АКУЛЫ пера

Лифт не работал, и Яше пришлось подниматься на восьмой этаж пешком, проклиная журнал, редакция которого забралась так высоко. На двери висело объявление: «Стучите, если вы порядочный человек». Подтекст выглядел сомнительно, но он постучал, и, не услышав ответа, вошёл в приёмную главного редактора. 
Яша Веточкин, провинциальный писатель-графоман, приехал в Энск из Сибири, в очередной раз надеясь найти здесь пропавшее вдохновение. Однажды побывав в этом городе, он написал роман «Кукушки молчат», ставший бестселлером. Но после этого муза его покинула, и Веточкин снова приехал в Энск, подобно убийце, вернувшемуся на место преступления. 
Это странное сравнение пришло ему в голову ночью в поезде Томск — Энск, на верхней полке купе, и Яша решил обязательно применить его при случае.
В Энске снова повезло — старый приятель, Боб Мефодьев, устроил Веточкину экскурсию по экспериментальному дому для душевнобольных под названием «Приют “Воробушек”», и долгое молчание было прервано — за ночь Яша написал беллетризированный фельетон о вреде подобных публичных опытов. С утра он направился в городской журнал «Котёл», где, по слухам, ещё остались профессионалы, способные оценить талантливый текст. 
Журнал праздновал победу в великой битве с изданием «Джентльмен», которая началась два года назад, сразу после прихода в «Котёл» нового главного редактора — распиаренной поэтессы Анны Пуришкевич-Заслонской.
Интернет-газета «Кальмар» опубликовала целую серию душераздирающих историй про новую вёрстку в «Котле», которую, якобы, заметил шофёр главного редактора «Джентльмена»» Анатолий, и положил журнал «на стол» своему шефу Семёну Пинаеву.
Опытные главреды, рассказывалось в очередной статье, могут прочитать журнал конкурента в среднем за три минуты. Кто‑то это делает быстрее, рекорд на сегодняшний день принадлежит Хью Хефнеру — он их вообще никогда не брал в руки.
Пинаев, начав с небрежного перелистывания, неожиданно закурил и долго читал, стоя у окна. На следующий день он запросил у акционеров дополнительный бюджет, нанял дорогих дизайнеров и уволил модных писателей-резидентов, которые в последнее время писали материалы со сниженной лексикой. 
Пуришкевич ответила поднятием цены в розницу до фантастических двухсот рублей, после чего главред инагента якобы ушёл в кратковременный запой, что подтверждает другой источник, доверия особо не заслуживающий. 
Но факты таковы: через некоторое время «Джентльмен» прекратил своё существование, а последний номер с портретом Эдика Кислого на обложке висит у Пуришкевич-Заслонской на стене в красивой раме, как трофей. 
Жёлтая пресса писала про политические мотивы, но все, кто хоть немного разбирался в издательском бизнесе, были уверены, что «Джентльмен» не выдержал конкуренции с журналом Пуришкевич-Заслонской.

...В приёмной у окна за столом сидела женщина и красила губы, внимательно наблюдая за процедурой в свой телефон. Очки-бабочки и длинная чёлка выдавали в ней работника культуры со стажем. В окне была видна река, за ней в свежей зелени белела городская крепость, светило солнце. 
Веточкин, кашлянув, поздоровался.
Дама, не переставая красить губы, недовольно скосила глаза на посетителя.
— Я стучал, — зачем-то начал оправдываться Яша, противно улыбаясь.
Женщина убрала помаду, откинулась на кресле, умно посмотрела: — И вам послышалось: «Да, войдите»? — она взяла со стола рафаэлку и откусила, глядя на Веточкина. Тот улыбаться перестал.
— Я могу видеть главного редактора?.. — он кивнул на дверь с золотой табличкой с надписью зелёным гарамондом: «Анна Пуришкевич-Заслонская, главный редактор».
Конфета исчезла у дамы во рту, во взгляде появилась ирония.
