Сороковые… роковые и чумарные

Ропот несогласия с театральным прочтением повести «Марево» Амирхана Еники, прокатившийся по казанским СМИ на излёте 2022 года, показал, как трепетно любима она гуманитарной интеллигенцией.

аписанная в начале шестидесятых — в период оттепели, а потому свежо и смело, повесть до сих пор поражает неоднозначностью главного героя и нестандартной любовной историей. Корыстолюбивый работник советской торговли Зуфар Сабитов и романтичная артистка филармонии Рашида Сафина знакомятся в суровом 1943-м на железнодорожной станции, их отношения длятся три года, они вместе встречают Победу…
Кстати, с описания всенародного ликования, людских потоков, заполнивших казанские улицы, и начинается повесть «Марево». Но режиссёр Айдар Заббаров на сцене Татарского государственного академического театра им. Г. Камала в одноимённом спектакле «Марево» («Рәшә») вычитает историю из своей постановки, как и казанский колорит. От него в инсценировке не остаётся ничего: ни Суконной слободы с её «крик-
ливыми разношёрстными обитателями», ни улицы Зинина, тротуары по обеим сторонам которой были выложены белым камнем. Нет Лядского сада, Кольца, летней волжской пристани — Дальнее Устье — в Адмиралтейской слободе, острова Маркиз — любимого места отдыха казанцев… Нет самого «духа далёкой и прекрасной жизни», чьё незримое присутствие витало в сороковые-пятидесятые годы прошлого века над домами в исторической части города.

Впрочем, Айдар Заббаров взялся за инсценировку «Марева» вовсе не для того, чтобы услаждать коренных казанцев стилистикой советского ретро. Судя по всему, он увидел в повести Еники довольно смелое предвидение грядущей перестройки, и ему стало интересно создать вневременную историю — о том, как «пацан к успеху шёл». Поэтому сценографическое решение (художник Б. Ибрагимов) превращает Казань в транспортно-торговый хаб, а её вещной метафорой делает нагромождение грузовых контейнеров. Чаще они служат главному герою — Зуфару (А. Бурганов), заведующему отделом ОРСа крупного военного завода, — складскими помещениями, реже — жилыми пространствами.
Зуфар одет не по-советски стильно и кинематографично: кепка, костюм-тройка, белая рубашка, галстук, как у героя популярного английского криминального сериала «Острые козырьки», и длинное широкополое пальто, как у Neo из «Матрицы». В рабочем кабинете Зуфара вместо знаменитой «чёрной тарелки», повсюду висевшей в сороковые годы, вещает транзистор шестидесятых, потом в его руке появляется дип-
ломат из десятилетия брежневского застоя, затем главный герой совершает танцевальный оммаж группировке «Хади Такташ», наконец, играет в крокет — игру элитариев — с могущественным Ахметзяновым (М. Габдуллин), который предлагает Зуфару должность коммерческого директора универмага — предлагает, потому что имеет на него увесистый саквояж компромата. Да, страшно далёк этот Ахметзянов от заместителя министра торговли ТАССР, который в повести «Марево» внушает Зуфару мысль о необходимости вступить в партию.

Актёр Алмаз Бурганов о работе над ролью Зуфара рассказывает скупо, хотя как по возрасту, так и внешне очень подходит на эту роль. Своего героя он характеризует лаконично: «Ему несвойственны телячьи нежности». Режиссёрское решение стопроцентно поддерживает: «Заббаров провоцирует зрителя, чтобы он не соглашался». Похоже, Алмаз Бурганов настолько вжился в образ Зуфара Сабитова, который у Еники «очень осторожен и очень предусмотрителен», что и сам начал жить по принципу «Молчание — золото».
Однако не всё так просто и однозначно с образом Зуфара. На его примере Амирхан Еники поднял тему так называемых «энергичных людей», причём поднял намного раньше Шукшина и разработал её более вдумчиво и масштабно. «Энергичные» Шукшина одномерны: они воинствующе бездуховны, мыслят практично, определяя цель жизни в цифрах и вещах. А у Еники «энергичность» Зуфара проистекает из его национальности. Он плоть от плоти своего торгового народа. Времена НЭПа были золотыми для его родителей: отец промышлял кое-каким товаром, мать Таибэ-ханум (Р. Мотыгуллина) торговала на Сорочьем базаре, у них имелся хороший дом в Старо-Татарской слободе. Коммерческой жилкой наделён и старший брат Зуфара, Зариф (А. Сабирзянов), — он вернулся с войны не с пустым вещмешком, а нагруженный «дорогим заграничным добром», после чего устроился на работу в комиссионный магазин. 

