Ars longa Искусство вечно

В ушедшем году незаслуженно незамеченным остался 50-летний юбилей старейшей литературной студии в Казани — «ARS-poetica» («АРС-поэтика»). Литобъединение все эти десятилетия жило в Казанском университете, не изменяя знаменитым стенам.

Ведущие и участники «АРСа» разных лет Рустем Сабиров, Тимур Алдошин, Роман Перельштейн и Алексей Кириллов рассказали читателям журнала о полувековой истории студии и её настоящем.

Мгновенья быстротечны. Только талантливому поэтическому слову дано пронзить века и пространства, чтобы передать биение сердца поэта чуткому слушателю.

Однажды в 1806 году руководство Казанского университета в лице профессор-директора Ильи Фёдоровича Яковкина было уведомлено учителем Николаем Михайловичем Ибрагимовым о зарождении в университете литературного кружка, присвоившего себе название «Общество вольных упражнений в российской словесности». Условия членства были не строги. «Всяк может быть членом общества, кто покажет некоторые опыты в сочинениях и переводах. Подаваемые упражнения предварительно прочитываются всеми членами в заседаниях, потом каждым у себя и наконец, ценятся по общему приговору. Разбор упражнений должен быть дружеским совещанием и не иметь ни чего общего с сатирою и насмешками. Можно даже иногда уступить автору, в чём он настоит сильно; ибо всякий понимает себя больше, нежели другие его».

Заседание «АРСа» в главном здании Казанского университета. Руководитель — Николай Беляев. 
1988. Фото Фарита Губаева. Из архива Рустема Сабирова

Сергей Тимофеевич Лесков, автор «Очарованного странника» и «Соборян», студент первого набора Казанского Императорского университета, рассказал об этих же событиях так: «Мы с Александром Панаевым продолжали усердно заниматься своими литературными упражнениями и посещениями театра, а когда наступила весна,— собиранием бабочек. К стыду моему, должен я признаться, что, кроме любимых предметов, моё ученье шло довольно слабо и что я сильно и много развлекался. К числу таких развлечений я причисляю и то, что мы составили маленькое литературное общество под председательством Н. М. Ибрагимова. Основателями и первыми членами его были: Ибрагимов, студенты: В. Перевощиков, Д. Перевощиков, П. Кондырев (он же секретарь), И. Панаев, А. Панаев, я и гимназический учитель Богданов. Мы собирались каждую неделю по субботам и читали свои сочинения и переводы в стихах и прозе. Всякий имел право делать замечания, и статьи нередко тут же исправлялись, если сочинитель соглашался в справедливости замечаний; споров никогда не было. Принятое сочинение или перевод вписывался в заведённую для того книгу. Впоследствии, уже без меня, число членов умножилось, сочинили устав, и с высочайшего утверждения было открыто «Общество любителей русской словесности при Казанском университете». Оно и теперь не уничтожено, но пребывает в совершенном бездействии, как и все литературные общества. Я до сих пор имею честь считаться его почётным членом».

Это взгляды на литературное общество со стороны университета и со стороны непосредственного участника, но была ещё третья сторона дела, сторона царской бюрократии, под рептильим взором которой и вопреки пассивному саботажу которой происходили культурные события, игравшие роль в культурной жизни всего города. 

К слову сказать, попытки унылой посредственности и казёнщины выровнять всех по себе случались и в наше время, может быть, поэтому обстоятельства литературного общества «ARS-поэтика» не всегда складывались благостно. А в нулевые и в десятые его вообще пытались закрыть.

Николай Беляев и Валерий Трофимов. 
Из архива Рустема Сабирова

Но, к счастью, здравый смысл восторжествовал, и сегодня ЛИТО «ARS-поэтика» встречает поддержку и понимание в лице научного отдела, студенческого клуба, департамента по молодёжной политике Казанского университета. Благодарим за это Юлию Виноградову, Людмилу Леонову, Лиру Мифтахову, а также проректора по воспитательной работе Арифа Межведилова.

Университет всегда кипел стихами. Поэтический пульс Казанского университета не прерывался и после Октябрьской революции. В 30-е годы ХХ века друзья Александр Дубяго, Борис Козырев, Дмитрий Мартынов и Сергей Корытников создали «Орден четырёх китов», писали стихи, философствовали. Это привлекло к ним внимание НКВД, а Дубяго был арестован и провёл в тюрьме почти год.

После Великой Отечественной войны в Казанском университете существовал литературный кружок, в котором проводил занятия Сибгат Хаким.

А в 1969 году в университете было создано ЛИТО «ARS-поэтика», которое возглавил Николай Николаевич Беляев — громогласный и душевный человек, геолог, поэт.

