Случай на гастролях

Фото Юлии Калининой

Евгений СОКОЛОВ,

джазмен, музыкант в театре им. В. Качалова

Рассказ

Играли «Фигаро». Во втором акте, во время сцены суда, я захотел сосисок с апельсиновым соком. Спектакли в Марселе заканчиваются поздно, магазины в приличных местах к этому времени уже не работают, надо было идти в соседний арабский квартал, где, по слухам, они ещё не закрылись. Информация всегда поступала от барабанщика Кира, который жил в параллельной реальности, где можно было узнать всё. «Параллельку» ему на втором курсе физфака подарил препод на День рождения, и Кир предпочитал жить там, возвращаясь к нам в крайних случаях. О сосисках он думал уже с первого акта, поэтому мы пошли вместе, проигнорировав безопасный служебный автобус.

Магазин обнаружился недалеко, под мостом — сосиски с соком там были, но Кир, не обнаружив на полках пива, завис, после чего сообщил мне, что заведение халяльное, быстро распрощался, напоследок пошутив на автомате что-то про сосиски без пива.

Близилась полночь — это уж как всегда... Я вышел из магазина с пакетом, в котором лежали сосиски, апельсиновый сок Andros, хлеб Harrys American и коробочка камамбера на всякий случай. На улице никого не было.

Разумнее всего было вернуться к театру и оттуда вернуться проверенным маршрутом. Но я не захотел делать крюк и пошёл прямой незнакомой дорогой, доверившись тёплой ночи, которая неожиданно образовалась в мартовском Марселе.

Я бодро шёл по тротуару, в голове у меня звучал аккордеон Ричарда Гальяно — он играл La Vie En Rose. На втором куплете тротуар постепенно начал сужаться, на третьем — исчез совсем, и бестолковая французская логистика вытолкнула меня на широкую, но совершенно тёмную автомагистраль. Я шёл по проезжей части в попутном направлении: справа — отбойник, слева — пять полос движения. Гальяно сменил тревожный Майлз Дэвис, звучал трек из его последнего альбома Doo-Bop. Дорога начала подниматься в гору, впереди светил вывеской автосалон Yamaha, дальше не было ничего кроме дороги. Вокруг было тёмное поле, вдали виднелись огни города... Я шёл, размышляя — не вернуться ли назад, потому что после этого, я знал, всё будет хорошо, и я наконец-то поем сосиски с апельсиновым соком. Но чем дальше я шёл, тем меньше хотелось повернуть обратно. Вот так же, один мой знакомый заключил пари со своей женой, что месяц не будет пить — так и не пьёт до сих пор, азарт — великая сила.

Редкие нестрашные «рено» и «пежо» шарахались от меня, высвечивая дальним светом безнадёжное пространство пути. Вспомнился рассказ знакомого тромбониста о том, как он на гастролях в Германии случайно оказался на автобане и стал голосовать. Через некоторое время его забрали немецкие полицаи и отвезли в психушку. Как говорят у нас в театре, «он был не в обстоятельствах» — в Германии адекватные бюргеры не хиляют по автобанам. Я подозревал, что во Франции такая же ерунда, но лёгкое ощущение правовой безнаказанности, появившееся у меня в аэропорту Марселя, вместе с трубой Майлза двигало меня вперёд. Когда почти весь альбом был прослушан, в темноте стали попадаться редкие деревья, и я вдруг увидел небольшое озеро, от него в неизвестном направлении уходила узкая аллея, в траве стояла скамейка, горел фонарь на деревянном столбе. Всё это было похоже на сценическую декорацию успешного театра. Я перелез через отбойник, сразу же попав в небольшой ров с водой, дошёл до скамейки — сел и закурил Gitanes, купленный у арабов на рынке за два евро. Было тихо, в озере плескалась какая-то нечисть, недалеко колокол пробил час ночи.

Я пошёл по аллее из жёлтого кирпича, которая должна была вывести меня к людям. Но дорога, покружив по неосвещённому лесу, закончилась невысокой каменной стеной, калитки или ворот в ней не было. Решив дойти до финального аккорда в этом джазовом квесте, я полез на забор, справедливо полагая, что за ним живут люди, которые мне подскажут, как добраться до отеля. Спрыгнув вниз, я огляделся и оценил иронию ситуации — это было кладбище. Склепы, кресты, могильные плиты — всё, как положено. Ясно было, что здесь мне ничего не подскажут, надо искать выход из этой последней обители незнакомых мне людей. Из-за туч вышла половинка огромной луны, и я увидел, что стою недалеко от узкой тропинки, которая выходила к аллее из уже знакомого мне жёлтого кирпича. Возможно, такой кирпич использовали в своё время при строительстве дороги ­в Изум­рудный город. Пахло сыростью.

Поблуждав по аллеям, я наконец-то вышел к воротам, рядом стоял аккуратный домик, в единственном окошке горел свет. Я позвонил в дверь. Окно погасло, но было видно, как к нему подошёл человек и смотрит на меня. После этого свет включили, через некоторое время открылась дверь, и вышел высокий старик в очках, он был похож на актёра Сергея Филиппова в роли Кисы Воробьянинова, только в старой военной форме без погон. Дополняло образ то, что персонаж был сильно пьян. Слегка покачиваясь, он внимательно рассматривал меня, пытаясь достать из пустой пачки сигарету. Я протянул ему Gitanes, он удивлённо уставился на меня, потом громко захохотал и закричал в открытую дверь:

— Gaston, viens ici! Gastooon! Гастон, иди сюда! Гастон!