— Вы кто? Нобелевский лауреат? Зачем вам понадобилась Анна Павловна? Она работает исключительно с... — женщина оценивающе посмотрела на Яшу. — А вы, извините, кем будете?
— Яков Веточкин, известный писатель... Ну, может быть, не всем, но мой последний роман наделал, без преувеличения...
— Писатель! — перебила Яшу хамоватая интеллектуалка. — К нам каждый день приходят толпы писателей... Хотя, что-то слышала... Веточкин... Про овсянок?
— Про кукушек...
— Верно, у вас они ещё так загадочно молчат... Но это неважно... — она ещё раз внимательно посмотрела на Яшу, протянула руку, улыбнулась:
— Дарья Мун, редактор. 
Веточкин, пожав её ладонь, подумал, что, может быть, следовало её поцеловать — этого он никогда точно не знал. Она, не высвобождая руку, тихо заговорила:
— Всё равно это не повод требовать сразу главного редактора... Покажите сначала мне... то, что вы принесли...
Вдруг дверь с золотой табличкой открылась, и Яша увидел перед собой Пуришкевич-Заслонскую, она смотрела на него и улыбалась. Эту улыбку он видел несколько лет назад, в первый свой приезд в Энск, когда читал Анне Павловне в каком-то литературном клубе главу из своего будущего романа, после чего она посоветовала Веточкину никогда не писать, и по возможности сменить профессию. 
— Я вас где-то видела... — Пуришкевич-Заслонская вопросительно посмотрела на Дарью, которая не успела убрать руку из Яшиной ладони.
— Это писатель Веточкин, автор «Кукушек», помните, я вам говорила...
— Не помню... Но я вас узнала, однажды вы мне прочитали какую-то... Ужасный текст... Вы таки его дописали и проснулись знаменитым? Видите, вам всего лишь нужна была встряска от профессионала... — улыбка у Анны Павловны стала ещё шире. — Что за шедевр на этот раз вы принесли? Опять про птиц?.. 
Веточкин подумал, что настало самое время уйти, но не поддался этой лёгкой мысли.
— Вы, как всегда, в точку, Анна Павловна... Фельетон про ещё одно гнездо... Мне кажется, что вашему журналу это подойдёт..., — Яша вынул из сумки несколько листов с напечатанным текстом.
— Про ещё одно? — Анна Павловна не переставала улыбаться. — Вы что, пишете исключительно про птиц и их гнёзда?
— Про гнёзда пишут многие... У Кена Кизи, к примеру — «Пролетая над гнездом кукушки», там про психушку. Про родовые гнёзда есть у Чехова... Сейчас все кому не лень строчат о гнёздах разврата...
— Я вижу, вы глубоко погрузились в жанр! Что за гнездо вы на­шли у нас, в Энске? Если разврата, то уже поздно — тема о проститутках у нас была в прошлом номере. 
Яша одобрительно закачал головой:
— Вы двигаетесь в нужном для народа направлении, но нет... У вас в Энске есть частный приют для душевнобольных, похожий на сельский Дом культуры. Держит его старый поц, Лев Геловани — оригинальный чел, как говорят его пациенты... Один старый приятель любезно устроил мне экскурсию, познакомил с Львом Давидовичем, с пациентами — я под впечатлением написал фельетон в виде рассказа... По-моему, гениального... — Веточкин положил листы бумаги на стол. — Посмотрите, вы же можете... не глядя.
Без стука вошёл лохматый человек с бородой, хмуро взглянул на Яшу и что-то зашептал Анне Павловне на ухо. Можно было разобрать слово «пожар», произнесённое несколько раз с различными интонациями. 
Пуришкевич-Заслонская подошла к окну, на другом берегу реки за унылыми девятиэтажками что-то горело, неожиданно донёсся аромат духов «Карл Лагерфельд».
— Жалко, конечно, — Анна Павловна повернулась, улыбка не покидала её лица. — Хороший дом горит... Но это рано или поздно должно было случиться... Рядом же Второвская фабрика, опасное соседство... 