Вот как об этом времени рассказывает поэт Рустем Сабиров:

«АРС был нашим Лицеем. Туда приходили совсем ещё школяры, студенты, тридцатилетние, вроде меня тогдашнего, и даже, случалось,— вроде меня нынешнего. Полутёмная комнатушка редакции многотиражки «Ленинец» напоминала грот. Грот, в котором жила поэзия. Просто поэзия. Никакая не божественная. Порой — корявая, неуклюжая, несуразная. Но жила.

Научить писать стихи немыслимо, это ясно как божий день. Но можно научить учиться писать. Научить отличать истинное от подделки. Научиться читать собственные стихи отстранённо, без самолюбования. И вот это — особый дар, данный очень немногим. Складывается он из широчайшей эрудиции, влюблённости в поэзию, безукоризненного вкуса, терпимости и ещё некоей совокупности черт, которые все вместе называются «обаяние». И вот этим даром Николай Николаевич был одарён — до краёв, с верхом.

Стихи в ту пору писались «к средам». И главным было: что скажут там, на АРСе. Вот и всё! О публикациях тогда не думали, какие тогда ещё публикации! Я думаю, на книжных полках у Николая Беляева сыщется не один десяток книг с дарственными надписями, в которых неизменно присутствует простое и прекрасное слово: «Учитель». Он и был Учителем. С заглавной. И не только в стихах.

Я пришёл на АРС году в 80-м. Привёл меня туда Борис Гинзбург, с которым мы в ту пору работали на заводе «Радиоприбор». Я какое-то время отнекивался, но сдался. Сейчас уже не могу точно сказать, кто именно был тогда на том первом моём заседании. Запомнил Сашу Агафонова. Он тогда же, почти не отрывая ручку от бумаги, написал на меня совершенно очаровательную пародию. Жаль, не сохранилась.

Заседали в комнате редакции университетской многотиражки «Ленинец». Этакая каморка под лестницей. В тесноте да не в обиде. Атмосфера была удивительной, неповторимой, доселе мной не виданной. Весёлый и остроумный Саша Агафонов, аристократичный Дима Винниченко (Джим), валь­яжный Витя Чопоров, тихая и воздушная Марина Черемисова, резкая, колючая и жгуче талантливая Света Хайруллина, гроза начинающих поэтов Лёша Остудин, флегматичный Сергей Малышев, загадочная и неприступная Лена Бурундуковская... Иногда на АРС приходили авторы из челнинского «Орфея». Чаще других Сергей Балыбердин и Инна Лимонова. А немного позже меня появился Валера Трофимов, в ту пору студент мединститута. Хорошо помню тот вечер. Обычно новичкам давали прочесть максимум пять-шесть стихов. Далее короткое обсуждение, и всё, знакомство засим заканчивалось. Тут произошло доселе невиданное — Валера читал практически весь вечер. Николай Николаевич просто не в состоянии был сказать, что, мол, довольно, а молча кивал головой — давай, мол, ещё. Долго молчал и сказал: да, ребята, это стихи. Со многими из арсовцев меня связывали и связывают дружеские отношения. Хотя, как говорится, иных уж нет, а те далече…

Лично для меня Николай Беляев, да просто Коля, был не только Учителем. Как-то незаметно и естественно ученичество переросло в дружбу. Дом Николая и Вилоры на Габишева был неким аквариумом тепла, стихов и доверия. Уходили за полночь, шли домой вдоль линии трамвая № 11… Я уже говорил: нам ещё предстоит понять, как многое ушло из нашей жизни вместе с Колей. Но как много он нам оставил. Перефразируя классика — Отечество нам АРС. Так было. Так есть.

Главный редактор газеты «Казанский университет» Элеонора Михайлова (хозяйка той самой комнаты редакции «Ленинец») в предисловии к электронному сборнику АRSa написала: 

«К 100-летию Императорского Казанского университета (1904 г.) в Санкт-Петербурге была издана книга «Песни казанских студентов» (1840–1868 гг.), собранная А. Аристовым. В 1991 г. в издательстве Казанского университета вышла книга «Стихи казанских студентов» (составитель — поэт Николай Беляев). И как продолжение традиций, предлагаем читателю третий поэтический сборник, куда вошли произведения выпускников КГУ, публиковавшиеся в «Ленинце» — «Казанском университете», а также в республиканских изданиях, коллективных и авторских сборниках, издававшихся в Казани, Москве и ряде других городов. Этот сборник можно прочесть по адресу  http://stihikgu.narod.ru/». 16+

Элеонора Аркадьевна писала также: «Уже более 30 лет в стенах Казанского университета проходят собрания литературного объединения «Ars-поэтика», больше известного просто как «АРС». Время от времени в вестибюле главного здания появлялись объявления: «Как всегда — в среду! Всем, кто пишет стихи, прозу, драмы и киносценарии, «АРС» заседает в аудитории № 121. Вход и выход свободны».

