Логотип Казань Журнал

Видео дня

Показать ещё ➜

ЧИТАЛКА

Агроном Мугаметзянов

Татарский писатель Кашиф Валиахметович РАХИМОВ родился в 1906 году в деревне Байраки Азнакаевского района. При жизни издал две книги. Публикуемый рассказ взят из сборника «Тозсызлар» («Бестолочи»). Ныне забытое, его имя не упоминается даже в справочнике «Писатели Советского Татарстана» 1970 года. В 1934 году был арестован и осуждён тройкой НКВД ТАССР на пять лет исправительно-трудового лагеря за дискредитацию Советской власти. Реабилитирован в 1957 году. Вернулся в деревню, где работал учителем. По утверждению переводчика Рашида Тухватуллина, «Кашиф Рахимов — писатель очень своеобразный, со специфическим юмором, стёбом, порой балансирующим на грани лёгкого сюра».

— Ты что же, получается, никак, уходить надумал?
— Ухожу, ухожу, тут дальше валандаться толку не будет.
— Когда всего два года отучиться осталось, надо бы закончить, товарищ Мугаметзянов. Неплохо бы закончить учёбу, да и выйти с дипломом.
— Нет, нет, ради диплома два года своей жизни впустую тратить — на это желания нет.
— Как так — два года впустую?
— От одной учёбы без практики пользы никакой. Потому и надумал я учёбу бросить и чистой практикой заняться.
— Как это?
— Ну, например, поеду и стану агрономом.
— Да кто же тебя агрономом поставит? Ты же в техникуме всего год проучился. Да и то был среди отстающих.
— Насчёт этого не беспокойся, это всё — пустяки!.. 
Мугаметзянов попрощался со встретившимся ему однокашником по техникуму Башировым, и зашагал по направлению к вокзалу, меся влажный снег стоптанными валенками.
Сидя на своей дорожной корзине среди шумной толпы, он думал о том, как, окончив всего один курс техникума, будет работать агрономом. Мечтал о том, что, устроившись на работу, вызовет к себе Лиду, получит квартиру, и они будут наслаждаться жизнью как пара голубков в своём уютном гнёздышке.
Этот план Мугаметзянова не такой уж неосуществимый: не так давно он получил письмо от своего родственника, работника райисполкома. В письме говорилось следующее:
«В нашем районе есть один небольшой совхоз. Укрупнение провести возможности не нашлось — в ближайшей округе свободной земли нет. Вот в этом-то совхозе отсутствует агроном. Не могут найти человека. Сверху никого не присылают — маловато хозяйство. Что, если ты туда отправишься? Параллельно с работой мог бы и учёбу продолжать...»
Вот это письмо и вскружило голову Мугаметзянову. Стоило ему прочитать письмо и сунуть в карман, как стал он совсем другим человеком. Из-за этого письма не мог он ни есть, ни пить: дни и ночи проводил в раздумьях. В конце концов пришёл к выводу: «Поеду-ка, раз место есть».
«С другой стороны, если дело так пойдёт, то и вопрос с Лидой можно решить. А то ведь в техникуме уже ему все печёнки проели за его связь с Лидой: «Комсомолец называется, а за дочкой торговца ухлёстывает». А если в ячейке прознают, что он женился на этой девушке, вообще скандал поднимут, не примут во внимание: «Ты, мол, сын крестьянина-середняка», — возьмут, да и выпрут из комсомола. Так думал Мугаметзянов.
Он твёрдо стоял на своём, а ко­гда его вызвали на беседу в бюро комсомольской ячейки, заявил:
— Я не разбираю, дочь ли торговца или кого другого дочь. Раз захотел на русской девушке жениться, женюсь. А чья она дочь, это не ваше дело. Вы своим вмешательством против интернационального воспитания идёте!
Это несколько остудило пыл комсомольцев-татар, да только тут встряли Васька и учащаяся техникума Анюта, и всё дело испортили. Особенно Анюта:
— Дочь крупного торговца, она и сама нынче продолжает торговать.
— Вообще из чуждых элементов!
Хотя, действительно, Лида вместе со своей матерью, бывает, что и приторговывает по мелочи. Даже познакомились они, ко­гда на углу за киоском он купил у неё на вес фунт яблок; но это же не значит, что когда Лида выйдет за Мугаметзянова замуж, то по-прежнему будет мокнуть под дождём на углу, торгуя яблоками…
Хоть Лиду на лицо красавицей трудно назвать, зато, что касается тела — весьма пышнотелая девушка. Однажды в кино Мугаметзянов еле её узнал. Приоделась красиво. Умылась душистым мылом. Ни за что не подумаешь, что это та самая невзрачная девица, что за киоском яблоки продаёт.
В женитьбе на Лиде был ещё один аспект… У Мугаметзянова с русским языком не всё обстояло гладко. Изучать язык по книжкам трудно, а ему хотелось русским языком овладеть в совершенстве, не кое-как, а прямо словно родным пользоваться, как сами русские. 
Если женится на Лиде, то русский язык сам собой бы усвоился. Вот такими соображениями руководствовался товарищ Мугаметзянов.
