Блестящий дебют Гузель Яхиной

Журнал "Казань", № 9, 2015

В Год литературы российского читателя ожидал настоящий сюрприз. На полках магазинов появилась книга «Зулейха открывает глаза» - дебют молодой писательницы Гузель Яхиной. Книга стала событием в литературной жизни Татарстана, России.

Пронзительный рассказ о крестьянке из глухой татарской деревни Юлбаш, подвергшейся репрессии и высланной вместе с сотнями других соотечественниц на Ангару, прошедшей свой «крутой маршрут», завоевал сердца читателей и был высоко оценён в литературных кругах. На Московской международной книжной выставке‑ярмарке книга была удостоена почётной премии «Книга года» в номинации «Проза года», стала лауреатом международной литературной премии «Звёздный билет» 2015 года в рамках «Аксёнов‑феста». Роман вошёл в короткие списки премий «Большая книга» и «Ясная Поляна» (номинация «ХХI век»), в большой список премии «Русский букер».

С автором звёздного романа беседует Наталья СМИРНОВА

«То, что книга о «раскулачивании», неверно сказано. Это книга о татарах, об НКВД, о мусульманстве, о христианстве и язычестве, о деревне и городе, о Казани и Сибири, о взрослых и детях, о женщине».

Павел Басинский

Гузель Шамилевна Яхина родилась в Казани. Окончила Казанский государственный педагогический институт (факультет иностранных языков, специализация «немецкий и английский языки»). В 1999 году переехала в Москву, где работала в сфере рекламы и связей с общественностью. Её рассказы «Мотылёк», «Винтовка», главы из романа «Зулейха открывает глаза» печатались в журналах «Нева», «Октябрь», «Сибирские огни». Недавно окончила Московскую школу кино (сценарный факультет).

- Гузель, ваш роман «Зулейха открывает глаза» Людмила Улицкая назвала произведением, прославляющим любовь и нежность в аду, каким представляется ей полугодичное путешествие в теплушке для перевозки скота, жизнь в затерянном где‑то в тайге поселении Семрук. Для одной из читательниц роман - это «история большой страны в истории маленькой женщины». «Скрытая от премудрости и открытая детям неразумным»,- так определила загадку героини и успех книги «Зулейха открывает глаза» другая поклонница вашего творчества.

А как бы вы сами представили свою книгу, которая взволновала очень многих?

- Сложно в двух словах передать смысл романа. Я писала о разных вещах: раскулачивании и кулацкой ссылке, отношениях мужчины и женщины, положении женщины в традиционном мусульманском мире и в советском пространстве, женской и материнской любви, кровных родственных и дружеских связях, ГУЛАГе и возможности счастья в его стенах. А также - о ценности человеческой жизни в нашей стране.

- И что вы услышали от читателей?

- Судя по многочисленным отзывам в Интернете, книгу читают. Я благодарна всем, кто нашёл время не только прочитать, но и высказать свои мысли и впечатления от романа. Сейчас связь между писателем и читателем очень короткая. Человек дочитывает последнюю страницу и тут же находит автора в социальных сетях, чтобы сообщить ему своё мнение. Эти письма для меня ценны особенно. Из них я узнаю, что зацепило больше всего, чем запомнились тот или иной персонаж, сцена. Вижу, что читателей в моём романе волнуют разные вещи - и это радует. Кто‑то увидел в «Зулейхе» историю освобождения восточной женщины из оков традиционного семейного рабства и религиозных предрассудков; кого‑то больше взволновала история полусумасшедшего профессора медицины Лейбе, обретшего на поселении в Сибири утерянный разум; для кого‑то был интересен женский взгляд на ГУЛАГ, «понимание чужой души», кто‑то благодарен за национальный колорит в описании жизни деревенского дома в первых главах романа, обращение к фольклору.

- Лев Толстой, работая над «Войной и миром», почти год ломал голову над началом, которое бы стало ключом к роману. У вас ключ - название романа. Почему «Зулейха открывает глаза»?

- История развития Зулейхи как личности - центральная в книге. По ходу романа она «открывает глаза» четыре раза - четыре раза главы начинаются этим вынесенным в название предложением. И каждый раз вокруг Зулейхи - новый мир, новое окружение, новый вызов. Конечно, этот ключ задуман ещё и в переносном смысле - Зулейха за шестнадцать лет романного времени меняется, освобождается от предрассудков, обретает себя, становится личностью.

