Васильев даровал городу мир

Журнал "Казань", № 5, 2015

Причаститься к бессмертному произведению великого композитора, со дня рождения которого в нынешнем году - так, между прочим,- исполнилось 330 лет, стало возможным благодаря идее культового российского танцора и хореографа Владимира Васильева. Реализовать её взялось руководство Татарского академического государственного театра оперы и балета имени Мусы Джалиля.

Для одного из флагманов российской театрально‑музыкальной индустрии, каким зарекомендовал себя наш театр оперы и балета, исправно поставляющий публике сценические бестселлеры, обращение к редко исполняемому не только у нас, но и во всём мире сочинению можно расценить как своего рода «неформат». Хотя имя Баха для многих и является определённым маркером понятия «классика», но за всю историю музыки оно так и не пополнило ряды кассовых, каковыми стали, к примеру, фавориты продюсеров и меломанов Чайковский и Рахманинов. Не наблюдается этого даже в год юбилея гения. Может быть, по этой причине организаторы проекта не стали упоминать о круглой дате композитора ни в афишах, ни в буклетах? Вероятно, они решили, что успех спектаклю сполна гарантируют имя легендарного Васильева и словосочетание «мировая премьера». Надо отдать должное - не промахнулись.

Идеей создания спектакля на музыку мессы Васильев заболел около сорока лет назад. Первоначально хотел поставить грандиозное действо с гигантскими оркестром и хором, солистами и балетом, собранными со всего света на площади Сан‑Пьетро в Ватикане. Не удалось. Отдельные части грандиозного по размерам и масштабам сочинения использовались хореографом в известном художественном фильме «Фуэте» (1986). В разное время он обращался с замыслом к столичным Большому и Мариинке, но ни там, ни там на эксперимент не решились. Зато решился наш оперный - и «даже в области балета» пилотный во многих начинаниях Татарстан не явился исключением.

В качестве музыкального руководителя к проекту привлекли голландского дирижёра Винсента де Корта - одного из знатоков традиций исполнения музыки барокко и классицизма. Сольные партии в мессе исполнили болгарка Эмилия Иванова (сопрано), солистка Большого театра Агунда Кулаева (меццо), солисты московской «Новой оперы» тенор Алексей Татаринцев и бас Максим Кузьмин‑Караваев. В заглавных балетных партиях выступали солисты нашей труппы, составившие концептуально интересный в интернациональном и, простите, если что не так, межрасовом плане ансамбль - Мидори Тэрада и Коя Окава, Аманда Гомес и Михаил Тимаев, Кристина Андреева и Антон Полодюк. Не знаю, было ли в этом некое режиссёрское намерение, но присутствие на сцене креольских, азиатских и европейских типажей, бесспорно, усилило глобальную общечеловеческую идею постановки.

Композитору при жизни так и не пришлось услышать своего величайшего творения. Что, впрочем, не удивительно - духовное по своему жанру сочинение не укладывалось в рамки церковных канонов и сильно превосходило исполнительские возможности современников. По сути, всё наследие Баха стало сокровенным шифром для потомков, его бесконечным внутренним диалогом с Творцом, в которого он верил, безусловно. Музыкальный язык «великого кантора» полон тайных кодов, целых звуковых формул и символов, значение которых по сей день разгадывают исследователи его творчества. Даже латинское написание имени B‑A‑C‑H в «переводе» на нотный язык есть не что иное, как крест.

Тем не менее, говоря о хореографической версии опуса для католической службы, Владимир Васильев подчёркивал, что основной его идеей является необходимость единения людей, независимо от их религиозной принадлежности, осознание человеком самого себя как части общей Вселенной.

Первые аккорды мессы звучат за прозрачным занавесом. На высоком подиуме - фигура дирижёра. По обе стороны от него симметрично расположен оркестр, дальше и выше - хор. На эфемерный «супер» проецируются мириады цифр, нотных знаков, созвездий и бесконечных очертаний человеческих лиц. Так из хаоса зарождается жизнь, в мир приходит Человек в своём двуедином начале - мужчины и женщины. На сцене появляются мальчик и девочка, которым предстоит повзрослеть, испытать любовь, размолвки, трагедию утраты. Перед нами разворачивается жизнь, как череда радости, страданий, смерти и возрождения к новой жизни - бесконечная спираль событий, миллионы лет раскручивающаяся по непостижимому нам сценарию. Драматургия постановки построена на чередованиях контрастных частей мессы, в которых скорбь и ликование равно неизбежны и прекрасны.

