Среда 24/7. И другое о буднях архитектора

Лётчик, лесник… архитектор!
— Герман Алексеевич, добрый день! Всем героям этого номера — замечательным архитекторам современности — мы задаём один и тот же вопрос. Расскажите: как пришли в профессию Вы?

— Ответить на него не так просто, как кажется. Я часто вспоминаю детство — естественным желанием для мальчишек моего поколения — и для меня тоже! — было стать лётчиком или капитаном корабля. Нравились и журналистика, и режиссура. В походы ходил с удовольствием — отчего бы не сделаться лесником? Любил карандаш и бумагу, на кухне кастрюли рисовал рядом с мамой, цветочки в вазочках… Складывал всё это в папочку и забывал — а жизнь тем временем шла. 
Я учился в производственной школе, где из нас готовили профессиональных квалифицированных рабочих. На целый учебный день мы с ребятами уходили на завод, слушали лекции про самолёты, железо, сопромат, допуски и посадки. Потом после лекций стали работать: клепать инструментальные ящики, приводить в порядок молотки (их ведь сначала отливают, а потом — приводят в нормальную геометрию). Это было интересно, у меня получалось! И по труду была пятёрка… 
В одиннадцатом классе нам сказали: «Первые полгода будете с отрывом от учёбы работать на заводе». Меня распределили в бюро инструментальных приспособлений второго цеха 22-го завода. Там мы делали кондукторы — детали, необходимые для изготовления важных частей самолётов. Мы брали железку, на специальном шабровочном столе приводили её в идеальное состояние, а когда всё становилось плоским, хорошо зашкуривали. Потом кисточкой мазали медным купоросом — и она сама становилась медной.
А дальше — берёшь чертёж, чертишь прямые, окружности, овалы — довольно сложную фигуру! Потом — выпиливаешь, сверлишь… Фрезерный, шлифовальный, сверлильный станки, собственный верстак с тисками — всё это было частью бюро инструментальных приспособлений. Нам даже зарплату платили! Четыре месяца я приносил её маме — очень мне это нравилось. И газировка там была бесплатная! А в седьмой цех можно было ходить смотреть на самолёты…
Один раз я залез в самолёт, а там запах — абсолютно не такой, как в машине, необычный! Думаю: «Всё-таки буду лётчиком!» Забрался в кресло пилота: «Как здорово, вот бы полетать!»

Поездка студентов в Ораниенбаум. 1970

— Но лётчиком Вы так и не стали…

— Да, пришло время определяться, и тут!.. Во время учёбы в школе я посещал кружок рисования в ДК Ленина. Наш педагог — молодой парень в белом свитере — заставлял писать натюрморты. Мне это нравилось, и как-то так получилось, что ни с того ни с сего я решил стать архитектором. Откуда это? Никто из моих родных архитектором не был, да и я только приблизительно представлял, что это за профессия! 
Но вот что вспоминается: ещё когда был дошкольником, очень любил кубики. Были такие сталинские — с арками, фронтонами, пилястрочками… Мама мне купила набор, и я из него строил города. А потом ложился и смотрел: получались площадь, улица… Это завораживало. 
В чём-то на меня повлиял и такой момент: во втором классе мой друг Дёгтев на листочке бумаги одним движением нарисовал голубка, да так точно! Меня как будто ударило: «Как же так, только что ничего не было, а уже птичка, и так славно!» Меня это зацепило… Сейчас и я так умею. (Улыбается.)
Возможно, эти факторы как‑то сложились в моём юношеском инстинктивном понимании вопроса; может быть, я и раньше думал об этом, но не отдавал себе отчёта — но у меня возникло настолько твёрдое желание, что уже в следующую субботу я отпросился с уроков и поехал в КИСИ узнавать, к каким вступительным испытаниям нужно готовиться. Там и выяснил, что на архитекторов в вузе не учат, а есть направление ПГС — промышленно-гражданское строительство. Пошёл к другому стенду, смотрю расписание занятий — и вижу предмет «архитектура». Отлично! Тут же принял окончательное решение — поступаю в КИСИ! Начал готовиться… 

Горячая студенческая юность
— Сложно было?