Так или почти так зазывали на споры-разговоры о литературе во времена, когда споры, вообще, говоря, не поощрялись. Всё было бесспорно прекрасно...

На протяжении многих лет идейным вдохновителем и бессменным руководителем «АРСа» был поэт Николай Беляев. Затем эстафету приняли его ученики — Валерий Трофимов, Борис Гинзбург, Роман Перельштейн».

Евгений Евтушенко и Николай Беляев на фотовыставке Евтушенко в Казани. 
Фото Юрия Фролова. Из архива Рустема Сабирова

В конце девяностых годов XX века ЛИТО руководил Тимур Алдошин вместе с Алексеем Кирилловым.

Вот что вспоминает Тимур Алдошин:

«…Небольшая аудитория № 121 в главном корпусе Казанского Университета. 1997 год, осень. Так много поэтов сразу я ещё никогда не видел! Литературная Студия «ARS Poetica»! Интернет и «сетература» тогда ещё не заменяли живое общение авторов, а писать «в стол», в никуда — дело не только пустое, но и вредное, ибо размываются критерии оценки. Рискуешь впасть в самоупоение, или же, наоборот, «выплеснуть с водой ребёнка» творческой удачи… Здесь же была постоянная обратная связь, критический анализ произведений товарища, не упускающий как минусов, так и плюсов представленного текста. Корректность дискуссии контролировал руководитель студии Роман Перельштейн, резюмировавший обсуждение работ каждого конкретного автора, а после деликатно и не авторитарно высказывавший своё лаконичное мнение.

Поэты Алексей Кириллов, Бахыт Кенжеев, Алексей Остудин. 
Из архива Алексея Кириллова и Олеси Балтусовой

В 1999 году Роман призвал нас с Алексеем Кирилловым на «военный совет», предложив взять в свои руки бразды правления студией. Первым сопредседателем стал я. Задачей было: не растерять достигнутое, накоп­ленное за многие годы работы студии, начиная с фундамента, заложенного Николаем Николаевичем Беляевым,— и в то же время искать новые интересные формы сотрудничества. Наладили контакты с другими студиями Казани: лито при Музее Горького, руководимым Марком Зарецким, литературно-художественным салоном «Синяя Корова» под руководством Маргариты Сивохиной, Натальи Тюриной и Евгении Смоленцевой; лито «Белая ворона» под руководством Наили Ахуновой.

Очень способствовала плодотворной деятельности сообщества большая активность существовавшего тогда Творческого Союза «Колесо» (президент — Искандер Абдуллин) и журнала «Квадратное Колесо» (главный редактор — Олеся Балтусова). Союз приглашал в Казань таких известных и талантливых российских авторов, как Сергей Гандлевский, Лев Рубинштейн, Иван Жданов, Игорь Иртеньев и других. Журнал предоставлял широкое пространство для публикации текстов «арсиан»; вообще талантливой молодёжи города и республики.

Постоянными участниками студии оставались как «могикане», такие, как Виль Салахович Мустафин, Сергей Кудряшов, Алёна Каримова, Вадим Виноградов, Александр Беспалов, Сергей Саховский, Алёна Соколова, Елена Шевченко и другие, так и «племя младое, незнакомое», в котором ярко проявили себя Айрат Бик-Булатов, Андрей Абросимов, Евгений Калашников, Николай Артюшкин, Игорь Тишин, Лилия Егорова, Анна Русс.

Демон (некоторые считают, что ангел) информатизации настиг и нашу тихую обитель… Всё больше авторов стало уходить в сетературу… Считаю, что неискоренимый, системный порок всех литературных интернет-ресурсов — в торжестве принципа: «Кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку…» В живом, без посредства электроники, общении этого легче избежать. Но — что выросло, то выросло, а что завяло, то завяло…»

К рассказу Тимура Алдошина о десятых годах жизни «АRSа» добавим, что благодаря ему становились частью единого потока интеллектуальной и культурной жизни казанцы, а также приехавшие или вернувшиеся в Казань Эд Учаров, Галина Булатова, Вера Арямнова, Филипп Пираев и очень многие другие.

В 2013 году ЛИТО «АРС» собрало и предъявило читателю свой творческий отчёт. Книга, которая была напечатана в типографии Казанского федерального университета во взаимодействии с Институтом филологии и межкультурной коммуникации в лице Михаила Константиновича и Юлианы Яо с замечательным оформлением и иллюстрациями их студентов Аделаиды Исламовой и Аделя Хаматова.

