Дети Педрикла

Фото Наты Смирновой

Из архива журнала "Казань" № 4, 2022 г.

Фаина Раневская так убедительно сыграла графоманку в короткометражке «Драма» по одноимённому рассказу Чехова, что финальные кадры, когда известный писатель, не выдержав пытку чтением, убивает её пресс-бюваром по голове, зрители встречают с облегчением.

Но графоманов не убудет. Как явление, это нечто неубиваемое и посему вечное. Со времён мифического Орфея, графомания сопровождала человечество, стараясь подменить собой настоящее искусство. 
История не сохранила имени первого графомана, но мы вполне можем представить себе некоего богатого Педрикла, который страдал этим недугом. Измарав кучу глиняных табличек, он, облачившись в белоснежную тогу, вышел на агору и прочёл с десяток любовных од. Первый раз народ освистал его и закидал гнилым инжиром, но во второй раз произошло невероятное. Педриклу аплодировали, а под конец даже увенчали голову лавром. Может, он стал лучше писать? Нет, просто античный графоман раздал пришедшим драхмы. И чем тоньше становился мешочек с деньгами, тем больше толпа ценила его оды!

На злобу дня

Пандемия — вирус грозный, 
Как противник — он серьёзный: 
На планете всей хлопочет —
Извести людей он хочет…
Собираться люди любят —
Тем быстрей себя загубят. 
Заражать всех будет легче, 
Так как руки жмут при встрече…

Всё верно, как в инструкции. Народ у нас грамотный, много пишет на злобу дня. Выпускает сборники за свой счёт. Это как отдушина, возвышающая над суетой жизни. Любители словесности собираются вместе: пьют чай с печеньем, читают друг другу домашние стихи. Хвалят чужое с тем, чтобы и своё похвалили. И в общем-то никому не мешают. Другое дело, когда некоторые начинают претендовать на нечто большее, чем посиделки с чайником. На всенародное признание!

Выпить яду!

Раньше была цензура, строгая, как таможня на границе. Опубликоваться в журнале любителю было ох, как сложно, а уж выпустить книжку сродни выигрышу во Всесоюзную лотерею! Хотя и в этих условиях живучие графоманы находили лазейки. Строчили патриотические оды и штурмовали редакции и издательства, а затем пролезали в ряды членов СП.
Посмотрите трагикомедию режиссёра К. Воинова «Шапка» о том, как жили советские писатели. Фиму Рахлина, автора 11 книг «о хороших людях», талантливо сыграл Владимир Ильин, кстати, начинавший свою актёрскую карьеру в Казанском ТЮЗе.
В начале 1990-х советскую цензуру упразднили, а после небольшого «праздника непослушания», когда всё, что ранее было нельзя, стало льзя, пришла новая цензура — своя собственная. О, она оказалась круче совковой!
Во время безвластия повылезали литературные авантюристы. Прикрываясь модным постмодернизмом, создавали вокруг себя «дымовую завесу», за которой не видно ни зги. Главное, чтобы не разглядели их бездарность! Они брали осадой именитых писателей, упрашивали дать лестный отзыв на свою галиматью, позвонить главному редактору какого-нибудь столичного журнала и т. д. Фотографировались вместе, и пиарились, пиарились. А потом на них сыпались дипломы и премии. 
Но когда голубой дым рассеивался, выяснялось, что поэт-то голый, и выдавал за стихи чёрт-те что!

Уточнить отношения.
Выпить яду.
Составить план на завтра.
На вечерней разминке
Пробежать на шестьсот метров
Больше, чем вчера.
Вернуться утомлённой.
Принять душ.
Не удержаться
И съесть три конфеты
С барбарисовым вкусом.
Попереписываться о важном
С чудным человеком,
Живущим у моря.
Послушать испанскую песенку
На стихи, переведённые
Этим поэтом.
Заснуть раньше, чем обычно.
Проснуться посреди ночи
И попытаться вспомнить,
Что снилось.
Проснуться утром
С желанием описать
Вчерашний вечер.
Про яд строчка лишняя была.