— Непросто! Надо ещё отметить, что человеком я был в юности увлекающимся — чем только ни занимался! И в кружок механиков ходил, и на мандолине играл, и кино показывал, и секцию лёгкой атлетики посещал — даже разряд имел!
Но тут всё бросил и начал учиться. Удивительно — у крепкого троечника мигом пошли четвёрки с пятёрками! Стоило принять решение, как тут же появилась ответственность.
В институт я в итоге поступил, но не на ПГС — не хватило одного балла. Подвела математика: попался суровый дядька, который подрезал меня на экзамене, так что я получил тройку. Но на санитарно-технический факультет — прошёл! Отделение было: «водоснабжение и канализация». Думаю: «Ничего страшного, всё равно предмет «архитектура» здесь есть, рисунок — тоже, что мне ещё надо? Дальше будет видно, а пока — надо учиться».
И учиться я стал хорошо. По математике у меня теперь была пятёрка — профессор Ким отлично давал материал. И только дело пошло, как вдруг оказалось, что при ПГС открывают архитектурное отделение! 

— Вот это да! То, о котором Вы мечтали?

— Да! Я тут же отправился к ректору и говорю — хочу со своего технического факультета перей­ти на ПГС и учиться архитектуре. Он отнёсся с пониманием. В учебной части тоже дали добро, объяснив, что нужно досдать черчение и рисунок. Подготовился — и сдал! Со мной целая когорта ребят перепрыгнула на архитектуру. 
Правда, те, с кем я начинал учиться, удивлялись: «Ты что, чокнулся? У нас же отличная специальность, начальниками будем!» Так и вышло — когда они окончили обучение, их быстро забрали на «КамАЗ», они там выросли. Многие действительно стали начальниками! Но лично мне нравилась архитектура. 

Г. Бакулин, А. Киселёв на практике в с. Шапши.

— Кто были Вашими педагогами?

— Наш и последующий курсы вели выдающиеся архитекторы‑практики и преподаватели. Список их велик. Назову лишь М. Х. Агишева, Г. М. Пичуева, А. С. Корякову, В. Н. Борисова, А. Г. Бикчентаева, М. Г. Тимербулатова…
Своим главным учителем я считаю выдающегося советского архитектора Исмагила Гайнутдинова (один из его проектов — здание Театра оперы и балета им. М. Джалиля — А. А.). Исмагил Галеевич был профессором МАРХИ, приехал в Казань из Москвы, и нас тоже обучал по программе лучшего архитектурного вуза страны. 
Уроки профессора Гайнутдинова были замечательными. А как интеллигентно он себя с нами вёл! Мы же порой по молодости были такими спорщиками! Помню, в преддверии защиты диплома я потерял полмесяца, пытаясь его переспорить. Потом сдался… Уже завершая диплом, понял, что Исмагил Галеевич был прав. На дипломе получил пятёрку.

— Какой была его тема? 

— «Туристический центр на острове Свияжск». У меня была задумка, её поддержал и развил профессор — так называемая невидимая архитектура. Чтобы не портить общий вид, встроил предполагаемый туристический центр в зелёный склон, восстановил все разрушенные церкви… Кстати, проект диплома у меня сохранился! Считаю, что его можно было реализовать.
После окончания института я пришёл посоветоваться со своим учителем: «Исмагил Галеевич, меня зовут в районные архитекторы, стоит ли соглашаться?» На что он покачал головой: «Нет. Иди к станку». Так я и оказался в «Татаргражданпроекте», где и работаю до сих пор (сегодня — ГУП «Татинвестгражданпроект». — А. А.).
Вторым моим преподавателем был Сайяр Ситдикович Айдаров, он меня мучил — в хорошем смысле, конечно! — татарской архитектурой. Как-то принёс мне дайджест своей докторской диссертации, где определил пять признаков татарской архитектуры, к которым я неоднократно обращался, по-своему их переосмыслив. 

Символический смысл
— Каким образом?