Эта порода людей образует в Казани своего рода deep state, для них нет такой вещи, которую нельзя было бы достать: «Если искать умеючи, можно найти всё, вплоть до голубиного молока». И все они связаны друг с другом незримыми пуповинами, образуя тайную сеть. Как ни странно, значимым узлом этой сети является мелкий лавочник Хамит (Э. Талипов) — расторопный, хваткий малый по прозвищу «Сказано — сделано». В его кармане всегда приятно шуршат солидные синенькие купюры «чумары». Он любит оказывать людям всяческие услуги даже больше, чем свою прибыльную торговлю, сообразуясь с правилом: «услуга за услугу и больше ничего». В свободное время Хамит дуется в преферанс в компании отставных военных или старых артистов. А какие замечательные острые диалоги ведёт этот колоритный тип с Зуфаром на страницах повести…
Но в театре мы ими, увы, не насладимся. Потому что Хамит здесь… глухонемой. К такому решению актёра Эмиля Талипова подвёл этюдный метод создания спектакля, а режиссёр с готовностью на это согласился, потому что жестовый язык сценически более эффектен, чем обильное словоговорение — камень преткновения любой инсценировки прозы. Тщетны попытки оправдать данное решение: мол, рядом с Зуфаром только такие могут быть друзьями, и вообще, глухонемота Хамита — это метафора того, что он умеет держать язык за зубами. Подобные аргументы не заставят человека, знающего повесть, принять обмельчавшего Хамита, низведённого до роли холуя при Сабитове, — у Еники он, между прочим, спасает Зуфара от серьёзной ревизии, дав делу задний ход на самом верху. 
Да и сам Зуфар излишне мельтешит вокруг контейнеров, перетаскивая из одного в другой, как мелкий воришка, то коробки, то мешки. Хотя, по идее, должен быть птицей высокого полёта: лишь разрабатывать финансовые аферы и «никогда не протягивать к государственному добру собственную руку». К тому же Зуфар не исчерпывается тягой к коммерции и копит деньги, чтобы реализовать давнюю вожделенную мечту не столько о доме, сколько о прекрасном саде, который будет его окружать. Иначе бы не полюбил он такую женщину, как Рашида Сафина, — нищую артистку филармонии двадцати четырёх лет, которая по семь-восемь месяцев в году разъезжает по глухим аулам и возвращается в сырой съёмный угол, чтобы выспаться после изнурительных поездок.
Рашида Сафина — это «азат хатын», опередившая своё время: в стремлении жить по собственному разумению и быть независимой она идёт дальше Галии Сафиуллиной из «Неотосланных писем» Аделя Кутуя. В первый день знакомства Рашида «легко и самозабвенно» отдаётся Зуфару без единого слова, да ещё и выпивает перед этим чашку разбавленного медицинского спирта. «Я очень боялась ночной сцены и той, где девушки пьют спирт, — признаётся актриса Гузель Шакирова, — даже предлагала режиссёру убрать её».

Шакирова значительно старше своей героини и именно благодаря этому способна проникнуться судьбой Рашиды Сафиной, которая мечтает о карьере театральной актрисы и лирико-драматических ролях: Катерины из «Грозы», ­Луизы из «Коварства и любви» и Га­лиябану из одноимённой легендарной пьесы Мирхайдара Файзи. А у Гузель Шакировой, при внешнем благополучии актёрской карьеры, за двадцать лет работы в Театре Камала не случилось звёздной, резонансной роли. Поэтому образ Рашиды она восприняла как подарок судьбы: «Это же обо мне! Амирхан‑ага будто с меня списал». Чтобы вжиться в образ, Гузель смотрела документальные и художественные фильмы об Оте­чественной войне и в итоге прочувствовала, как тяжело и страшно было артистам в то время: «продуктов нет, одежды нет, неизвестно, что ждать». Это ощущение страшного времени и транслировала в зал Шакирова — обессиленность, вымученное оживление, причинами которых были нагрузки и недоедание. А зерно роли она нашла в словах Еники: «Есть цена, которую человек сам себе назначает и никогда эту цену не сбавит». 