И невдомёк автору, что за этими строчками, как за раздвинутыми жалюзи, проглядывает внутренний мир современной Эллочки-Людоедочки. Пустой и примитивный!

Заметим, что фильм «Шапка» и сегодня не перестаёт быть актуальным. Главным призом остаётся издание собственной книги, вручение премии имени кого-то и распределение благ. Олимп по-прежнему манит к себе литературных альпинистов. Нет таланта — помогут связи, деньги, подхалимаж и конъюнктура. Ничего нового под Луной! 
Обычному читателю сложно разобраться кто есть кто на книжной полке. По телеку он видит, как награждают местного писателя N и поют ему дифирамбы. Уважаемые люди вовсю расхваливают его книги и цитируют. Ну как тут устоять? Не захочешь, а поверишь в талант, которого нет. 
Такая круговая ложь похожа на заговор. Он бывает локальным, рассчитанным на узкий круг потребителей, как это происходит в нашей республике. Но рынок сбыта здесь ограниченный, поэтому заговорщики не преследуют коммерческой выгоды. Их цель — возвеличить автора и придать его фигуре весомость. 
И совсем другое дело — весь русскоязычный мир! А это уже разветвлённая сеть продаж по всей необъятной России и в зарубежных странах. Некие умные люди (я их воображаю тучными и бородатыми) договариваются между собой, чтобы протащить на Олимп какую-нибудь очередную фигуру. Раскрученные писатели читателям порядком поднадоели, нужен свеженький. Бородачи прекрасно знают, что сегодня требуется рынку. Они это чувствуют ноздрями. Ага, на этот раз надо подбросить что-нибудь антисоветское. Ну, какой-нибудь чернухи про 1937 год и депортацию народов. Или хорошо пойдёт ностальгическая книжка. Например, про эпоху Брежнева. Посмотрите, есть там что-нибудь в портфеле? Есть? Отлично! Слабовато написано? Ничего, подтянем. Штат редакторов держим для чего?..

Красота безусловная 

Она, как ось, на которую мы ориентируемся в оценке творчества, не только в литературе, но и во всех жанрах искусства. Можно сколько угодно кривить душой, погружаясь в тары-бары про современное искусство, но подведут тебя к оси, и поймёшь, насколько отклонился и ушёл не в ту степь.
Когда сюрреалиста Сальвадора Дали спросили, кто для него самый современный художник, он, покрутив тонкий ус, ответил: «Веласкес! Ныне и присно и во веки веков!» Каково?
Или возьмём хрестоматийную Нефертити. Даже если она — подделка, то скульптор был просто гениален. На глазу — бельмо, ухо — откушено, а созерцать можно бесконечно, мысленно ведя пальцем по утончённой и беззащитной шее, прикасаясь к уголкам её губ. Даже цвет смуглой кожи — тёплый. Как такое возможно? Необъяснимо.
Весенняя девушка, вырезанная Баки Урманче из чурбана, вся млеет от майского ветра. Из одежды на ней — лишь камышовая свирель. Но скульптура «одета» какой-то татарской стыдливостью. Натурщица давно уже стала старушкой, а молодость её звонко смеётся в галерее «Хазине», где разместилась экспозиция. 
То же самое происходит и в литературе. Стоят на книжной полке и изливают золотистый свет на головы наших современников вечные классики. Светлее жить с их книжками и героями. А в углу свалены тяжёлые фолианты, похожие на могильные плиты. Они покрылись пылью, позолота с имён слезла. Кто такие? Никто толком и не знает.
Недавно взял в библиотеке книжку одного писателя, выпущенную в 1972 году, глянул на вкладыш формуляра, и удивился. Оказалось, что я — третий читатель за прошедшие полвека! Грустно.