Что касается вопроса документа, скажем, хоть и по секрету, что Мугаметзянов заранее рассчитал, как уладить и это дело. Суть в том, что ему выдали удостоверение, в котором значилось: «…окончил I курс сельскохозяйственного техникума», где курс был указан римской цифрой. Дело оставалось лишь за тем, чтобы добавить лишние палочки. Приписать ли к вы­веденной секретарём техникума палочке ещё одну, или уж сразу две? 
Справится ли он с работой? Мугаметзянов насчёт этого не беспокоится. Как-никак, один-то курс сельскохозяйственного техникума у него за плечами. А если понадобится поддержать беседу на тему сельского хозяйства, то он любого окончившего три курса за пояс заткнёт. Ему только дай: он на любую тему доклад лихо состряпает!
Расположившийся между высокими холмами, среди густых лесов, совхоз «Лесная гора» за всё время своего существования, оказывается, не видал более или менее приличного агронома. Поэтому приезд Мугаметзянова стал для работников совхоза радостным событием. Целую неделю только и было разговоров, что о новом агрономе. 
Хотя совхоз «Лесная гора» очень понравился ему своим расположением, природой, чистым воздухом и своими аккуратными, пусть и небольшими, домиками, но, с другой стороны, было кое-что, портившее ему настроение. Директор совхоза Иванов, надсадно кашлявший седобородый старик, оказался человеком чересчур въедливым и скрупулёзным. В тот же день, как Мугаметзянов приехал, дал ему задание. Но агроном выполнять его отказался:
— Пока к работе приступать не буду, ещё недостаточно вошёл в курс дела.
А когда новому агроному выделили служебную квартиру с окнами на север, Мугаметзянов не выдержал и обругал старика‑директора:
— Великоросс ты, шовинист! 
Похоже, эти слова задели старика, от обиды у него на глаза навернулись слёзы.
Но Мугаметзянов гнул своё. Заставил семью рабочего с пятью детьми освободить для него жилплощадь, переселиться в комнату с окнами на север, а сам занял отличную квартиру на солнечной стороне. Вскоре пришла телеграмма от Лиды: «Выезжаю тчк встречай вокзале тчк Лида».
Если же говорить о работе, то он от неё отбрыкивался, оправдываясь: «Я ещё недостаточно вошёл в курс дела». 
Вот сошёл снег, и пришло время сева. Мугаметзянов принялся изображать бурную деятельность. Запряг лошадей и попробовал заставить их делать в поле разные манёвры. Рабочие продолжали говорить о нём с большим уважением. А уж комсомольцы, так те прямо-таки в рот ему глядели. 
В один из дней в совхоз привезли воз, нагруженный мешками, непонятно чем набитыми, и остановилась телега возле амбара с семенным зерном. Обступившие повозку рабочие попытались наощупь определить, что находится в мешках.
— Что там такое, картошка, что ли?
— На сухари похоже!
И сам агроном Мугаметзянов, потрогав мешок с какими-то продолговатыми штуковинами, не смог понять, что в них. Собирался было развязать мешок и посмотреть его содержимое, как тут подошёл старик Салахи, вернувшийся с заработков на Украине, и, похлопав по мешку, сказал:
— А, да это же кукуруза!
Когда же агроном развязал мешок, собравшиеся рабочие увидели похожие на колотушки початки, усыпанные жёлтыми, словно бусины янтаря, зёрнами.
Тем временем дед Салахи принялся рассказывать окружающим о кукурузной каше, кукурузных булочках, о том, какие вкусные лепёшки с дыркой посередине пекут молдаване.
Но на следующий день эту тему у него перехватил агроном Мугаметзянов, выступая на собраниях. На всех совещаниях, заседаниях он всегда в прениях брал слово первым и начинал разглагольствовать по вопросу кукурузы. На производственном совещании, пользуясь своим положением председательствующего, он трижды брал слово, чтобы поговорить о кукурузе. 
— Кукуруза — новая зерновая культура, — вещал агроном, — но надо знать, как её выращивать. И подобно тому, как у каждого крестьянина, бедняка и середняка имеется враг — это кулак! — так и у кукурузы есть свой враг. Кто же? Да-да, товарищи, это он. Господин Грач!
Словно подтверждая слова Мугаметзянова, грачи загалдели:
— Кукурруз, кукурруз!
Мугаметзянов между тем продолжал:
— Товарищи, с сегодняшнего же дня необходимо будет начать непримиримую борьбу с грачами. Да, если сейчас же не изведём подчистую данных вредителей, к моменту созревания кукурузы истребить их уже не удастся. Этому вопросу должны придать перво­очередную важность все партийные и комсомольские ячейки, а также пионеры. По моему мнению, в этой связи вот что следует сделать дирекции совхоза: во-первых, сам директор должен в первых рядах включиться в борьбу с грачом. Затем, за каждого убитого грача предлагается выплачивать по сорок копеек премии, за каждое грачиное яйцо — пять копеек.
Хотя директор Иванов воспротивился такой идее, а вот комсомольцы не слишком возражали против этого замысла. Потому что Мугаметзянов на закрытом собрании комсомольской ячейки выступил с докладом по этому вопросу и был весьма убедителен в своих разъяснениях.