— В своей деятельности я не только исполнял производственные задания, но ещё и зачастую усложнял себе работу тем, что ставил дополнительные условия. Например, сделать дом именно казанским, чтобы о его принадлежности к Казани рассказал молчаливый язык архитектурных символов.
Да, символы города — одна из моих заморочек буквально с середины семидесятых годов. К чему это меня привело? Во‑первых, я всегда мог на градсовете объяснить, почему сделал проект именно таким. Это не «вчерашний сон архитектора» и не «левой рукой за правое ухо», как говорил Р. М. Муртазин. Нет! У меня есть обоснование! Это всегда облегчало согласование. Но, с другой стороны, система проектирования на основе средового подхода требует большего объёма исходных данных, которые приходится собирать архитектору в связи с их специфичностью. 
При этом над тобой довлеют календарные графики, они заставляют в определённый день и час отдавать задания конструкторам, а следом — и инженерам, чтобы они могли разместить все необходимые трубы, провода, технические помещения… В результате оказываешься в достаточно экстремальной ситуации, когда нужны снайперские выстрелы — сразу в десятку! 

Г. Бакулин, Б. Кобзев, Р. Садыков, Г. Лебедев, Т. Файзуллин, Л. Лакрицкий, С. Саначин. 
Обсуждение макета здания Главпочтамта с областным узлом связи. 1976

— Вы делали именно такие выстрелы?

— Мне повезло: за время учёбы определилось, что лучшие эскизы — это первые, и работа подтвердила это «открытие».  Наверное, я холерик — получалось быстро! Эта особенность дала мне возможность адаптироваться к строгой системе реального проектирования.
Много лет я проработал под руководством Валентины Даниловны Пановой, на архитектурном небосклоне — личность довольно известная. Очень благодарен ей за то, что не создавала мне тепличных условий. Это позволило мне сохранить свои идеи, а не приспосабливаться под задачи производственного механизма по принципу «абы как, лишь бы отдать».
Первое время меня даже называли «резинщиком», грозились лишить премии. (Смеётся.) А всё потому, что нам всегда давали сложные задания, сразу — большие объекты.
Когда я только распределился в «Татаргражданпроект», мне тут же дали проектировать Областной узел связи и вычислительный центр «Татэнерго». Работавший ранее над этим проектом Ринат Насыров ­уехал в Челны главным архитектором и свои объекты оставил мне. 
А вскоре Валентина Даниловна дала мне проектировать водную спортивную базу на озере Средний Кабан, и я сразу занялся творчеством. Жаль, что в итоге этот объект так и остался нереализованным…
Так вот, «Татэнерго». Мне нужно было подготовить проект фасада. Я его красил чёрными чернилами. Их разводишь — и получаются облака. А мне говорят: «Мы же тебе фасад сказали делать, что ты тут художества развёл?» Нанёс тени — и всё встало на свои места. Фасад получился художественный и в то же время точный, правильный, его согласовал Мунир Хасьянович Агишев, который в тот момент был главным архитектором города. После этого я сделал ту самую водную спортивную станцию, а потом мне поручили реконструкцию Театра им. Качалова. Было это в 1972 году. Я обрадовался — сложный объект!

Сорок лет в театре
— Вы ведь работали над ним в несколько заходов?

— Да, Качаловский театр — это объект, который я делал всю жизнь. (Смеётся.) Главный художник театра Эрнст Брунович Гельмс, с которым я начинал эту работу, сказал: «Я не доживу до его реконструкции, а ты, — указал на меня пальцем, — на пенсию с ним уйдёшь». Как в воду глядел!
Только представьте: работу над Качаловским театром я начал в 1972 году, а закончил —  в 2014-м. Больше сорока лет! Чего там только не было! 
В процессе строительства первой очереди реконструкции мы перекрыли внутренний дворик стеклянной крышей. Я нарисовал эскиз, а скульптор Асия Миннуллина изваяла в бронзе актёра Василия Качалова — получилось театральное фойе! При расчистке стен обнаружились заложенные кирпичом старые дверные проёмы. Мы их открыли, привели в порядок — всё под старину! Много историй связано с этим театром… 
Вообще, что ни объект — то драматическая история! Про каждый можно книжечку написать, новеллу, рассказ! Одна из них — о проходной гаража Совмина на улице Саммера, которая ныряет вниз на Подлужную.
Я там сделал «стекляшечку» с балкончиком с красивым видом, её одобрили, это был мой первый построенный объект. Начало 70-х, я совсем ещё «молодой архитектор», а объект строится! И Качаловский театр — проектируется!
Вышло так, что я сразу понял — попал, куда надо! То, что заданий у меня было так много, меня очень воодушевляло. Каждое утро на работу приходил рано — и скорее чертить! До чего интересной была жизнь! 

