Его поэзия — гимн Вселенскому творческому Я!

Рождение поэта
Он родился как поэт в 1985-м — в год начала перестройки основ жизнеустройства не только в нашей стране (тогда СССР), но и в мире.

Автопортрет

В моей раскалённой душе —
                                              остывающая Галактика…
из немигающих глаз сыплется вечный песок,
тихо журчат седые ручьи в чёрных теснинах волос,
на правом плече отдыхает рассвет,
на левом — безумствует полдень,
рассекая столб золотой позвоночника,
мчится всадник по имени Ночь;
ураганы, несомненно, прячутся
под тонким левым ребром,
но этого не гарантирую —
всякое может случиться. 
На самом верху моего пестроватого тела
плавают огненно-скользкие рыбы,
ненасытные к сладкой наживке.
И потому я каждое утро
звоню далёкому старому другу —
и прошу, 
               умоляю,
                              настаиваю
подарить
                 ярко-голубой 
                                           купол Неба,
без которого
                       жить 
                               не могу! 

Рушан Люкманов — учитель пения и музыки. