Время благодарности

Народный артист Татарстана и России Вадим КЕШНЕР 22 марта 2022 года отметил своё 85-летие. Более сорока лет он преподавал в Казанском театральном училище. Благодарные выпускники, разбросанные сегодня по всему миру, с огромной нежностью вспоминают уроки Мастера в тандеме с легендарной Юноной Каревой. Сегодня Вадим Валентинович уверен: пришла пора благодарности.

…22 марта мне исполнилось восемьдесят пять. Подумать только! Благодарю Бога за то, что он даровал мне такую долгую жизнь.
Прошедшие годы спрессовались в единый объём памяти, и стоит потянуть оттуда один факт, тут же всплывают во всём цвете малейшие подробности того мига, когда это происходило…
В Театральном училище я преподавал сорок пять лет. Это, конечно, колоссальный срок, чего только не было за это время! Но свойство человеческой памяти — помнить только хорошее, хотя работа, конечно, никогда не была лёгкой. Заработок не был целью, всем двигал энтузиазм. У великого режиссёра Питера Брука есть понятие «пустого пространства», но у него оно было пустым от богатства, а у нас — от бедности. Были времена, когда училище очень плохо материально обеспечивалось. Не было даже стульев! Работали на кубах, в каких только условиях не занимались... 
Хвастаться нехорошо, но я горжусь, что мне довелось работать с Юноной Каревой. Вместе мы выпустили десять с половиной курсов — и только когда она умерла, последние полгода курс доводил я один, а потом уже выпускал без неё сам. Уверен: это был лучший российский театральный педагог, её признавали все без исключения! Было множество побед, много замечательных студенческих спектаклей: «Мёртвые души», «Овраг», «Кьоджинские перепалки» Карло Гольдони, да всех и не перечислить…
Как я вообще стал преподавать? Это произошло случайно. В Качаловском театре, где я служил всю жизнь, был замечательный актёр Вадим Остропольский. Жаль, он очень рано ушёл из жизни… Как великолепно он играл Адуева‑старшего в «Обыкновенной истории»! Я был Адуевым-младшим. Он уже вёл курс в Театральном училище, и однажды пригласил меня к себе ассистентом. Я согласился. Два года мы с ним работали, и вдруг к нам в театр приехал новый главный режиссёр — Владимир Михайлович Портнов, удивительный человек, с которым я сыграл одни из лучших своих ролей. Как гремел по всему Союзу его «Быть или не быть»! Остропольский пригласил Портнова к себе на курс, а я соединился с Юноной Каревой, и в 1981 году спектаклем «Вишнёвый сад» мы выпустили свой первый курс. 

«Вишнёвый сад». Первый выпускной спектакль курса Вадима Кешнера и Юноны Каревой. 1981

Зерно и роза
Всегда сравниваю будущих артистов с розой: если её не подпитывать, то бутон так и не раскроется, засохнет. Юнона придумала упражнение: студенты лежат на полу, совершенно расслабленные, потом мысленно пускают в себя, в центр своей груди зерно, и оно начинает мысленно разрастаться. Человек-растение начинает всходить, всходить, всходить, достигает самую высокую точку этого рассвета — и какое-то мгновение всё это держится! Это какая вера должна быть! Вообще, самое главное в актёре — это вера и восприятие.
Педагогика — сложнейшая работа, кнут и пряник. Сплошной пряник и сплошной кнут ничего не дадут. Актёр по своей природе человек ленивый, он должен преодолевать, каждый день брать ступенечку. Что-то вчера не сделал, чего-то не было, а сегодня уже следующая ступенька. 
Но если говорить о студенческих спектаклях, то, может быть, это моя нервная индивидуальность, но смотреть мной же поставленное гораздо сложнее, чем если бы я там играл. Клянусь, это не красивые актёрские слова!

В. Розов. «Обыкновенная история». 
Тётушка Елизавета — Юнона Карева, 
Александр Адуев — Вадим Кешнер.

Пушкин и Баба-яга
Сам я начал играть уже в восемь или девять лет. Всё началось с дворовых спектаклей, в которых мы участвовали с братом. Помню «Пиковую Даму», я был Лизой. 
Эх, детство… Это было непростое время. Мне было четыре, когда 23 октября 1941 года на улице Профсоюзной забрали моего отца. Он был арестован, сослан, и невинно погиб 21 января 1943 года. 
Терпели и холод, и голод, и то, что маленькие мальчишки бегали вокруг нас с братом и кричали: «Фашисты, фашисты!»
...Но мне повезло в жизни. Я сыграл такие роли, о которых можно только мечтать. Это и «Быть или не быть», и «Обыкновенная история», и «Пушкин в Одессе» Юрия Дынова…
Другие любимые роли? Наверное, профессор Преображенский в «Собачьем сердце». Некоторые даже говорили, что я интереснее играл, чем Евстигнеев в кино. Я этого не нахожу. Мы — разные. А Евстигнеев — гений!
Персиков в «Роковых яйцах». Баба-яга! До сих пор её вспоминают уже выросшие дети…
Уже потом, когда я читал отрывки из «Пушкина…» на концертах и встречах, зрители спрашивали: нельзя ли восстановить этот спектакль? Улыбался: Пушкину там 23 года, а мне — уже 60! Но я до сих пор читаю оттуда куски. Только послушайте: 
Россия — странная страна.
В ней даже жить — порой 
геройство.
Почти при всех царях она —
Устроенное неустройство.
Россия — край метаморфозы,
Где всех одна связала нить,
Где шутка порождает грозы,
Чтоб грозы в шутку 
превратить.