Не наступить 
на горло городу
— Над какими ещё проектами Вы работали в это время?

— Естественно, я не все сорок лет занимался театром! Возвращаясь к областному узлу связи и «Тат­энерго»… Проекты-то я сделал, но мне они интуитивно не нравились. Я всё ходил и думал: неужели буду тем архитектором, который окончательно наступит на горло старой Казани? Всё-таки мне думалось, что Казань обязательно должна сохранять своё историческое лицо. План города испортить труднее, но застройку испортить — запросто! И я ходил, всем мозги полоскал, говорил: «Давайте переделаем!» В Главпочтамт (заказчик областного узла связи) сходил, они говорят: «У нас пока денег нет, делай что хочешь» — и я поехал в Москву, на целый год учиться в МАРХИ. Учиться меня направил «Татаргражданпроект» (и платил при этом зарплату!) для того, чтобы я сделал градостроительное обоснование застройки площади, которую я называю Театральной. Это то место, где расположен нынешний Театр Камала и начатое строительство «Татэнерго».
В Москве я подготовил проект «Методические основы разработки архитектурно-пространственной композиции городской среды», где чертил схемы и писал о том, как город развивался, какова его «образная ткань». Начал подступаться к теме символических языков, к тому, как город рос в веках, как изменялась его планировка, как формируется ядро общегородского центра, система локальных центральных мест.
Как подойти к доказательству того, что Казань нуждается в развитии с сохранением облика исторической части? Пусть где-то новая застройка и будет современной, но не нужно нарушать основные регламенты, сложившиеся веками! 
В результате я подготовил работу, которая доказывает, почему эту «бешеную оглоблю с неким тазиком наверху» в стиле К. Тангэ следует заменить на более соответствующую историческому центру и почему зданию «Татэнерго» необходимо снизить этажность.
В МАРХИ у меня были отличные руководители — классики советской архитектуры Алексей Эльбрусович Гутнов и Ярослав Владимирович Косицкий, которые даже рекомендовали мне защищать диссертацию, ведь таких научных разработок практически не было. Но мне — не до диссертации, я же стал практиком! Валентина Панова сказала мне: «Выбрал профессию — не меняй коней на переправе», вот я и работал!

Герман Бакулин у здания родного «Татинвестгражданпроекта».

Без спора с Сандецким
— Расскажите подробнее о работе над проектом Выставочного зала!