- Что заставило вас обратиться к этой, в общем‑то, невыигрышной теме? Ведь о репрессиях, выживании в сталинских лагерях в своё время было написано много мощных по силе воздействия на читателей произведений. Должно быть, что‑то очень личное? Тогда что за история легла в основу романа?

- Наверное, у всех нас в России есть родные или знакомые, в том или ином качестве прошедшие через сталинские репрессии. Моя семья - не исключение: драматическая часть её прошлого - раскулачивание. Бабушку по маминой линии, Раису Шакировну Шакирову, вместе с родителями отправили в Сибирь, когда ей было всего семь лет. Когда за ними пришли в первый раз, вся деревня вышла на защиту и семью отстояли. Однако в покое не оставили. В другой раз наведались ночью, чтобы было наверняка, и отправили в числе других ссыльных в глухую тайгу. Здесь на берегах притока Ангары переселенцы строили трудовой посёлок Пит‑Городок и жили - вернее, выживали в нём. Маршрут, описанный мною в книге, полностью повторяет пройденный эббэм маршрут: татарская деревня - Казань - Красноярск - Енисей - Ангара. И время, в котором разворачивается действие романа, также повторяет границы сибирского периода жизни бабушки: с января 1930 года по 1946‑й.

Семнадцатилетней девушкой Раиса Шакирова вернулась в родные места, где у неё началась совсем другая, новая жизнь: учительствование в школе, замужество, рождение четверых детей, переезд в Казань, появление внуков. Но она никогда не забывала питчан. Переписывались, ездили друг к другу в гости, дружили. Бабушка часто рассказывала о своей жизни на Ангаре, о людях, которые стали ей роднее родных. И в какой‑то момент, уже после её смерти, мне захотелось написать про ту жизнь, что проходила в посёлке, воздвигнутом в «приангарском урмане». Про сложную, но настоящую дружбу, про горькое, но всё же счастье. Так возникла идея «Зулейхи».

Честно говоря, даже мысли не возникало писать о чём‑то другом. Я знала, что расскажу об этих людях, и посвящу свою первую книгу не только своей эббэм, но всем раскулаченным и переселенцам.

- Много ли биографических моментов из жизни Раисы Шакировны вы использовали в романе? Насколько похожа Зулейха на Раису?

- Не могу сказать, что бабушка стала прототипом Зулейхи. Да, у моей героини есть пара внешних черт, позаимствованных у Раисы Шакировой,- небольшой рост, хрупкость, зелёные глаза - ну вот, пожалуй, и всё. В отличие от покорной, забитой Зулейхи моя бабушка обладала стальным характером, говорила по‑русски лучше, чем по‑татарски, причём с крепким сибирским оканьем. Зулейха - это всё‑таки плод моего художественного воображения, литературный персонаж. А история Зулейхи также - вдохновлённая историей моей бабушки, но не повторяет её впрямую.

В романе всего два эпизода, взятых мною из воспоминаний эббэм. Первый - это гибель баржи, наполненной переселенцами, в водах Ангары. Произошла она весной 1930 года, когда ссыльных, прибывших в теплушках, по воде препровождали к месту назначения: в тайгу, к какому‑нибудь безлюдному, мало пригодному для обитания людей ангарскому берегу. Бабушкина семья плыла на второй барже и видела, как идущее впереди судно начало тонуть и на глазах пассажиров ушло на дно вместе с людьми.

Второй эпизод - история с учителем в поселковой школе, который преподаёт детям предмет по своему же собственному учебнику. Математике бабушку учил в школе репрессированный профессор Киселёв по учебнику профессора Киселёва.

- «Алхимия превращения трагической исторической темы в высокую художественную прозу чрезвычайно сложна. Тут мало искренности и даже знаний. Тут необходимо перевоплощаться в своих персонажей. Тут мало пересказать то, что бабушка рассказала, тут надо на время самой стать бабушкой, да ещё и с сознанием того времени»,- отозвался о книге «Зулейха открывает глаза» в «Российской газете» лауреат премии «Большая книга» Павел Басинский.