Веточкин удивился:
— Она же, по слухам, давно не работает?..
Дарья Мун перестала есть конфеты.
— Вот видите, Анна Павловна, он и про наш город всё разнюхал... Кто его знает, может, и тут что-то путное, — она показала на текст. — Разрешите, прочитаю?
Главред подошла к лохматому, кивнула на Веточкина.
— Я вижу, вы незнакомы... Посмотри его текст, как непредвзятый читатель... А новости — не наш жанр, я тебе уже говорила... Это в «Вечёрку», или, там, в «Работу онлайн». 
Она улыбнулась Веточкину:
— Дело в том, что заброшенную фабрику выкупил местный шоумен, и теперь там по ночам проходят сомнительные мероприятия, похожие на сборища сатанистов... Запрещённые препараты, чтение вслух «Записной книжки дьявола» Антона Лавея, факелы, в общем — понты корявые... А сегодня памкульт горит по соседству, вот и думай тут... Кстати, Артур, я слышала, ты с «Вечёркой» тайно сотрудничаешь, хорошие люди рассказывают, что твои статьи там под псевдонимом печатают. Нет?.. — Пуришкевич-Заслонская смотрела на лохматого, не улыбаясь. 
Она забрала у Дарьи уже наполовину прочитанный фельетон и отдала Артуру, который сразу же сел в кресло и погрузился в текст. 
Артур Мимохватов с детства любил писать стихи. Родители первыми оценили его плодовитость, когда горы школьных тетрадей заполнили всю квартиру, и запретили ему писать в принципе. Впечатлительный юноша начал задумываться о самоубийстве, но тут появились компьютеры, программа Word и интернет. 
Мимохватов отнёс все свои рукописи в ближайший пункт сбора макулатуры, после чего продолжил безнаказанно оттачивать до бесконечности свой поэтический дар, теперь уже там, в цифровых облаках.
Проза давалась ему хуже, несмотря на это, он работал в журнале «Котёл» писателем: здесь его ценили за умение наваять за ночь целый лонгрид — нужнейший навык для всех редакций мира. 
Читал он чуть медленнее, чем писал, но через пять минут Мимо­хватов положил фельетон на стол.
— Смешной рассказ. Косит под кого-то, не пойму, под кого... Общая стилистика напоминает Василия Павловича, а образы прописываются как у...
Анна Павловна перебила поэта:
— Это очень интересно, но знаменитый писатель написал фельетон про Лёвину богадельню — тот самый приют «Воробушек», в котором ты, говорят, часто бываешь. Просто оцени степень претензии автора, как очевидец...
Мимохватов тяжело посмотрел на главреда, хотел что-то сказать, но передумал и начал заново перелистывать текст.
— В рассказе написано не про «Приют», а про какой-то центр «Семена», — он посмотрел на Веточкина. — Да и не похоже... 
Он повысил голос:
— Да, Анна Павловна, я там бываю, читаю свои стихи, представьте... Я не понимаю, что в этом такого? — Мимохватов, похоже, всё же решил высказаться. — Вот вы же отказываетесь их публиковать, а пасквиль какого-то приезжего господина, уже не читая, готовите к печати...
Мимохватов встал, бросив «рукопись» на стол.
— Я давно хотел уволиться, но случая не представлялось... Но сегодня — всё!.. Считайте, что я подал заявление по собственному желанию, причина — эмиграция в другую страну... Невозможно жить там, где тебе затыкают рот, где цензура...
— Цензура? — Пуришкевич усмехнулась. — Я уже слышала, что ты собираешься жениться на иностранной актрисе и уезжаешь к ней... А правда, говорят, что она снималась с Марчелло Мастроянни и застала Вторую мировую войну? 
Артур Мимохватов снова хотел что-то сказать, но махнув рукой, вышел из редакции, осторожно закрыв за собой дверь.
От подувшего ветра листы с фель­етоном сдуло на пол, на другом берегу реки разгорался пожар.