Простая, но отнюдь не банальная философия постановки воплощена в её чёткой и выверенной композиции. Со стороны она напоминает конструктор из крупных явственно читаемых деталей - музыкантов, хора, солистов, балета,- которые идеально пригнаны одна к другой, и нет среди них случайных. Сценография лаконична. Оркестр и хор одеты в монашеские костюмы, исполняющие сольные партии певцы появляются в платьях эпохи Ренессанса и выглядят ожившими фигурами полотен Рафаэля и Тициана. В минималистичных костюмах солистов балета явный отсыл к античности - временам, когда боги ходили по земле в совершенной телесной оболочке, а люди чувствовали себя равными богам. В видеоряде спектакля использованы образы работ художницы Светланы Богатырь (Россия‑Франция), создавшей целую серию рисунков из нот и цифр, выражающих неразрывное единство мысли и чувства, любви и знания, разума и божественной интуиции. «Гармония и алгебра» спектакля Васильева конгениальна его первоисточнику - сочинению великого изобретателя и импровизатора Баха, достигавшего в неустанных комбинациях звуков поистине неземных высот озарения.

С точки зрения хореографии постановка выдержана в классическом духе. Васильеву вообще не свойственно поражать публику модерновыми выкрутасами. В музыкальной же интерпретации упор сделан на распространившуюся во второй половине XX века традицию «аутентичного» звучания (для оркестра даже были специально закуплены несколько барочных инструментов). В данном случае можно было бы поспорить о правомерности такого решения - характерное аскетичное звукоизвлечение во времена Баха изрядно компенсировала великолепная акустика храмов, чего, увы, нельзя сказать о возможностях нашего театра. В выборе солистов приоритет был явно отдан певцам, уже зарекомендовавшим себя в исполнении не только оперных партий, но и сочинений ораториального жанра. Нежное сопрано Эмилии Ивановой отдавало лёгким серебром в дуэтах с густым «золотым» меццо Агунды Кулаевой. Тенор Татаринцева на высоких нотах порой приобретал краски голосов барочных кастратов, бас Кузьмина‑Караваева звучал по‑апостольски мудро и назидательно.

После спектакля я с интересом читала вышедшую в интернет‑изданиях критику. Было любопытно сопоставить собственные впечатления с мнением авторитетных коллег. «Зацепила» рецензия Ольги Федорченко из Санкт‑Петербурга, назвавшей спектакль Васильева началом «великого крестного хода» официального искусства в противовес скандальным режиссёрским трактовкам.

«Высокодуховность» постановки Васильева подверглась с её стороны явственной иронии, что в свою очередь спровоцировало среди комментариев читателей публикации сравнения спектакля с «осетриной второй свежести» для неискушённой провинциальной публики. По поводу последнего, можно лишь напомнить о том, что сразу после казанской премьеры, 18 апреля, постановка была представлена в Большом театре на юбилейном бенефисе, посвящённом 75‑летию танцовщика. Среди зрителей в тот вечер, надо полагать, «неискушённых» и всеядных представителей не было, а собрались истинные почитатели, коллеги и единомышленники великого артиста.

Любой творческий результат, конечно, можно оценивать по‑разному. Не в последнюю очередь это зависит и от компетенции критика, и - что там греха таить - его ангажированности. На мой взгляд, главной ценностью события стала тишина в зале, явившаяся звенящим контрапунктом звучанию музыки, люди заворожённо наблюдали за танцем - люди слушали в это время Баха! Вечер, проведённый 14 апреля в нашей опере, оставил желание поделиться той энергией истины, добра и красоты, которую подарил публике Владимир Васильев. Незадолго до премьеры открылась его персональная выставка «Я продолжаю жизни бег» в Центре «Эрмитаж‑Казань». Про таких говорят: «человек ренессансного склада». Для меня он олицетворяет поколение людей редкой, золотой породы - покорителей космоса, открывателей новых физических и поэтических формул, представителей, действующих в авангарде мысли и творчества, вписавших достижения большой страны в ряд достояния всего человечества. В этом - счастливый удел избранного.