На поселении в отвоёванном у тайги месте были собраны люди девятнадцати национальностей: чуваши, марийцы, русские, татары, немцы. Деклассированные элементы и интеллигенты. В одной упряжке оказались жертвы и палачи. Как удалось перевоплотиться, стать каждым из них?

- Многие персонажи, например, Лейбе, Иконников, Игнатов, Бакиев, Кузнец, сложились у меня в процессе работы с архивными документами, мемуарами. Готовясь к написанию романа, я прочитала по теме много научных работ, диссертаций, статей в научных журналах. Помогли погрузиться во времена разгула раскулачивания и репрессий книги сотрудника Института российской истории Российской академии наук Виктора Николаевича Земскова. Последние двадцать пять лет он занимался проблемой советских переселенцев, написал об этом несколько замечательных книг. Я благодарна ему за преданность этой теме, оказанную мне помощь. К сожалению, Виктор Николаевич ушёл из жизни весной нынешнего года.

Много времени я провела на сайте Сахаровского центра - читала воспоминания переселенцев. Это было очень тяжёлое чтение, настоящий душевный труд. Но оно помогло не только лучше почувствовать то время, но и переосмыслить настоящее.

- У вас в романе немало мощных по психологическому воздействию на читателя сцен. Это забой Кюбелек, убийство Муртазы, затопление баржи с тремя сотнями переселенцев, спасение тонущей Зулейхи, встреча в тайге со зверем… Доходя до таких сцен, я откладывала чтение, чтобы собраться и дочитать это «страшное» место до конца. А каково было автору, который до мельчайших деталей продумывал, описывал эти сцены, находил нужные слова. Где исток вашего литературного мужества?

- Сильная сцена - это большая удача. Это рыба, которую ловишь и днём, и ночью, когда беспрестанно думаешь и ищешь. Когда такая сцена написана - это огромное облегчение, удовлетворение, радость. Мне кажется, литературное мужество совсем в другом - не переставать писать, когда такие сцены долго не приходят или не получаются.

- А натуралистические сцены в романе? Они были необходимы?

- Без них не обойтись. Как, например, описать стыд татарки, у которой множество табу? Ведь она и вправду чувствует ужас, что у неё не покрыта голова, что вынуждена от холода прижиматься к чужому мужчине, что придётся вынашивать беременность не в стенах собственного дома, а в дороге, что, наконец, естественные отправления нужно справлять на глазах у всего вагона.

- Татарские драматурги всегда обращались к судьбе угнетённой татарской женщины. Зулейха в семье тоже батрачка. Она трудится с утра до ночи, выслушивает оскорбления от свекрови и мужа, похоронила четырёх дочерей, но благодарит Аллаха даже за эту жизнь. Всё, что она может сделать - это задобрить зират иясе да поминать Шамсию, Фиразу, Халиду, Сабиду в молитвах.

Есть ли аналоги вашему произведению в татарской литературе?

- Многие спрашивают меня, специально ли я назвала свою героиню Зулейхой - по аналогии с известной пьесой Гаяза Исхаки «Зулейха». Нет, я не имела намерения вступать в полемику с классиком.

В романе можно найти отсылки к разным тюркским произведениям - коранической легенде «Юзуф и Зулейха», сказанию о Симурге и «Языку птиц» Алишера Навои, татарскому эпосу.

- Судя по отзывам, большим достоинством книги читатели считают национальный колорит. Обычные слова, определяющие бытовые вещи (кашага, тастымал, ляухе, казылык и другие) в романе обретают новое звучание, как и маршрут, по которому везут переселенцев.

- Маршрут, которым везут Зулейху по Казани,- исторический. Испокон веков ссыльных вели на каторгу по Сибирскому тракту. В романе описаны и Варваринская церковь, в которой неко­гда располагался клуб трамвайного парка, и бывший дом генерал‑губернатора - усадьба Сандецкого, позднее отданная под туберкулёзный диспансер, и Чёрное озеро, и Казанский университет, и Кремль, и пересыльный дом…

Можно сказать, что в этом маршруте «зашит» мой привет, дань уважения Василию Аксёнову. Дом Аксёнова на улице Карла Маркса находится как раз напротив усадьбы Сандецкого. Получается, что Зулейху провезли под окнами будущего дома Аксёнова. Василий Аксёнов написал один из самых любимых моих романов - «Московскую сагу». Перед тем, как писать «Зулейху», я перечитывала «Московскую сагу» и училась у Аксёнова умению сплетать судьбу страны и отдельного маленького человека.

