Скрипачка. Памяти Ирины Бочковой

Стою на берегу озерца в Боровом Матюшино, пытаюсь поймать карасика. А он, карасик, — рыбка хитрая. Вроде и дёргается поплавок, а попробуй подсеки. Особенно, если карасик совсем крошечный. Чувствую, кто-то есть за спиной, оборачиваюсь, а это мой любимый Профессор Ирина Васильевна Бочкова.

Она никогда никуда не ездила отдыхать, только в Боровое Матюшино, где была дача её родителей. Родом-то Ирина Васильевна из Казани, только совсем юной девочкой уехала учиться в Москву. В Первой казанской музыкальной школе её до сих пор считают своей, а поскольку я тоже 2 года подгруппы занимался в этой школе имени Чайковского, с гордостью думаю, что мы с Ириной Васильевной вылеплены из одного теста замеса ДМШ № 1.
Так вот, о карасиках. Ирина Васильевна каждый божий день начинала с пробежки вокруг этого озера, а тут заметила меня, перешла на бег на месте и стала наблюдать. После нескольких моих неудачных попыток выловить рыбку, она в сердцах проговорила: «И чему я тебя всё это время (имея в виду время обучения в Московской консерватории!) учила?!» и побежала дальше.
Мне всегда везло на учителей! Первые навыки игры на скрипке в ДМШ № 1 привила замечательная Александра Максимовна Гурьянова. Затем 11 лет в Специальной музыкальной школе при Казанской консерватории у легендарной Фаины Львовны Бурдо. В Московскую консерваторию поступил к удивительному музыканту, чудесному человеку Зариус Усмановне Шихмурзаевой. У неё получилось в кратчайшие сроки подтянуть меня до столичного уровня. Не знаю, как бы сложилась моя судьба, продолжи я обучение у Зариус Усмановны, но отбросим сослагательное наклонение, так не любимое историей, поскольку Шихмурзаева была вынуждена уйти из консерватории по семейным обстоятельствам. И это в середине моего второго курса! Передо мной встала сложнейшая задача: перейти в класс, наверное, единственного тогда педагога, у которого мне хотелось продолжать учиться — к Ирине Васильевне Бочковой. А сложность заключалась в том, что то­гда в Московской консерватории были 3 скрипичные кафедры. Шихмурзаева работала на кафедре Дмитрия Михайловича Цыганова, а Бочкова — на кафедре Леонида Борисовича Когана. Перейти с кафедры на кафедру, как говорили многие, было практически невозможно. Я позвонил Ирине Васильевне с просьбой взять меня в свой класс. Она слышала моё выступление на Всероссийском конкурсе и была готова пойти на встречу, но выразила сомнение, возможен ли тот самый пресловутый переход. Тогда я пошёл в деканат, к нашей «железной леди» Татьяне Алексеевне Гайдамович, и нагло заявил, что или она переводит меня на кафедру Когана в класс Ирины Васильевны, или я уезжаю домой, в Казань. Представляете, каково было моё удивление, когда это сработало! Ещё больше удивилась Ирина Васильевна. Зато я попал к ней в класс. А это был на то время, думаю, лучший класс в Московской консерватории!
Я уже написал, что мне везло на учителей. Но то, что мне дала Ирина Васильевна, трудно переоценить. Тем, что я есть сегодня, как скрипач, как музыкант, я обязан ей. Она потрясающе занималась, не жалея ни времени, ни сил. К ней, если было что показать, можно было ходить на занятия хоть каждый день. И мы, студенты, этим беззастенчиво пользовались. А Ирина Васильевна ведь ещё очень много (и здорово!) играла на концертах, ездила на гастроли, а значит, и мы тому свидетели, постоянно занималась сама. Очень часто были такие моменты, когда она с чемоданом и скрипкой приходила в консерваторию, последний на тот день студент провожал её на вокзал, а через два-три дня первый по расписанию ученик встречал её на вокзале и с чемоданом и инструментом привозил в консерваторию.
У меня сложилось впечатление, что обо всём, что касается искусства игры на скрипке, Ирина Васильевна знала всё! У неё получалось прослушать твоё, ра­зумеется, несовершенное исполнение какого-то сочинения, а затем до нотки разобрать, что было хорошо, а что не получилось и, самое ценное, почему. «Разбор полётов» она всегда начинала, отмечая удачные эпизоды. Похвалы её были сдержанны, и если Ирина Васильевна говорила: «А вот это место прозвучало очень прилично!», ты был на седьмом небе от радости. Правда, потом начинался длиннющий список недостатков исполнения, с детальным разбором их причин, прекрасным показом, как надо. И всё-таки, предыдущая похвала давала уверенность, что всё можно исправить, и ты старался это обязательно и как можно скорее сделать.

Фото Владимира Зотова

А какие «классные вечера» она нам устраивала! Имею в виду не концерты студентов своего класса (это тоже, конечно, было), а посиделки у неё дома, за вкусным столом, шутя и балагуря, рассказывая анекдоты, споря о музыке и исполнителях, да и вообще обо всём на свете. А когда я закончил консерваторию и пошёл служить в армию, Ирина Васильевна дала мне ключи от своей квартиры и настояла, чтобы, выходя в увольнение, я приходил к ней, пользовался благами цивилизации и даже ночевал, если была в том необходимость.
Со временем Ирина Васильевна перестала быть моим Профессором и перешла в разряд коллег, с уважением и большим интересом относясь ко всему, чем я занимаюсь, с удовольствием вместе музицируя и как со скрипачом, и как с дирижёром. И за это я благодарен Ирине Васильевне не меньше, чем за студенческие годы! Оркестр La Primavera много играл с ней и в Казани, и в Москве. Ирина Васильевна всегда с благодарностью принимала приглашения к совместным выступлениям, поскольку для неё возможность сыг­рать концерт была главным смыслом существования. 
Бывая в Москве, я не упускал возможности заскочить к Ирине Васильевне «на огонёк», пару раз даже специально летал в столицу, чтобы вместе с другими одноклассниками устроить ей юбилейные посиделки. Здесь в Казани (точнее, в Боровом Матюшино) заезжал на её любимую дачу, чтобы вместе сходить за грибами (по-моему, она знала там все грибные места!), чтобы познакомить с женой, детишками, а потом «отчитываться» об их успехах. С большой теплотой вспоминаю её чудесных маму и папу. Асия Шакуровна и Василий Иванович всегда встречали меня, как родного. Рядом с ними было уютно и радостно.
Из моего рассказа легко понять, что наши человеческие отношения давно перешли из разряда «учитель-ученик» в разряд, практически, дружбы. Даже точно могу назвать момент, когда это произошло. Я сидел в гримёрке Рахманиновского зала Московской консерватории в ожидании нашего с Ириной Васильевной концерта. Вдруг входит, точнее, как всегда вбегает она и говорит заговорщицки: «Мне ужасно хочется рассказать тебе анекдот, но он матерный. Хотя ты уже взрослый мальчик!» Этим анекдотом я до сих пор делюсь, как одним из самых смешных. По понятным причинам не буду сейчас его воспроизводить, придётся вам поверить мне на слово.
Вот такой у меня был удивительный Профессор…
Год назад Ирины Васильевны не стало. 25 февраля, день в день, оркестр La Primavera вместе со звёздными учениками концертом её памяти отметил эту печальную годовщину. И мне тогда подумалось: когда после человека остаётся такое наследие, такое продолжение дела всей его жизни, смерть перестаёт быть чем-то мрачным и устрашающим. Остаётся лишь грустное понимание того, что общение с этим выдающимся и при этом очень близким тебе человеком больше невозможно.