Эта книга имеется в открытом доступе, её можно прочесть по адресу https://www.makovski.ru/show-flip/688  16+

Интересными в творческом плане оказались совместные мероприятия, проводимые с представителями других творческих направлений, и прежде всего музыкантами. Например, с Радиком Салимовым на фестивале «Европа-Азия», Рушаниёй Низамутдиновой из НИИ «Прометей» в рамках фестиваля «Расширение спектра». Не прерывается тесная связь с Союзом писателей Республики Татарстан и отделением Союза российских писателей, татарстанским ПЭН-центром, литературным кафе «Калитка», литературными студиями имени Марка Зарецкого и Виля Мустафина, ЛИТО «Запал», редакциями литературных журналов «Казань», «Идель», «Казанский альманах», «Аргамак».

Занятия, которые проводил Тимур Алдошин, привлекали многих поэтов и их поклонников, число участников заседания доходило до сорока. И такие заседания превращались в маленькие литературные фестивали. Но с каким интересом участники внимали выступлениям самого ведущего, тщательно готовившегося к каждому заседанию! Обладая прекрасной эрудицией, хорошо зная русскую и мировую литературу, он рассказывал о поэтах и их творчестве такие детали, в которых передавалось непосредственное ощущение жизни, служившей контекстом литературных произведений. Его комментарии к стихам были безукоризненно выверены, даже если речь шла о весьма спорных опусах.

Литобъединение «АРС Поэтика». Рустем Сабиров, Николай Беляев, 
Николай Иванков, Алексей Остудин, Елена Бурундуковская, 
Борис Гинзбург, Валерий Трофимов. Из архива Рустема Сабирова

Эту высокую культуру общения и дружескую атмосферу студия «ARS-poetica» хранит и сегодня. Приглашаем всех увлечённых изящной словесностью и современной поэзией на встречи по средам с 18 до 19:30 по адресу: Казань, Пушкина, 28а, коворкинг Казанского федерального университета. Требования к участникам в общих чертах сохранились те же, что в 1806 и в 1969 годах. Членом общества может быть всякий, кто покажет некоторые опыты в сочинениях и переводах. Разбор должен быть дружеским и не иметь ничего общего с насмешками. Вход и выход свободны. Ну, и не стоит забывать аксаковское мнение, что эти занятия относятся всё-таки к развлечениям.

Алёна Каримова и Марк Зарецкий. Пушкинский праздник поэзии у театра оперы и балета имени Мусы Джалиля. 
Из архива Алексея Кириллова и Олеси Балтусовой

Сейчас занятия ведёт Алексей Кириллов. На них к студийцам приходят издатели и артисты, писатели и архитекторы. Каждое заседание — новое открытие и бережная работа с текстом, пробивающим свою дорогу к читателю.

Студией подготовлен к выходу в свет самый представительный сборник произведений за всё время существования университета «Аrs longa / Искусство вечно». В новой книге будет более подробный и полный рассказ о событиях и людях, сведения о которых не вошли в эту статью, стихи участников общества, посещавших его в последние пятьдесят лет, с семидесятых годов прошлого века до сегодняшних дней, некоторые из которых мы предлагаем вашему вниманию.

«И может быть, тогда проявится на время

мучительная суть предметов и явлений...»

Николай БЕЛЯЕВ

***

Не спится что-то...

Вышел из палатки.

А ночь ясна, светла, как никогда

Из-за вагончиков —

тягучий стон трёхрядки.

Скатилась в степь летучая звезда.

Успей желанье загадать — любое!

Смотри: у всей Вселенной на виду

ночной дорогой в степь уходят двое

до зорьки утренней — искать свою звезду.

1956

***

Мы — честные люди...

А вспомнилось —

(простите, если не к месту,

но это знакомо каждому,

кто не был от жадности слеп) —

слабые мамины руки

всегда делили нечестно,

не поровну, нам — побольше! —

скудный военный хлеб.

1964

***

Не юродствую, не играю.

Перешагиваю межу.

Тихо дверь за собой прикрываю.

Ухожу.

Навсегда. Отныне и присно.

В ночь, где новых иллюзий нет.

Со щелчком, негромким, как выстрел,

навсегда погас золотистый,

перекушенный дверью свет.

Во дворе, меж сугробов, молча

разойдёмся на узкой тропе.

Только вьюга взвоет по-волчьи.

Ничего не прощаю себе.

Не прощаю перронов простуженных,

где свеча твоего плаща,

глаз растерянных, обезоруженных...

Ничего не прощаю.

Прощай.

1968

Баллада о вечном городе

Я шёл по пустыне песками сомнений,

караванной тропою жажды,

и перед взором моим, как мираж,

плавал кристаллу подобный город.

В башнях, украшенных дивным орнаментом,

в разноцветных весёлых флагах,

город, счастливый зелёный город

умельцев, поэтов и мудрецов.