- Конечно, «Зулейха» - это блестящий дебют. Первый роман - и номинант литературных премий, добрые отзывы мастеров литературы. А есть в нём что‑то, что вы хотели бы уже по прошествии некоторого времени изменить, сделать более выразительным?

- Я дописала последнюю страницу романа с ощущением, что сделала всё, на что способна. Сейчас, спустя уже год, конечно, вижу недостатки. Во‑первых, мне кажется недостаточно глубоко прописанной вторая часть - жизнь на Ангаре. Во‑вторых, я бы усилила боковые линии, обогатила второстепенных персонажей.

- При чтении книги не оставляло ощущение, что смотришь захватывающий фильм. Всё четко, ощутимо, интересно: и диалоги, и образы, и планы, сменяющие друг друга. В новелле «Мотылёк», наоборот, мне не хватило авторского участия к душевному состоянию подростка, он оставлен в самый сложный момент, ко­гда пробирался по подземным лабиринтам и было страшно. Кстати, чем навеяны тема, сюжет новеллы?

- Вы абсолютно правы. «Зулейха» изначально была написана как сценарный вариант - в рамках обучения в Московской школе кино. Сценарий помог мне построить фабулу от начала и до конца, понять границы истории, найти решения ключевых сцен. Да, какие‑то сцены я просто перенесла из сценария в роман. До этого я два года пыталась написать именно роман, но по неопытности тонула в огромном массиве информации, в многочисленных важных и неважных героях, в деталях, в сюжетных и тематических линиях.

К новелле «Мотылёк» у меня особое отношение. Это первый мой опубликованный текст - журнал «Нева» напечатал его в апреле 2014 года. Текст небольшой по объёму, но писала я его пять месяцев. «Мотылёк» стал настоящей взрослой пробой пера, мучительной, с чередующимися периодами вдохновения и творческих затыков. Это рассказ о мальчике, который живёт на острове Свияжск где‑то в середине восьмидесятых годов прошлого века вдвоём с дедом. Дед работает санитаром в психиатрической лечебнице, которая в то время размещалась в Свияжском монастырском комплексе. А Мотылёк - так прозвали мальчика за тонкую кость и малый рост - хочет сбежать с острова. Весь рассказ - его фантазии о побеге, перемежающиеся с довольно суровой реальностью.

Свияжск - очень близкое для меня, практически родное место. У нас была дача на острове Дальний, совсем недалеко. И мы с родителями часто выезжали в Свияжск - погулять по заброшенному тогда ещё острову, полюбоваться на храмы, часто видели при этом психически больных. Позже я много читала о Свияжске - о том, как он стал оплотом для белочехов во времена гражданской, как на нём установили один из первых памятников Страны Советов, как сделали остров филиалом Казанской психиатрической лечебницы, часть которой была фактически отдана под нужды НКВД для содержания политических… «Мотылёк» - что называется, фантазия на тему.

- Каким был путь от сценария до книги? И кто помогал вам, чтобы он был как можно короче, а книга как можно быстрее дошла до читателя?

- Публикация первой книги - дело трудное. Я пробовала пройти этот путь одна, стучалась в разные издательства, но из этого ничего не выходило. И только когда по счастливому стечению обстоятельств познакомилась с уважаемой Еленой Костюкович, владельцем литературного агентства «Elkost», дело сдвинулось. Даже не сдвинулось, а стремительно понеслось. Благодаря Елене роман прочитала Людмила Улицкая, написала очень тёплый отзыв. (Для меня это до сих пор - фантастика. Я выросла на книгах Улицкой, и быть достаточно хорошо оценённой ею - это высшая возможная похвала.) После этого роман прочитала Елена Шубина из издательства АСТ, решила публиковать. И это тоже - фантастика. Честно говоря, даже мечтать не могла о том, чтобы издать роман в этом издательстве. Вот так всё и сложилось.

- Не хотелось ли продолжить роман и показать, как сложится судьба Зулейхи, Игнатова? Ведь вы оставили их на полпути, а Юзуф не прожил и четверти своей жизни?