И ещё что-то, чего я не понял. Можно было предположить, что он предлагает невидимому Гастону бросить всё и выйти посмотреть вместе на смешного незнакомца. Но, скорее всего, это была обычная Delirium tremens. Не докричавшись, он повернулся ко мне, веселясь ещё минуты две, ударяя себя по ляжкам и приговаривая:

— Aw, mec sérieusement! Ну, ты даёшь, дружище!

Я дождался, пока он отсмеётся, и попытался на плохом английском выяснить, как добраться до станции метро «Националь». Старик вынул из кармана фляжку, зачем-то отвернулся и основательно глотнул. Потом взял у меня сигарету, закурил.

— Le russe?

Я быстро закивал головой. Француз курил, тоже качая головой, и разглядывая меня, потом заговорил. Услышав знакомые фамилии — Tchaïkovski, Tolstoï, Pouchkine, я понял, что он не собирается отвечать на мой вопрос, и перебил его:

— Месье, я устал и не хочу слушать о русской культуре, мне нужно как можно быстрее добраться ­до отеля и лечь спать, нет, сначала поем сосисок с апель­синовым соком. Я уже два часа не могу попасть домой, потому что такие как ты не могут объяснить мне, где я нахожусь... Метро Националь! Как дойти? Открой калитку, старый некрофил!

Месье знал это слово, но, видимо, не поняв контекста, показал фляжкой на ворота:

— Sors d'ici. Убирайся отсюда!

— Quoi? Что?

— Pas moi, mais vous êtes nécrophile, errant dans le cimetière la nuit. Va te faire foutre d'ici! Это не я, а ты некрофил, шляешься по кладбищу по ночам. Пошёл к черту!

Старик, пошатываясь, подошёл к воротам, снял висячий замок. Он ещё раз показал на открывшуюся дверь, за которой виднелась улица с жилыми домами. Я не стал вступать с ним в дискуссию и вышел в ночной город. Луна скрылась за тучами, пошёл мелкий дождь, узкие улочки уводили вверх, на них не было видно ни одного человека. Я зашёл в подворотню и попытался воспользоваться офлайн-навигатором, которого, как выяснилось, в моём смартфоне не было. Закурил — на улице всё равно шёл дождь, а идти неизвестно куда не хотелось. После третьей выкуренной сигареты дождь перестал, а после четвёртой послышались шаги, и мимо меня прошёл человек. Я немного растерялся — за всё время квеста мне первый раз попался прохожий. Выбежав за ним, я закричал:

— Месье! Месье! Селявупли!

Он, не оборачиваясь, побежал, свернул в переулок и исчез. Я бросил окурок и не спеша пошёл за ним, решив продолжить экскурсию по ночному Марселю, который, по слухам, ночью бывал не всегда дружелюбен к одиноким прохожим. Узкая улица вела вверх, делясь при этом на переулки, которые тоже, в свою очередь, пытались раздвоиться, по дороге текла вода, тротуар был не шире подножки бюджетного внедорожника. Вдруг улочка свернула, и я оказался у открытой пивнушки со светящейся надписью Brasserie, по виду напоминающей большой деревянный сарай, сколоченный из красивых ящиков. Перед ней стоял большой стол под пластиковым навесом с надписью Perrier, за ним сидели пять арабов и курили кальян, судя по запаху, набитый чистейшим каннабисом. У двери стояли ещё двое, самых чёрных и здоровых. Я оказался к ним face à face, если продолжить тему французского языка, и первое, что мне пришло в голову — это не спеша пройти мимо. Но здесь можно было только уйти обратно, а показывать им спину мне не хотелось. Колокол пробил три часа ночи.

Местные жители неприветливо смотрели на меня, взгляд дополняла лёгкая ирония — следствие курения каннабиса. Я начал издалека:

— Уважаемые месье!

Те, кто сидел за столом, синхронно встали. У музыкантов бывают ситуации, когда нот нет, а играть надо — понимая, что терять уже нечего, я кинул на стол мокрый пакет с едой и заговорил по-русски:

— Граждане! Ситуайены! Братья! Я — русский музыкант, ночью захотел сосисок с апельсиновым соком, такое вот у меня возникло желание — пошёл в магазин, заблудился в вашем... городе, хожу здесь уже три часа и ни одна ... никто не может мне подсказать, как добраться до метро «Националь», где находится мой отель. А я хочу надеть сухие носки и поужинать, — я показал пальцем на пакет, — ещё я хочу спать, но меньше чем есть. Братья арабы, вызовите мне такси, и Россия вас не забудет!

Мой краткий монолог подействовал на джентльменов странным образом. Они отошли, о чём-то переговорили, потом скрылись в баре, пошептавшись с охранниками, которые остались стоять у входа. Я подумал, что они пошли выбирать оружие, из которого меня удобнее убить в данной ситуации, и закурил. Минут через десять из бара вышел толстый араб, похожий на моего соседа по квартире, водопроводчика Наиля, он протянул мне листок, вырванный из школьной тетради, и сказал по-русски:

—Удачи, брат.

Хлопнул меня по плечу и ушёл обратно. Я отвернулся от охраны и стал изучать письмена. В них шариковой ручкой был нарисован маршрут от нашего бара до метро «Националь» с указанием улиц и мостов, всё это было написано почерком выпускника Сорбонны. Я попрощался с чёрными братьями, пожелав им поскорей получить гражданство и нанять себе белых телохранителей.

Доверившись арабской карте, я без приключений добрался до отеля. Чуть раньше, очень далеко колокол пробил четыре раза.