Логотип Казань Журнал

Видео дня

Показать ещё ➜

ЧИТАЛКА

Артист Корешков

Подобно многим зрителям, я знаю Илью Славутского как прекрасного актёра и режиссёра. Но мне повезло намного больше, чем остальным: на протяжении не одного десятка лет он для меня ещё и замечательный собеседник и рассказчик. Умный, ироничный, образованный, эмоциональный, точно владеющий словом, с прекрасным чувством юмора, он даже о каком-то бытовом случае или будничном обстоятельстве рассказывает так же увлечённо и интересно, как рассуждает о новых фильмах, книгах, премьерах, событиях нашей общей театральной жизни и жизни вообще. Безусловно, я всегда знала и о его литературных способностях: по работе над пьесами, которые мы ставим; по замечательным капустникам, которые он пишет; по его кратким заметкам в социальных сетях. Но, признаюсь, с немалым волнением принялась читать этот написанный им по случаю небольшой рассказ, опасаясь разочарования. Волнение моё прошло почти мгновенно, потому что это хорошо уже с первых фраз, потому что в этом есть вкус, ирония, изящество любимых им Зощенко, Аверченко, Катаева, Ильфа и Петрова, потому что в этом есть и смех, и грусть, потому что в этом есть знание, понимание и любовь к тому, о чём он пишет. Знаю, что, несмотря на мои и не только мои одобрительные восклицания, Илья не считал и не считает себя писателем. И я очень рада, что у тех, кто знает и любит Илью Славутского за его творчество на сцене, теперь есть прекрасная возможность познакомиться и с литературной гранью его таланта. Диляра ХУСАИНОВА


 

 

Иллюстрация Сергея Рябинина

Корешков — неглупый и энергичный до крайности молодой артист, всегда готовый принести себя в жертву на алтарь искусству, и не только принести, но и разделать себя и поджечь алтарь. Много лет он ждёт, когда неблагосклонная театральная фортуна повернётся к нему лицом и подарит ему золотую роль. Роль, которая наконец принесёт ему успех и лавровый венец на зависть всем его коллегам, старшим и младшим, которые лишь посмеивались над ним, не принимая всерьёз его глубокие творческие терзания, бессонные ночи, работу над несуществующими спектаклями и ролями коллег.
И вот однажды свершилось.
Вбегая утром в театр на длинных, не останавливающихся ногах, перепрыгивая через порог, посылая воздушный поцелуй пожилой вахтёрше, Корешков узрел не частую, но очень важную в любом театре картину. Возле доски расписания собралась стайка сосредоточенных артистов. Такая картинка в любом театре означает лишь одно — на доску вывесили распределение нового спектакля.
Всё напряглось и замерло внутри Корешкова. На негнущихся тонких ногах фламинго стал красться он к заветной, потемневшей от театрального века доске. Стараясь не потревожить сосредоточенных коллег и превратившись в незримый пар, он просочился внутрь стройного полукруга артистов и вперил жадные очи в доску.
Так и есть. Оно. Новая пьеса. Стройный столбик имён и фамилий и напротив каждой — жребий, который руками модного приглашённого режиссёра и худрука выбрала сама Мельпомена, возможно даже, посоветовавшись с Талией и всеми остальными музами.
По привычке выработанной годами честной и беззаветной службы в театре, Корешков бросил взгляд в самую нижнюю строчку распределения — и напротив слуг, друзей на свадьбе и гостей не нашёл фамилии «Корешков». Душа дрогнула. «Эх, жестока судьба человеческая, нет меня», — подумал он чужой фразой из спектакля и, вздохнув, поднял глаза на строчку выше. Не найдя свою фамилию, поднялся ещё и ещё, постепенно внутренне похоронив свою актёрскую судьбу, решил успокоиться тем, что и роль собаки Шарика, которую он на радость детям играет в сказке, тоже заслуживает уважения. Так, перечитав наконец почти весь список своих счастливых коллег, он дошёл до верхней строчки, где весьма предсказуемо должен был обозначиться исполнитель главной роли — премьер театра. После мимолётной паузы, за которую с неба успела сорваться и упасть звезда, растворившись в утреннем тумане, он посмотрел на верхнюю строчку. Странно, но из букв, написанных напротив названия роли главного героя, никак не складывалась ни одна подходящая в театре фамилия. Он попытался ещё и ещё раз, буквы расползались и, плавая в густом киселе, дразнили Корешкова. Наконец он, упёршись обеими руками в доску и приблизив лицо вплотную к судьбоносной бумаге, смог собрать непослушные буквы воедино и прочитал Ко-реш-ков...
Тысячи петард одновременно взорвались в его голове, вздыбились и захлестали тысячи фонтанов, заливая его с ног до головы холодной, но живительной влагой, где под лопатками стало больно. И вдруг золотые крылья архангела раскрылись и понесли его ввысь, туда, к звёздам, в стратосферу. Летящие мимо ангелы салютовали ему, великие ушедшие артисты, важно восседая на звёздах, понимающе кивали и улыбались.
Вдоволь налетавшись и наглотавшись великой звёздной пустоты, сознание наконец вернуло его на землю, где крепкие руки милых теперь уже коллег подхватили его, подняли над головами и понесли куда-то наверх, на самый высокий этаж. Потом — на крышу театра, где все обнимали его и поздравляли, самые красивые женщины театра целовали его и благословляли на работу, которая станет поворотной и главной в его судьбе и судьбе театра. И даже солнце в этот день зашло немного медленнее, чтобы дать ему возможность налюбоваться его божественным закатом.
Много дней Корешков не ел, не пил и не спал, он готовился к работе, он прочитал весь сопутствующий пьесе материал, изучил все первоисточники и историческую подоплёку, он много и красиво курил, стоя голым на балконе своей маленькой квартиры, и думал, что вот теперь, вот теперь-то он всем покажет, вот теперь-то он заставит всех насмешников умолкнуть навеки.
Наступил долгожданный день первой репетиции.
Молодой, обаятельный, слегка лысеющий режиссёр много шутил, заигрывал с симпатичными актрисами, которых он назначил на роли, они отвечали ему весёлой взаимностью, солнце лилось в окна старенького репетиционного зала, венчая своим светом праздничную картину начала работы над пьесой, которую все знали и любили со студенческой скамьи и мечтали в ней когда-нибудь сыграть.
Корешков не шутил. Он даже не улыбался. Он даже не понимал, как можно шутить в такой ответственный момент. Он-то был готов шагнуть в вечность, в отличие от легкомысленных коллег. Бессонные ночи, проведённые им в работе над ролью, закрутили пружину спускового крючка до предела.
И вот первая реплика главного героя, к которой он, Корешков, шёл всю свою жизнь — начиная с момента школьного театрального кружка, где он блистательного играл Колобка, и до сегодняшнего момента в театре, где он не менее блистательно играл собаку Шарика.
Театральная судьба очень зла и обманчива, она, как хорошая актриса, манит к себе заблудших и поверивших ей, но не пускает на порог. Она, как светлячок в тумане над морем, светит кораблям, но достичь себя не позволяет.
Что-то тихо щёлкнуло в голове Корешкова, шестерёнки и пружины, затянутые до предела, лопнули, и, не успев произнести первую реплику, он вдруг разрыдался, как дитя.
Дальше он ничего не помнил, всё растворилось в тумане в его голове.
Как сообщил в служебной записке директору помощник молодого, обаятельного, слегка лысеющего режиссёра, Корешков на репетиции рыдал, кричал нечто несуразное, грозил уволиться, потом уволить всех, валялся на полу, дрыгал тонкими ногами. Его вывели, отпаивали валерианой, хлопали по щекам и отправили домой на театральной машине.
Молодой, обаятельный, слегка лысеющий режиссёр, ответственный за выпуск спектакля, не стал рисковать и заменил Корешкова на его друга и коллегу — проверенного и надёжного артиста Алексеева. Театральная жизнь пошла своим чередом, новый спектакль вышел, были успех и овации.
Корешков постепенно оправился, извинился перед всем коллективом, смиренно принял все шутки и упрёки в свой адрес. И по сей день служит в театре. И, кстати, собаку Шарика играет замечательно. 

Следите за самым важным и интересным в Telegram-каналеТатмедиа

Нет комментариев