Но с каждым шагом моим,

я видел —

с городом что-то происходило.

Я камнем в ящерицу швырнул —

и в городе меньше стало деревьев.

И на привале, заметив росток,

который к фляге моей тянулся,

я подарил ему каплю влаги —

и в городе вырос хрустальный дворец.

Я оступался — кварталы рушились.

Я побеждал — возникали скверы,

новые здания возносились,

в огромных окнах пылал закат.

Неуловимо и необратимо

с каждым шагом менялся город.

Я сфальшивил — и целой тучей

покинули город мой соловьи.

Я им вслед рассмеялся хрипло —

к стенам дворца прилепилась пивная.

Я о встречном недобро подумал —

и выросла каменная тюрьма...

Иду. Ковыляю.

Песками сомнений.

Караванной тропою жажды.

О, Город, вечная цель скитаний!

Оставь мне надежду —

свет лампы у друга в окне...

1977

Сергей БАЛЬЦЕР

Акварель

Я возьму однажды кисть, акварель,

нарисую я зелёную ель,

фиолетовый закат, синий дым,

нарисую я себя молодым.

Нарисую, что сижу у костра

и готов так просидеть до утра,

что ты рядышком сидишь у огня,

нарисую, что ты любишь меня.

Я отчётливо помню —

было так иль почти.

Акварельных симфоний

звуки гаснут горсти...

Надвигается холод,

я присел у огня.

Всё прошло, я не молод,

ты не любишь меня.

Ну, так что же — я возьму акварель,

нарисую я зелёную ель,

фиолетовый закат, синий дым,

нарисую я себя молодым.

Нарисую, что сижу у костра

и готов так просидеть до утра,

что ты рядышком сидишь у огня...

Хорошо, что ты любила меня…

Ноктюрн

Когда душа огня алкает,

Когда она — сама огонь,

Когда ей хочется погонь,

Когда на подвиги толкает

Беднягу вырвавшийся дух,

И кажется — одно из двух:

Ты или гений, или бездарь...

Когда все девушки — прекрасны,

И жизнь твоя — как утром ясным

Росой умытые луга —

счастлива, правильна, долга,

когда оцениваешь чётко и жизнь, и смерть,

любовь и честь —

у каждого минуты есть,

когда всё это происходит…

Но выспишься — и всё проходит…

Валерий ТРОФИМОВ

***

По осени поздней я ехал вдоль бурых лесов,

Вдоль вяло-зелёных и жёлто-неряшливых склонов,

Тягучие будни вращали своё колесо,

Торговцы бродили внутри полусонных вагонов.

В окно запотевшее лился безжизненный свет,

Торговцы кричали, хотели отчаянно денег.

А раньше я думал, что смысла тревожиться нет,

А раньше я верил, меня это всё не заденет.

Мне было бы плохо, ну невыносимо совсем,

И я ни любви бы не чувствовал и ни печали,

Но серое небо простёрлось над миром затем,

Чтоб мы его в самые горькие дни замечали.

И вот я увидел, насколько прекрасен октябрь

И сколь глубока, неизбежна пора увяданья,

Как будто от пристани жизни отходит корабль

И страсти уносит и страхи, людей и желанья.

Незримую ось обвивая, змеится спираль

Смертельного времени, тянется без возвращенья.

А сколько тепла было, помнишь, листвы было?! Жаль,

Что вся эта роскошь уже не имеет значенья.

2013

Роман ПЕРЕЛЬШТЕЙН

***

Мы построили дом одиноких сердец

на крутом берегу судоходной реки.

Стружку с досок снимал загорелый отец,

мама рыжую белку кормила с руки.

Я не слышал их жизни. Я жил налегке.

А теперь утираю слезу кулаком.

Оглянусь и увижу баржу вдалеке

то ли щебнем гружёную, то ли песком.

Я не знал, что они разойдутся спустя

десять лет, но уже замечал, как суров

он бывает: смолчит и белки закипят;

а она вдруг устанет смертельно от слов.

Пустотелая, словно бутылка, стена

искажала их голос, похожий на гул.

«Можно всё пережить, кроме жизни!» — она

закричала. И он опустился на стул…

Мы построили дом у великой реки.

Под густою, как мех, изумрудной иглой.

И сосновые брусья казались легки.

И стропила взмывали над нашей судьбой.

Сергей МАЛЫШЕВ

Липы

В день откровенной нежности

обыкновенного года

в городе и окрестностях

липы сочились мёдом.

К памяти чуть притронуться —

нежностью снова тронет

эта — почти бессонница —

сладкая полудрёма.

День, позабытый полностью,

был до конца заполнен

этой почти влюблённостью,

только в кого — не помню.

Он ни одним событием

из череды не выпал.

Всё было так обыденно.

Только вот разве липы...

***

Поэзия вроде науки:

сторонним уже не вполне

доступны сверхточные звуки

творений. Но кажется мне,

самим стихотворцам приелась

мудрёной игры кабала...

Какая весёлая смелость

у старых поэтов была!

Как славно звучит и любовно,

подтекста в себе не тая:

«Да здравствует Марья Петровна,

и ножка, и ручка ея!»

Приятного лепета рощи,

ручья с говорливой водой,

и слова, и жизни попроще

как хочется, боже ты мой!

Но в душу с надеждой не торкай —

а вдруг запоёт соловьём?

Восторг не исторгнуть касторкой

эпохи, в которой живём.

С которой мы единокровны,

а всё же она — не моя...

«Да здравствует Марья Петровна,

и ножка, и ручка ея!»

***

Покажется на миг, что волны покачнули

ленивый пароход в полуденном июле,

где время не течёт, а тает незаметно

как мокрое пятно на скатерти газетной.

Увидеть бы хоть раз такими же глазами

слепящую метель и давку на вокзале.

И может быть, тогда проявится на время

мучительная суть предметов и явлений.

И выплеснется вдруг мгновением огромным,

просторным — как судьба и как раскаты грома.

Вячеслав БАШИРОВ

***

Ослепительный полдень, сухая трава,

васильковое поле, кузнечики,

над холмами безоблачная синева,

тополиная роща за речкою,

душный запах полыни, тропинка в пыли,

ковыли серебристо-зелёные,

зыбкий воздух и жар опалённой земли,

громыханье грозы отдалённое,

от которой девчонка бежит босиком,

в сонный полдень, тягучий, томительный,

в лёгком ситцевом платье, среди васильков,

в синеве, навсегда ослепительной.

***

Н. Б.

вот перед нами картина

возвращение блудного сына

которого мы видим в спину

очевидно это спина подлеца

а теперь поглядим на его отца

у него другое выражение лица

ясно человек достойный и любящий

не то что этот бродяга в рубище

не привыкший думать о будущем

с бритой башкой припёрся домой

нищий больной с пустою сумой

жалкий такой боже ты мой

уходишь и думаешь ещё вернёшься

как будто уснёшь а потом проснёшься

вот так напьёшься и протрезвеешь

ещё очнёшься опять сумеешь

уходишь и веришь ещё беспечно

что ненадолго пока не навечно

вот так подумаешь большое дело

душа на мгновение отлетела

невдалеке где-то близко рядом

кружит слепая над белым садом

и плачет птицей чернее ночи

прости меня милосердный отче

Эдуард БОРОДОВ

Я рос на Суконке…

Я рос

на Суконке

У старого рынка

И жизнь мне казалась

Лубочной картинкой

***

Где слово «сапожник»,

Там — слово «еврей».

Тачал сапоги,

Видно, сам Моисей

***

И дед мой, Абраша,

Ссылаясь на то,

Добротно освоил своё ремесло!

Пока не узнала удары мяча!

От стенки сарая

В горячий песок

Под топот кинжально разительных ног!

Летел оглушённый, трепещущий мяч,

Упругий и чёрный,

Как вспуганный грач!

***

…Суконка, где тёмные дворики в ряд,

Где гулко трамваи

По рельсам стучат

Где запах над рынком

Прокисших томатов!

И ржавые стенки кабин-автоматов,

Авто бесконечный поток-караван.

И буро-зелёный, в разводах, Кабан!

***

За ним открывалась иная картина

Отель современный. Цветные витрины.

И в новеньких «ладах» солидные дяди,

А рядышком с ними —

Роскошные бабы!

***

Я рос на Суконке.

У старого рынка,

И жизнь мне казалась

Лубочной картинкой.

Максим ШУМКОВ

Арбузный десерт

для прекрасной дамы

Смирив порыв чревоугодной похоти,

Я сфоткал, задействовав опцию Zoom,

Как скопищем брызг из угольной копоти

Чернеет в арбузной плоти изюм.

На тарелке лежит, на части разъятый,

Зеленеющим панцирем заскоруз,

Политый сиропом с листочками мяты

Объект мирозданья — десертный арбуз.

А напротив сидит прекрасная дама,

Со спутанной тьмой бытия головой.

Я ей подаю, смысловое сдув пламя,

Хрустальный бокал с ананасной водой.

Сидим. Пьём коктейли из времени с чаем.

Плотоядно ягодный жуём конфитюр.

Водосточный оркестр, дождь источая,

Играет для нас ноктюрн.

Рустем САБИРОВ

Чертополох в грозу

Над водой обрыв, травяная желчь.

Ветер пыль вертел, плёл да ворожил.