Образное сравнение

Писатели похожи на шарики — есть надутые, но почему-то не летают. После праздника их привязывают к дверной ручке, где они потихоньку превращаются в сморщенное вымя. Есть с дефектом — сразу взрываются, больно шлёпнув по губам. А иногда можно увидеть шарики, летящие по синему небу в одиночку или целой гроздью. Они устремляются ввысь, откуда нет возвращения. Кто запустил их? От кого упорхнули? Однажды после Первомайской демонстрации я видел на хлипкой лестнице, ведущей к посёлку Ометьево, как один поддатый дяденька наполнял табачным дымом шарик за шариком и отпускал их в полёт. Сынок был горд отцом. Один продолговатый шар, цвета красных колготок на пухлой ноге, вдруг вырвался из рук и выстрелил как петарда. Полёт был недолгим, шарик выдохся и повис на ветках. Ему не удалось подняться к облакам, жизнь его была коротка, зато вызвала детский восторг. 

Фото Наты Смирновой

Стихи как чудо!

Встречается гармония сконструированная, где всё выверено и просчитано как в архитектурном проекте. Такая вот холодная красота! Но нам всегда будет ближе некий всплеск души, сравнимый с чудом. «Откуда? Как?» — спросишь автора, а он и сам не знает. Радуется, как энтомолог, которому удалось отловить редкий экземпляр. И ведь таких красавиц-бабочек просто не может быть много! Наш лес заполонили блёклые капустницы. Ходишь-бродишь по полянке целый день, и тут неожиданно над головой проплывёт сорванный ветром цветок Эдема, и тогда стоишь оторопев. 
Чудо невозможно повторить. Оно существует само по себе. И нисходит на человека, как озарение, когда захочет. Художник находится в вечном ожидании: «Ну, когда же? Когда?» Бумажки на письменном столе приберёт, окошко раскроет, а в голове — пусто. Ни высшее образование (пусть даже два), ни превосходное знание классики, ни владение языком… — ничто не поможет.
Помню своё первое разочарование молодости, ко­гда на литзанятия пришёл один эрудит и зазвал нас к себе на кофеёк. Все были им очарованы: наизусть знал лирику Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулиной. Смело критиковал Рождественского и Асадова. Дома достал из старинного книжного шкафа томик Бодлера и прочёл по-французски, а потом — Хименеса, и его тоже, но уже по-испански. И всё это оказалось лишь превосходной прелюдией к кульминации: эрудит развязал тесёмки на пухлой папке со своими стихами, и потекла жижа длиннющих поэм. Студийцы заскучали, потянулись к выходу.
В этот вечер я понял, что мало знать, надо уметь. Вскоре я познакомился с поэтом, который умел. Он целую неделю или даже месяц носился с одной, как ему казалось, удачной строкой и наращивал вокруг неё тело стихотворения. Он вышагивал свои строчки, меря комнату от двери к окну и обратно. Размер был безупречен, но всё остальное как-то не очень. Казалось искусственным. Отваливалось. И тогда я понял, что мало уметь, надо… С тех пор прошло сорок лет и зим, а я всё ещё не знаю, что именно надо! И тут даже нейрофизиолог Бехтерева не помогла бы. 
Каким образом в задымлённых дешёвой «Примой» и залитых дешёвым портвейном мозгах вдруг рождаются такие свежие и ясные строки: 
Я чист, как родниковая вода,
и незатейлив, как забор из тёса.
Я каждую весну иду туда,
где солнце греет рыжие откосы,
где травы пробивают мерзлоту,
где снег сползает в тёмные низины,
где прославляют птицы высоту,
и по теченью уплывают льдины.
Там с лодкой возится хромой старик,
там, за зиму отведавшая скуки,
берёза одинокая стоит
и греет к небу поднятые руки.
А от земли дрожащий дым идёт,
и так тепло от ветерка сухого,
И всё живое от природы ждёт
чего-то необычного такого… 

И далее: 
Когда со света в комнаты вхожу
с растрёпанными ветром волосами,
то долго-долго как слепой гляжу, 
не вижу, а свечу вокруг глазами.
И щёки тоже как огнём горят,
и на ресницы лезет чуб упрямый,     
и мне мои родные говорят:     
«Ты пьяный, Гена,
ты сегодня пьяный»…
«Свет в глазах». Геннадий Капранов, 1959

Неведомая душа сидит внутри нас и грустит зябликом. Тело «думает» о своём, душа поёт о другом. И всё пытается упорхнуть, как будто клетка тела ей не дом родной. Её зовёт воля бездонного неба!