которые можно было спрятаться в короткие минуты передышки, казались промёрзшей бутафорией.
Однажды на съёмки пришёл большой партийный начальник - первый секретарь Свердловского обкома Андрианов - посмотреть, как работают.А утром в гостиницу, где жил Даутов, помощник Андрианова принёс две корзины со снедью - чего там только не было! - вплоть до икры и апельсинов. Это выглядело словно фантастический натюрморт. Помощник при этом передал слова своего босса, что за такой труд вообще‑то надо давать ордена. Но… продукты сегодня, пожалуй, нужнее.
Даутов позвонил Зое Немирович, приглашая её на пиршество, но, как оказалось, ей тоже принесли корзины с деликатесами. Она смущённо промолчала об этом, поскольку подумала, что это подарок только ей как красивой женщине из столицы.
Стояла морозная зима 1944 года, но каждое утро к Даутову-Эдвину в гостиницу приезжал верховой милиционер, державший на поводу коня для артиста. И снова - нескончаемые учебные аллюры, галоп, иноходь, шаг, рысь, карьер… Ведь фильм начинается с того, что Эдвин скачет во весь опор на последнее представление Королевы чардаша, и первые слова: «Чёрт возьми, я опоздаю!» - произносятся после того, как он лихо осаживает скакуна, вставшего на дыбы перед мчащимся поездом.
А в парке во время шутливого дуэта со Стаси Эдвин гарцует легко и непринуждённо - в лад музыке - как заправский наездник.
Когда пришёл день премьерного просмотра, Даутов (сказались напряжённые дни на съёмочной площадке) заболел воспалением лёгких. И премьеру повторяли специально для него и его друзей - зал был полон.
Для благодарности и признания не существует границ. По шестьдесят писем в день получал Даутов от восторженных зрителей из разных уголков нашей страны и отовсюду, где были советские солдаты‑освободители. Дорогая реликвия среди них - письмо Кальмана авторам картины, в котором он выражал удовлетворение тем, что наконец‑то его музыка звучит в исполнении настоящих оперных голосов.
Фильм «Сильва» родился почти одновременно с Победой, и его появление на экранах невозможно отделить от этого события - он был подобен праздничному салюту, освещавшему нашу Родину и всю освобождённую от фашизма Европу в мае 1945 года.
Следите за самым важным и интересным в Telegram-каналеТатмедиа
Нет комментариев