Татарва́-трава, жесткокрылый смерч,

Говорливый ток отворённых жил.

Ветер гонит рвань, стелет веером,

Долу клонятся донник с клевером.

Лишь чертополох, зол и голенаст,

Не согнёт хребта, ни клочка не сдаст.

Тощ, угрюм и дик, нищ и узловат.

И богам не мил, и чертям не брат,

Вишь, как стелется хмарь зелёная…

Татарва-трава, тварь клеймёная.

Колесит гроза, мир разъят-разверст…

Травы все — в кулак, он — один как перст.

Ветром вздыбленным берег бит и гнут,

И сечмя сечёт сыромятный кнут.

Что ж ты маешься, жизнь заблудшая?

Всё вберёт в себя глина вспухшая.

Зарастут пото́м раны-язвины…

Татарва-трава, братец названый…

Тимур АЛДОШИН

***

Зацвели туманы, забродила осень,

словно сдвинулся корабль, паря и тая...

Это листья-птицы бьются оземь,

это листопады произносят

белую заснеженную тайну...

Пролетела вечность, а за ней другая,

и с деревьев рухнули запреты.

Ты стоишь безлистная, нагая,

до последней чёрточки другая —

только ещё брови пахнут летом...

Не вернёшь, да, видно, и не надо,

лета, листьев, ласковой ладошки —

парковая злая колоннада

от увядших чувств для снегопада

расчищает зябкие дорожки...

Грозною, волшебной, неземною

тайной переполнено молчанье

осени и глаз твоих — весною

всё случится вновь, но не со мною —

мне не пережить зимы прощанья...

Александр БЕСПАЛОВ

Петербургер

Егору,— сыну и путешественнику

Петербургер лучше есть с головы,

Запивая кока-колой Невы,

Заскочив в какой-то маленький двор,

Схоронившийся от взглядов Аврор.

Петербургер состоит из слоёв,—

И для каждого есть время своё,

Лишь безвременьем команду Кусто

Ждут глубины разведённых мостов.

Гулким временем запущенный мяч,

Продвигаюсь между шпилей и мачт,

В мокром сумраке свой зонт теребя.

— Петербургер, кто придумал тебя?!

Денис ОСОКИН

***

грустновато быть

дачником

уже потому что на даче

нельзя зимовать.

здесь живут круглый год

холодильник «свияга»

с женой свиягой-рекой

и трое их взрослых детей —

газовый баллон,

велосипед и кровать.

они живут хорошо.

все добрые, образованные.

жена постарше, муж помоложе.

зато холодильник старше меня

и велосипед тоже.

когда-то холодильник был женат

на моей матери,

потом они расстались друзьями —

и мама вышла за моего отца.

газовый баллон ещё юн

и всё время ал.

это потому что у меня

с его сестрой кроватью

затяжная любовь —

и он всё нечаянно увидал.

будем ложиться спать

или пока не будем?

наверно не будем, нет.

2015

Алексей КИРИЛЛОВ

Артистам Казанского ТЮЗа

Александру Купцову и Арсению Курченкову

В театре ставят панихиду,

Виновник утонул в цветах.

Его тревоги и обиды

Застыли на своих местах —

Не отдалённых, не отхожих,

Не подходящих никому.

Театр абсурда для прохожих

И драма прямо на дому.

Играть себя не приходилось,

Не находился режиссёр.

Теперь во всю земную силу

Изобразил себя актёр.

Сыграл не в ящик (нотабене),

За рампой приоткрыт астрал.

Сыграл артист себя на сцене,

Как будто и не умирал.     

***

Излайканный приём:

Луна на небосклоне.

А рядом минарет

Иль синий кипарис...

Румяна и кругла,

Как пицца пеппероне,

И тоненький дымок

Над берегом повис.

Припомни, где ещё

Он сладок и приятен,

Ловя его амбрэ

Изгибами ноздрей,

Попробуй рассмотреть

Отсюда каждый кратер

В спокойствии её

Мифических морей.

Любуйся на волнах

Лимоном и индиго,

Истомою ночи

И утренней нови,

Взахлёб читай свою

Единственную книгу,

Неповторимый сказ

О странностях любви.

Плесни-ка, Мармарис,

Ещё глоток покоя,

Щекой коснись плеча,

Мой шелковистый бриз.

Закат и пасторма

Красны, как паранойя.

Сведи меня с ума

Кислинкой, барбарис.

В величии своём

Сознания медуза

Охватывает всё,

Но хочет одного.

Всё включено в тебя:

И усилитель вкуса

Не в силах изменить

На свете ничего.

Алёна КАРИМОВА

***

Не смей меня ловить в лукавой перекличке —

нескладный алфавит, как ящерицын хвост,

достанется тебе — я выйду сквозь кавычки —

возьму прямую речь, её рисунок прост. 