- Нет, продолжения романа не будет. Признаюсь, изначально я хотела продлить историю дальше - добавить ещё одну главу, уже про современность, где восьмидесятипятилетний Юзуф возвращался бы в Семрук, места своего детства. Из этой главы мы узнали бы историю жизни Юзуфа - как он добрался‑таки до Ленинграда, стал художником, затем эмигрировал во Францию. Свою мать, Зулейху, он так больше ни разу и не видел. Но, написав эту главу, я всё же решила не включать её в финальный текст романа - она смотрелась неорганично.

Кстати, в сценарии этот последний эпизод есть. Юзуф высаживается на пустынном берегу Ангары, где сквозь молодую поросль деревьев едва угадываются остатки Семрука - посёлок давно прекратил своё существование, тайга вновь забрала тот клочок земли, который переселенцы когда‑то отвоевали себе. Юзуф, опираясь на палку, идёт по посёлку, навещает все дорогие ему места. А напоследок отправляется на Утёс - и встречает там Зулейху, которая по‑прежнему стоит и ждёт его там… Конечно, ему это только чудится.

- В вашем романе зло побеждает добро. Дорвавшийся до власти Горелов снова будет давить людей, а Игнатов, который, несмотря ни на что, спасает их, должен уступить ему место?

- Я бы не сказала, что зло побеждает. Финал в романе всё‑таки светлый, даже если кажется, что мои герои проиграли. Каждый обрёл то, чего ему не хватало, пусть и очень высокой ценой.

- Вы вошли в короткие листы номинантов на самые престижные литературные премии 2015 года. В их числе Дина Рубина, Алексей Варламов, Виктор Пелевин. Как вы, новичок в литературе, чувствуете себя в этой компании?

- Как маленькая девочка в окружении космонавтов. А если серьёзно, то общение с писателями такого уровня - это подарок судьбы. Каждая встреча, каждый разговор - событие для меня.

- Успех - это презентации, встречи с читателями, автографы, интервью, похвалы… Существуют ли прививки от того, чтобы не закружилась голова?

- Лучшая прививка - это работа. И - сложные творческие задачи, когда ты подолгу бьёшься головой, ищешь решения, мучаешься.

- Я почему‑то вижу вас профессиональным переводчиком, доктором наук, руководителем крупной компании, а тут литература. Как начинался путь в это святилище?

- Писала с восьми лет - стихи, рассказы, философские сказки, сценарии… В юности мечтала стать писателем и сценаристом. Так получилось, что дошла до своей мечты только в зрелом возрасте, уже после того, как создала семью и родила ребёнка.

- Вся жизнь ваших героев происходит на фоне природы. Это урман за селом в сто дворов Юлбаш, бегущие за окнами теплушки лесные посадки, река Ангара с её холодной, стального цвета водой, тайга с мшистыми полянами, утёсами, откуда легко не выйти. Они описаны мощно, как у сибирских прозаиков Астафьева, Распутина, величественного Чингиза Айтматова. Природа в романе врачует, наказывает. Откуда у вас, горожанки, почти языческое чувство природы?

- Все мы - родом из детства. Лето проводила на Волге, на нашей островной даче вблизи Свияжска. Также родители всё время таскали меня с братом по разным походам - от близкой Марийки до уральских рек. Поэтому природа всегда была рядом. И всегда - разная: от спокойных берёзовых рощ в Дербышках до загадочных марийских озёр и уральской тайги. Очень люблю природу, в Москве первое время её не хватало. Выручают московские парки - живу рядом с Сокольниками, Ботаническим садом, ВДНХ. Каждые выходные мы с семь­ёй - там.

- В Советском Союзе на­цио­наль­ные литературы были представлены такими прекрасными прозаиками, поэтами, как белорусы Василь Быков, Алесь Адамович, грузин Нодар Думбадзе, дагестанец Расул Гамзатов, абхаз Фазиль Искандер, казахи Давид Кугультинов, Олжас Сулейменов, татарин Рустем Кутуй. Такое богатство, такое разноцветье! Долгие годы эта ниша была пустой. Ваш роман в какой‑то степени возвращает нас к тем литературным традициям, школе, которые, казалось, были утрачены. Если так можно сказать, к эпосу, ведь одна из сильнейших линий романа, любовь Упырихи к сыну, эта любовь волчицы к волчонку, имеет эпическое звучание, как и рассказ о волшебной птице Семруг, которую просит повторить Юзуф.

- Возможно, он чувствует, что в странствии птичьей стаи зашифрована и их жизнь. «Сначала горная тропа привела их в долину Исканий, где погибли те птицы, чьё стремление достичь цели было недостаточно велико. Затем они пересекли долину Любви, где остались лежать бездыханными страдавшие от неразделённой любви. В долине Познания полегли те, чей ум не был пытлив, а сердце не открыто новому». «В коварной долине Безразличия пало больше всего птиц - все, кто не смог уравнять в своём сердце горе и радость, любовь и ненависть врагов и друзей, живых и мёртвых». Тут ни прибавить, ни убавить…

- Вас можно отнести к писателям не только двух культур. Вы владеете ещё и другими языками, например, немецким. Не планируете в будущем обратиться к этой культуре?

- Каждый язык в человеке - это целый большой мир, огромное богатство. Мне посчастливилось вырасти в двуязычной среде: до трёх лет я говорила только по‑татарски, потом, ко­гда уже пошла в детский сад, заговорила по‑русски. Позднее, когда изучала иностранные языки в институте, близко познакомилась с немецкой культурой, самими немцами, много путешествовала по Германии и даже жила там. Немцы - очень умная и сильная нация. Хотелось бы написать о них, но не знаю, получится ли.

- Кого бы вы взяли в свои наставники, учителя? Чьи взгляды, мастерство влияли на ваше творчество? Каковы ваши литературные пристрастия в литературе и кино?

- В кинематографе у меня очень консервативный, можно сказать, несовременный вкус: нравятся Тарковский, Герасимов, ранний Михалков, Герман‑старший. Из литературных произведений, оказавших сильное влияние, могу назвать «Время женщин» Елены Чижовой, «Лавр» Евгения Водолазкина, «Письмовник» Михаила Шишкина, «Даниэль Штайн, переводчик» Людмилы Улицкой.

- Как вы относитесь к определению «женская проза»?

- Нейтрально. Принято считать, что женская проза - это литература, написанная женщинами, о женщинах и для женщин. Почему‑то часто это словосочетание используется с лёгким пренебрежительным оттенком.

Мне ближе другой подход - со стороны читателя. Если роман заставляет сопереживать с первой главы, не отпускает до последней страницы, заставляет о чём‑то задуматься - это хорошая литература. И нет разницы, написана она мужчиной или женщиной.

- Кого в вас больше, сценариста или писателя?

- Мне нравится рассказывать простые человеческие истории. По большому счёту, нет особой разницы, делать это языком кино или литературы. Другое дело, что в литературе ты - свободен, ты - настоящий автор произведения, полностью сам отвечаешь за результат. А в телевизионном или кинопроизводстве - сценарист связан с десятками других людей, принимающих решения, и результат от него часто не зависит.

Я была бы счастлива, если бы «Зулейху» экранизировали. По‑моему, у истории есть сериальный потенциал: многофигурность, сильный эмоциональный путь главного героя, протяжённость во времени. Из романа мог бы получиться хороший мини‑сериал на восемь частей.

Сегодня реальность такова, что люди больше смотрят сериалы, чем читают книги. Это не хорошо и не плохо - просто человечество меняется, наша цивилизация из логоцентрической превращается в визуально‑ориентированную.

- О планах я не спрашиваю. Это личное, глубокое, и раньше времени распространяться не стоит, но мечты профессиональные, наверное, всё‑таки есть?

- Экранизация «Зулейхи» - вот сегодня моя главная мечта.

- Для казанцев, татарстанцев выход книги такого уровня - литературное событие, и, конечно, многим хочется узнать о вас больше. Как учились, чем увлекались, кому из педагогов прежде всего благодарны? Откуда такое знание традиций и мифологии?

- Мне повезло учиться в очень хорошей школе № 131, где были замечательные педагоги. Особым словом хочу вспомнить нашу учительницу по русскому языку и литературе, Викторию Альбертовну Куприянову. Её уроки помнят, наверное, все, кто у неё учился. Она буквально заряжала нас интересом к литературе, учила не просто поглощать тексты, а размышлять над ними. Чего стоят одни только темы сочинений! Помню, однажды, например, вместо скучного анализа гоголевского «Ревизора» мы писали продолжение пьесы. Виктория Альбертовна преподаёт в школе и сегодня, насколько я знаю.