Между тем режиссёр Айдар Заббаров назначил главной героине своего спектакля очень небольшую цену. Он использует в инсценировке лишь один эпизод, свидетельствующий о чувстве собственного достоинства Рашиды, — когда она отказывается от подарка любимого мужчины — отреза маркизета на платье: «От тебя бесплатно я не приму даже пуговицу!» Однако другой эпизод, более важный — кульминационное событие любовной истории — отсутствует: в нём Зуфар предлагает Рашиде стать законной женой и полновластной хозяйкой большого дома в центре Казани, более того, обещает осуществить её мечту — устроить в труппу татарского драматического театра, а та разрывает отношения. Гневный отказ Рашиды — «Я не могу принять от тебя ту помощь, которую ты решил оказать мне только тогда, когда это выгодно тебе самому» — действует на Зуфара так, «как если бы его подрубили под корень». 
Но Заббаров не даёт бедной Рашиде торжествовать и уехать после разрыва с любимым человеком в глухую провинцию — Мензелинский драмтеатр. Вместо этого он придумывает её появление на свадьбе Зуфара и Гамбар в составе концертной бригады, чтобы развлекать толстосумов. Между тем невеста (дочь приёмщика золотых изделий в комиссионном магазине) в исполнении Эльзы Муратхузиной, похожей на молодую Татьяну Друбич, настолько хороша и свежа, что большего унижения для Рашиды, кажется, представить невозможно. Ан нет, после этого режиссёр склоняет её к суициду (дескать, хотела Катерину из «Грозы» сыграть — получай!): в финале сценический круг делает один оборот с Рашидой в лодке, а следующий оборот — уже с пустым плавсредством. 
Финал шокирующий, как бы Гузель Шакирова и прочие ни уверяли, что смерть Рашиды символическая и является намёком на то, что «ушли в небытие артисты филармонии, согревавшие душу народа в годы войны и послевоенного лихолетья, сегодня они эстрадники, зарабатывающие хлеб на банкетах и корпоративах»... В лихолетье артисты тоже не бесплатно пели, если на то пошло, да и продукты у председателя колхоза весьма настойчиво выпрашивали. Это прекрасно показывает Фаннур Мухаметзянов, исполняющий роль разбитного Яруллина — лидера концертной бригады.
Собственно, с этого и начинается спектакль Заббарова — с выступления артистов филармонии в сельском клубе: на фоне чёрного суперзанавеса они показывают спектакль по рассказу Амирхана Еники «На один час» («Бер генә сәгатькә»), написанного в 1944 году. В нём повествуется о солдате, который смог коротко увидеться с родными, поскольку поезд, следовавший на фронт, остановился неподалёку от его деревни. Парень ошеломляет своим неожиданным появлением отца, мать, сестру, жену брата, которые догадываются, как жаждет он увидеть любимую Захиду. А та тем временем безуспешно пытается успеть на встречу с ним… Захиду играет актриса Рашида, которую играет актриса Шакирова. На ней ватная телогрейка, грубые хлопчатобумажные чулки, кирзовые сапоги; губы, как заклинание, проговаривают строки прозы Еники — всё в облике деревенской девушки и её психологическом состоянии достоверно, выверено с эпохой, так же убедительны и другие шесть персонажей этого спектакля (З. Зарипова, О. Фазылзянов, А. Арсланов, Г. Гюльвердиева, Г. Хамадинурова, Ф. Мухаметзянов).
Тем самым Айдар Заббаров показывает, что создавать атмосферу времени средствами традиционного реалистического театра может, но на материале советской эпохи (как и в спектакле 2019 года «Пять вечеров» («Санаулы кичләр»)) принципиально не будет. Ни едкая ирония соц-арта ему в этом деле не нужна, ни ностальгия постсоц‑арта с его любованием артефактами времён СССР. Потому что наверняка молодой талантливый режиссёр считает социализм и идею построения коммунистического общества маревом. Действительно, о каком коммунизме может идти речь, если зуфары, хамиты и ахметзяновы неистребимы, как и частнособственнический инстинкт в природе человека.
Однако историю любви Зуфара и Рашиды невозможно переделать во вневременное «где-то когда-то на белом свете». Это история татарина и татарки, которая могла произойти только в Казани и только в сороковые годы прошлого века. Вычитать из неё колорит советской эпохи и старой Казани можно только вместе с уникальностью повести Еники. Без них гора грузовых контейнеров на сцене рождает «мышль»: «Надо жить по расчёту!» («Исәп белән торырга кирәк!») — этой заключительной репликой одаривает зрительный зал Зуфар Сабитов, пряча глаза в тени острого козырька.

Р. S. К счастью, Айдар Заббаров имеет профессиональное свойство не останавливаться на премьерных вариантах — он «допиливает» спектакли. Так что неизвестно, какие акценты появятся в инсценировке через полгода и какими она заиграет красками. На то оно и марево, чтобы непрерывно видоизменяться и будоражить воображение. 

Фотографии Фоата Гарифуллина