Считаю, что только за это уже нужно ставить памятник: 
Ах, саранчовая орава,
Без мысли влезшая в чины!
Кто говорить даёт вам право
Со мною от лица страны?
Страны великой из великих,
Хотя б за то, в конце концов,
Что при хранителях безликих
Хранит великое лицо.
Несмотря на определённую смелость, этот спектакль никогда не подвергался цензуре, но вообще чиновники попортили нам немало крови. Критиковали, не принимали спектакли… Впрочем, не хочу вспоминать плохого — наступил тот момент, когда хочется только благодарить. 

Взлёты — и новые взлёты
В 50-е годы Театр Качалова гремел. Когда приезжали в Москву на гастроли, зрители восхищённо говорили: Ригорин приехал (директор театра. — Ред.)! Тогда играли легенды — Жилин, Якушенко, Проваторов, Загорский. Мы учились у них, вот тогда был взлёт! 
Потом был взлёт, когда молодые играли молодых, потом по­шли большие роли в горьковских пьесах, мы так уважали этих стариков! Когда я играл Якова, ловил себя на мысли: боже, я на сцене с самим Якушенко! Испытывал невероятный трепет, когда он читал монолог Щукаря на срубе, я всегда бегал в кулису, смотреть, как он вышивает кружева, что он вытворял!
И вновь был взлёт, когда мы работали с Портновым.

Ю. Оснос. «Жизнь для вечности». Пётр Чайковский — Вадим Кешнер.
Были интересные роли в спекталях Александра Славутского...
Всё это — театр разных эпох, разных режиссёров, разных артистов, каждые имели свои прелести, достижения и неудачи. 

Великомученики и успех
А сколько у меня было потрясающих дружб и встреч в «Актёре» в Сочи, в «Актёре» в Ялте, с кем только я не общался! И с Михаилом Андреевичем Глуцким, и с Ией Саввиной, и с Папановым, зарядку вместе делали… С балетными дружил… Всех не перечислишь, причём я никогда в жизни ни к кому не лез, они сами меня выбирали. 
Актёры — люди тщеславные, как и поэты, по-другому не может быть! Всегда считают — я хочу быть лучше, чем Иванов, Петров, Ибрагимов, хочу играть эту роль лучше, точнее, чем напарник. И это естественно.
Когда какой-то артист скажет, как он делал роль, не верьте ему, он врёт! Никто не знает секрета, роль может сложиться, как и где угодно, ты всё время находишься в процессе затухания и возбуждения. 

Ю. Дынов. «Пушкин в Одессе». 
Александр Пушкин — Вадим Кешнер.
Недолюбливаю артистов, но восхищаюсь актёрами-личностями. Когда они творят, понимаешь, что театр — это великое достижение, где живут великомученики, всю жизнь страдающие, но успех всё окупает. 
«Достиг я грустной зрелости черты, и с этой крутизны мне стало ясно: шум — суета, шум — трата сил напрасно. Служенье муз не терпит суеты...» — эти слова Юрий Дынов вкраплял в свой текст, и сегодня я с ними полностью согласен.
Казанское театральное училище — это, конечно, особая страница в моей жизни, к которой я отношусь очень трепетно. У нас замечательные педагоги — Татьяна Валентиновна Лядова, Татьяна Михайловна Корнишина, Рустам Мулланурович Фаткуллин — каких ребят они выпускают!

Виват, артист!
У меня было много поклонниц, которые потом, уже спустя много лет после знаковых ролей, встречали меня на улице, в магазине и говорили: «Спасибо вам!» Я говорю: «За что?» Отвечали: «За то, что вы были, играли, за то, что мы на ваших спектаклях росли…»
Когда отмечал шестидесятилетие, пришли Минтимер Шарипович Шаймиев и Василий Николаевич Лихачёв, он тогда был председателем Госсовета. Лихачёв заставил весь зал кричать: «Виват, артист, виват, артист!»
Могу сказать, несмотря ни на что, я счастливый человек. Мне довелось сыграть такие роли, работать с такими партнёрами! Хочу вспомнить Люду Кара‑Гяур, она играла Анну, а я — Уилла в «Быть или не быть». Какой это был спектакль, до дрожи! Когда мы были на гастролях в Минске, знаменитый белорусский критик написал рецензию, лучше которой у меня в жизни не было. Как он принял мою работу! Он писал, что в жизни видел только трёх актёров, которые его потрясли, и я — в их числе. А Юрочка Дынов, после сыгранного мною Пушкина, написал мне на экземпляре пьесы: «Вадим, мы с тобой из одной породы птиц, моей мечте в тебе пришлось сверх воплотиться, из девяноста мной написанных страниц, ты — самая прекрасная страница!»
До сих пор во мне звучат его строки на смерть Байрона:
Мир опустел.
Есть в этой цифре 
тридцать семь
как будто бы 
предопределённость, 
его таланту постепенность
была неведома совсем.
Он вдруг расцвёл и возмужал,
своё испил и замолчал.
Кто знает, может, сей удел 
прекрасней часа увяданья,
не пережить свои желания,
мир опустел, мир опустел…
И письма Чайковского к Надежде фон Мекк помню до сих пор. Девять лет мы с Каревой читали их в сопровождении оркестра под управлением великого Натана Рахлина. После его смерти ещё многие годы играли с другими оркестрами, проехали с этим спектаклем от Калининграда до Томска, а потом и с Маргаритой Коварской под фортепиано давали камерно этот спектакль. 

Возвращайся, сделав круг!
...Считаю, что я не зря прожил свою жизнь. Дал жизнь сыну, а он — пятерым детям. Так что я — богатый дедушка!
В этом году и моя старшая внучка Диана поступила в Казанское театральное училище. Круг замкнулся. 

Записала Альбина АБСАЛЯМОВА