Когда в совхозе началась посевная, директор совсем расхворался и лёг в больницу. Его госпитализация полностью развязала руки Мугаметзянову. 
Мугаметзянов принялся претворять свой план в жизнь. Ключнику Емельянову было выдано двести рублей из фонда борьбы с сельхозвредителями и дано поручение собирать и складировать приносимые тушки и яйца грачей. Целый день он только тем и занимался, что выплачивал людям деньги за убитых птиц и относил добычу на склад. 
По прошествии недели с момента, как была начата кампания по отлову грачей, Мугаметзянов собрал совещание, на повестку которого поставил отчётный доклад Емельянова. Оказалось, в течение недели было истреблено всего четыреста грачей и собрано около пятисот грачиных яиц. Поэтому было постановлено, что «работа ведётся слабо». Особо было отмечено, что некоторые ловкачи сдают грачей, происходящих из окрестных деревень, а это было признано в корне неправильным. Было издано распоряжение: производить денежную выплату только за местных грачей, изловленных на территории совхоза.
После этого народ с ещё большим рвением взялся за охоту на грачей. За вторую неделю было собрано около пяти тысяч грачей и несметное количество яиц. В целом, работа в этом направлении становилась удовлетворительной, если не считать того факта, что отдельные мошенники вместо грачей пытались втулить выкрашенные в чёрный цвет тушки галок.
Когда хранящиеся на складе мёртвые грачи начали портиться и источать зловоние, вышло некоторое недоразумение. Рабочком, члены которого жили в квартирах, расположенных вблизи складов, постановил, что не следует держать на складе тухнущие тушки. Однако дирекция не согласилась с предложением выбросить грачей со склада. Особенно возражал кассир, брюнет с массивным подбородком и с пенсне на мясистом носу:
— Данных грачей выбросить не представляется возможным, они сами по себе как бы документ. Если приедет ревизия и спросит: «Куда были потрачены полторы тысячи рубликов, где полагающаяся документация?», что мы на это ответим? 
Весна торопила, но взяться за сев кукурузы мешали некоторые трудности. Во-первых, не были полностью истреблены грачи. Во‑вторых, возник вопрос обмолота кукурузы, которая была привезена в початках. Вообще говоря, численность грачей сократилась, но их место заняли галки. Наверно, и галки тоже едят кукурузу? В поисках ответа на этот вопрос агроном перелопатил кучу журналов и газет, но ничего об этом не нашёл.
Когда предназначенную для посева кукурузу вынесли со склада, початки тут же обступили любопытные женщины и дети. Вскоре мешки опустели, а содержимое их перекочевало в карманы и за пазухи сельчан. И каждый хрустел и чавкал! 
Что делать? Поскребли по сусекам, набрали то, что мыши растаскали, и засеяли в поле. 
Прошла неделя. Мугаметзянов проснулся, когда солнце было уже высоко, и пошёл посмотреть, как себя ведёт новый злак. Но всходы ещё не проклюнулись.
Так минуло две недели. Ростков кукурузы, которым к этому времени полагалось быть со стрелку лука, по-прежнему не было видно. Кукурузное поле представляло собой голый чернозём, зарастающий сорняком. Мугаметзянов походил по полю, поковырялся в земле, однако не нашёл в ней ни одного кукурузного зёрнышка. Вместо этого в почве обнаружились какие-то мелкие червячки. Он взял одного червяка, белого, с чёрной головкой, и раздавил между пальцами. Внутри него оказалась желтоватая слизь, напоминающая кукурузу. Сомнений не осталось, всю кукурузу съел этот самый червяк!
Роясь в литературе, Мугаметзянов в одной старой книге наткнулся на фразу: «…этих белых с чёрной головкой личинок склёвывают птицы, особенно любят ими лакомиться грачи, которые подчистую их изводят…»
Мугаметзянов задумался. Ему стало нестерпимо жалко грачей, к горлу подступил комок, по щеке покатилась слеза. В этот же день он организовал собрание, на котором выступил с докладом о пользе грачей. Завершил свой доклад он такими словами:
— Надо подумать о том, чтобы привлечь грачей в каждый двор. Птица эта — первый помощник агронома! 
По залу волной прокатился смех. С этого момента авторитет Мугаметзянова в совхозе стремительно пошёл вниз. Его даже пропесочили в стенгазете, нарисовав с грачом, высиживающим яйца в шляпе агронома. 
Когда вернулся с лечения директор Иванов, дела в совхозе понемногу оживились. А приехавший из райкома партии Хамидуллин устроил разнос и партячейке, и рабочкому. Мугаметзянова отстранили от работы и отправили доучиваться. 
В своём последнем слове горе‑агроном сетовал:
— Со стороны теории я был вполне подкован, да вот практики мне не хватало. Практика нужна, товарищи, практика!..

1929 

 

На русском языке публикуется впервые
Перевод Рашида ТУХВАТУЛЛИНА

Следите за самым важным и интересным в Telegram-каналеТатмедиа

Нет комментариев