— Этот проект (за него творческая группа Германа Бакулина в 1981 году получила Тукаевскую премию. — А. А.) как раз и стал примером этого, более сложного способа проектирования, за который меня производственный отдел института называл «резинщиком»! Это — адресный, средовой подход, где учитываются особенности города. Применив его, я сумел снизить этажность на участке, где находилось «Татэнерго». 
Повторюсь: я не представляю себе подхода к проектированию без учёта широкого градостроительного анализа — что ждёт место? Место же всегда чего-то хочет, но оно молчит! Это мы должны суметь прочитать этот посыл, желание города иметь конкретную архитектуру, а не какую-нибудь, которая тебе вчера приснилась! Именно для этого и надо готовить аналитику — как мы и делали по Выставочному залу. 
Сперва работу поручили молодым ребятам, которые только устроились к нам на работу. Я к тому времени уже проработал шесть лет и был руководителем группы. Директор института Узбек Гибадович Алпаров хотел, чтобы над этим проектом ребята трудились самостоятельно, но они захотели эту сложную работу делать со мной. Место интересное, сложное: центр города, напротив — Дом Сандецкого! Говорю Володе и Ринату: «Я, как руководитель группы, буду помогать в любом вопросе проектирования». Но коллеги из чувства профессиональной солидарности смогли убедить начальника мастерской В. Д. Панову и настояли на своём. Ничего не оставалось, как согласиться! 
…И вот мы идём пешком по улице Карла Маркса, смотрим, какой необычный перекрёсток, где расположен Дом Сандецкого. Он отличается от других отступами от красных линий улицы, большей раскрытостью. Мы предложили перенос усадьбы Боратынского на другое место и включили это решение в эскизный проект. Но это предложение не было одобрено. 
В течение месяца мы согласовали проект, и была начата стройка. Когда Узбек Гибатович вышел из отпуска, он вызвал нашего руководителя Валентину Даниловну для разговора. Ответ был таков, что У. Г. Алпаров согласился с изменением состава авторского коллектива.
Хочется сказать, что наша группа нашла ответ на сложный вопрос адаптации нового объекта — Выставочного зала Союза художников — в условиях исторической застройки.
Комиссия, которая занималась организацией выставки «Большая Волга», высказалась одобрительно о новом здании. Получила подтверждение идея контраста и учёта локального масштаба улицы К. Маркса.
Для нас это был большой комплимент.
Я понял, что всё получается, что в средовом подходе нет ничего сверхъестественного, надо только поработать, собрать исходные данные, определить суть этого места и раскрыть его будущее. 
С той поры я проектировал, пользуясь этой методикой Её принципами стали локальный градостроительный масштаб, интерпретация характерных деталей, контраст статичности и динамики композиции объектов, формирующих перекрёсток и ряд других.

Как дошёл 
до жизни такой?
— А чем закончилась история с областным узлом связи и «Тат­энерго»?

— После защиты диплома на курсах повышения квалификации МАРХИ организовал презентацию работы в «Госгражданстрое» у заместителя председателя организации Вавакина. Проект получил полную поддержку в виде официального письма, где в заключении было написано: «Реализовать, и о результатах сообщить». Этот документ послужил основанием созыва большого совещания в Областном комитете партии. Причина была существенная. Работа была уже начата, «Камгэсэнергострой» уже изготовил опалубку для стеновых панелей из нержавейки в соответствии с уже утверждённым проектом высотного здания ВЦ «Тат­энерго». Ну, думаю, зарежут сейчас! Ничего подобного! 
Вызывают меня в Обком КПСС с проектом, спрашивают — как я дошёл до жизни такой, что готов зарубить проект высотного здания ВЦ «Татэнерго» с навесными панелями, которое сам же и спроектировал с Ренатом Галеевым? 
Сидит комиссия — все начальники, мэр города К. Ш. Исхаков, главный архитектор города М. Х. Агишев, коллеги из проектных организаций и местного Госстроя. М. Х. Агишев был сторонником высотного решения. По его мнению, здание «Татэнерго» отлично уравновешивало Камаловский театр... 
Я стою у стенки на фоне московского дипломного проекта — как перед расстрелом! Заседание вёл секретарь Обкома по строительству Григорий Фадеевич Самойлов. Присутствовали М. Г. Сабиров, Б. А. Кадников, Р. С. Насыров… Приступили к голосованию: может быть, стоить сохранить старые идеи, не выкидывать на помойку уже сделанный проект? Думаю: «Если проголосуют против моего решения, то я становлюсь дураком. Дуракам проекты больше не дают: раз они сразу приходят с неправильным решением, больше решений им принимать будет не надо. Наверное, придётся мне уехать из Казани…»
Городское руководство поддержало старый проект. Но Мухаммат Галлямович Сабиров и Борис Александрович Кадников высказались за проект снижения этажности ансамбля театральной площади. Самойлов подвёл черту: «Надо всё-таки выполнить проект, который рекомендует “Госгражданстрой”». Так и записали в протокол — делать по моему проекту. 
Но не всё так просто! Мунир Хасьянович Агишев на правах главного архитектора объявил на это место конкурс. И судьба распорядилась так, что архитекторы института «Татаргражданпроект» этот конкурс выиграли… Наша группа довела его до стройки. В 2003 году объект был сдан.