Когда-то и меня кружило в карнавале,

и, тайны вожделев, вослед тебе влекло,

но нынче близорук мой взгляд, и трали-вали

мне скучно заводить сквозь умное стекло.

Мильоны мелочей сплетут густую чащу,

покуда в пользу «быть» решается вопрос…

Не смей меня любить — я стану настоящей —

и не смогу других воспринимать всерьёз.

***

Какой большой бедой звучало «никогда», но вот уже смотри, совсем не больно — скушно… Железные пути, дорожная вода вернут тебя домой, орбиты не нарушив. А я наоборот… никто из нас не прав, но это ерунда, когда мы о бессилье… Вот эта речь и та, осколки двух держав — меня же ни в одной остаться не просили.

И, в сущности, легко, для правды взор открыв, податься хоть в бичи, хоть в древние шумеры… из дома, из судьбы — в бега, в леса, в отрыв. Не спрашивай меня, за что такие меры — мне тесен город мой, дома его тесны, мне тошно от его гуденья, звона, шуток. Полцарства и коня — за роскошь тишины, за право уходить в любое время суток.

Не бойся, мальчик Кай, всё сложится само, и розы расцветут, и кофе не остынет… я буду в парке есть пломбир и эскимо, а Герде — быть с тобой, и счастье вас не минет.

Кереметь

бродят в деревне мёртвых духи священной рощи —

заговоры бормочут, ищут двоих живых.

нету загадки проще — двое теплы на ощупь,

и не сумеют рядом сесть, не примяв травы…

духи священной рощи злы, но умеют слушать —

спой им такую песню, чтобы простили нас.

духи священной рощи, в сущности, просто души,

души людей, которых так никто и не спас.

Алёна СОКОЛОВА

***

Жёлтые яблоки летнего зноя

Сгнили на ветках, осыпались наземь,

Ты собирай их скользящую тяжесть,

Будут они вырываться и падать

Снова на землю с отчётливым стуком,

Или в корзины, сверкая боками,

Глядя на мир сквозь ивовые прутья.

Мы перельём их в волшебную влагу,

Спрячем от солнца в дубовые бочки,

Бочки стальными забьём обручами

И унесём их в глухие подвалы,

Чтобы холодное зимнее солнце

Жар молодого вина не украло,

Чтобы бродило вино и играло,

Чтоб было чем согреваться зимою.

Сергей САХОВСКИЙ

***

Время осенних снов.

Под завыванья ветра

В тайнописи стихов

Прячу остатки лета,

Отблески давних гроз,

Шорох в тени дубравы...

Пусть и не в полный рост

В них колосятся травы,

И не во всей красе

Ливни и зной предстанут...

Слышат стихи не все,

Слушать меня не станут.

Если же невзначай

Хвори хлебнём осенней,

Есть у меня под чай

Банка стихо-варенья.

Сладким сиропом — высь...

Терпким лекарством — поле...

Ты заходи, лечись,

Если немного болен...

Лето вот-вот уйдёт...

Спрячу-ка я кусочек...

Солнца застывший мёд

Капает между строчек.

Сергей КУДРЯШОВ

***

…нетерпеливый каблучок,

и жаркий шёпот «дурачок,

мы не дотянем до получки»;

и скрип несмазанных петель,

и будто взорвана постель,

и сохнет зонт в углу без ручки.

…гадать, что будет впереди,

гляди: Наташка в бигуди

стоит, нагая, на балконе;

и каждый день наперечёт,

и свет доверчиво течёт

в её невинные ладони.

…затем доешь вчерашний плов,

открой окно, вруби битлов,

под рёв соседей сколько можно!

сгреби оставшуюся медь

и, сосчитав её, ответь

пока чертям не станет тошно

…и не спасут ни сон, ни хмель,

ни электрическая дрель,

ни ваши псы, ни ваши кошки,

когда мы вечером придём

с добытым в тире медведём

и с мятным леденцом в ладошке.

Искандер АБДУЛЛИН

***

Повсюду Казань, Жень.

Куда ни пойдёшь, Лёш.

И даже в Париж, Миш,

Ты тащишь Казань, Ань.

Не нужно у касс час

Сто первый стоять раз,

С вокзала Казань Пасс

Везут до Казань Пасс.

Спасибо скажи, что

Не до Кильдураз.

Ты можешь хотеть в Рим.

Ты можешь лететь в Крым.

Снимай, пилигрим, грим:

Не скрыться под ним.

Что в сумке твоей, гость?

Татарских молитв горсть,

Казанских дворов гроздь,

Да Зиланта кость?

Хоть вовсе не пей чай

Хоть чаянья свои чай,

Ты в этот пророс край

По самый тукай.