Что же касается знания поверий, духов, которых Зулейха хочет задобрить с помощью взятой тайком из дома пастилы - это тоже реальность из моей жизни… Бичура, Дэв, Иясе, Су‑анасы, Басу капка иясе. Об этих персонажах из фольклора много рассказывали бабушка Раиса Шакировна и дедушка Гильмутдин Шакирзянович - деревенские учителя. Во дворе над колодцем на заборе висели черепа козы, лошади, коровы, которые привозила из походов мама. Мы никогда не садились за стол без дедушки, он резал хлеб сам и раздавал ломти по старшинству. Причём хлеб полагалось брать только правой рукой, класть его только на донышко. Нельзя было ставить ногу на порожек, нужно было обязательно переступить его. Через обычаи, фольклорные элементы, традиции он воспитывал нас, внуков.

По профессии он был учителем немецкого языка, немецкий знал не хуже татарского, но по зову души, конечно, был художником: делал скульптуры из дерева, древесных корней и коряг. Весь большой дом был заполнен его работами - сотнями фигур зверей, птиц, людей, увиденных в простой коряге или обрубке корня. Регулярно у дедушки проходили выставки в Выставочном зале на улице Карла Маркса. Педагог от Бога, фронтовик, он ценил и хранил на­цио­наль­ные традиции, а я сделала это в книге.

- У вас были замечательные бабушки и дедушки. А родители?

- Мне повезло и с родителями. Мама - стоматолог, папа - инженер, оба - великолепные спе­циа­листы. А ещё - активные и смелые люди, предпочитающие экстремальные виды отдыха: горы, пещеры, пороги, горные лыжи. Папа с друзьями, например, спускался в пещеру на глубину более ста метров в Сумган‑Кутукском урочище на Урале. А мама мечтала войти в состав женской сборной команды «Метелица», которая собиралась на Северный полюс. Они - постоянные участники забегов «Лыжня России». В детстве мы ездили в походы на велосипедах, сплавлялись на байдарках, даже тонули - всякое бывало.

Мама - прекрасный кулинар. Балует нас и пирогами, и треугольниками, и лапшой, и запечённым гусём, и кыстыбыями, перемячами.

Но до сих пор помню вкус блюд, которые готовили обе мои бабушки. Губадия, кош‑теле, тутырган тавык, умач, самса с зелёным луком, плов в казане, яблочная пастила… Тот вкус уже нигде не найти, не повторить, к сожалению. То особое кулинарное искусство ушло вместе с ними.

- «Без малой родины и мы невелики»,- сказал поэт Рустем Кутуй. Что для вас «малая родина»?

- Я родилась и выросла в Казани, в самом её центре. И для меня Казань до сих пор - одно из лучших мест на земле. Переехала в Москву шестнадцать лет назад, но не могу сказать, что уехала из Казани. Я люблю этот город, часто бываю здесь у родных, жадно отслеживаю все происходящие изменения. А лучший отдых для меня - это прогулка по центру, по университетским районам, по Булаку и Кабану, по Кремлю, по новой набережной. С нетерпением жду запуска скоростного поезда Москва - Казань, чтобы можно было добираться до родного города за несколько часов.

Очень люблю Волгу, её разлив в Камском Устье, где традиционно уже более сорока лет встречаются друзья­ моих родителей, куда уже не один раз приезжала моя дочь. Люблю запах большой воды. С нежностью вспоминаю Марийку, которая в юности была исхожена нами вдоль и поперёк - и леса, и озёра, и реки.

- Последние впечатления от встречи с Казанью?

- Была в Казани в начале сентября, на «Аксёнов‑фесте». Это первый литературный фестиваль, в котором я участвовала. Потрясающее событие! Спасибо большое его организатору, Ирине Николаевне Барметовой, за приглашение. Было и содержательно, и интересно, и душевно, а местами - просто феерично. С гордостью слушала слова Александра Кабакова о том, что «Казань - это город, где не только обещают, но и делают»: пообещали открыть Дом Аксёнова - открыли; пообещали создать Сад Аксёнова - создали. Кстати, очень приятно было узнать, что этот сад расположился в близком для меня месте - за кинотеатром «Мир» на улице Достоевского. Это мой «родной» кинотеатр, где я в детстве побывала добрую тысячу раз, наверное. А ещё мимо него я ходила в школу…