Любимые — 
проекты и места
— У Вас есть проект, который Вы считаете самым любимым?

— Пока я делаю проект, он мне нравится больше всех. Невозможно работать, если тебе что‑то не нравится! Заставлять себя я не умею… Но если говорить более-менее рационально, то больше мне нравятся те объекты, которые были сделаны быстро. Вот, например, СПА-центр на Островского. В нашей авторской группе сразу определилась идея символов природы для образа объекта. Планы и фасады в той или иной степени построены были на аналогах: скалы, реки, деревья… Эскизы были одобрены заказчиком. И, что было важно, дополнены активным участием в выборе планировочного решения. Это позволило усовершенствовать функциональную схему объекта, сделать его более функциональным и выразительным. Нашлись решения, закрепившие символы природы в конкретных архитектурных замыслах. 
Ещё один объект, где удалось реализовать достаточно полно архитектурный замысел — это комплекс административных зданий по улице Большая Красная. На этот объект институт «Татинвестгражданпроект» объявил конкурс с приглашением всех желающих профессиональных архитекторов. Комиссия, работавшая с участием столичных и питерских мастеров архитектуры и заказчика объекта, отдала первое место нашей проектной организации.
Совсем иная история — Гуманитарный институт с размещением памятника Салиху Сайдашеву, где наша группа работала со скульп­тором Махмутом Гасимовым. 
Эту работу ГУП «Татинвестгражданпроект» получил в результате достаточно сложного конкурса. Были представлены очень интересные проекты. Наше предложение было сделано за очень короткий срок — две недели, авторским коллективом, состоящим из молодых специалистов.
Решение по результатам конкурса пришло не сразу. Больше месяца прошло, когда нас вызвали к мэру города Камилю Шамиль­евичу Исхакову и объявили результат. 
Получила поддержку идея открытой на восток дуги с возможностью организации переходного масштаба от пространства озера Кабан к размерностям плотной исторической среды. Так получила завершение идея М. Х. Агишева об организации архитектурных «ворот» в Старотатарскую слободу с участием ансамбля улицы Татарстан. 

— А место любимое у Вас в городе есть?

— Вся Казань! Но особенно люблю центральную часть. А ещё — берега водоёмов, природу, уютные пространства, где можно выйти на просторы. В нашем городе такие места есть! Здорово, что улицы у нас расположены именно так: одни смотрят на Волгу, другие — на Казанку, и хорошо бы их не затыкать, а раскрывать, чтобы пространства манили, а люди чувствовали, что они живут в окружении природы! На мой взгляд, важная часть казанского образа — это зелёные холмы, откосы, природные мотивы. Мне нравится, когда благоустройство делают так, как на набережной озера Кабан, с естественными формами озеленения. И, конечно же, нужно больше выходить на Волгу и Казанку, железнодорожные дамбы с зелёными откосами тоже включать в благоустройство, чтобы и они становились интересной динамической частью города. 

Дедушкино завещание
— В эпоху безвременья девяностых в городе появилось немало уродливых объектов…

— Да, в это время — благодаря появившимся «новым свободам» — градостроительный порядок был решительно нарушен. При этом многие не понимают: понятие «свобода» — это уловка для дураков, а на самом деле наша свобода — это коридор, потому что есть другой человек, у которого своя свобода, свои ограничения. И у города — тоже! Город — и объект, и субъект, у него есть тоже свои принципы, и если ты влез с сундуком, значит, ты задавил город, нарушил его свободу! Кафтырев (Василий Иванович, автор первого регулярного (генерального) плана Казани. — А. А.) ещё в восемнадцатом веке заложил регламент, а если ты его нарушил, значит, ты дедушку, прадедушку своего обидел! Что за внук такой, если у него нет понятия о родстве?..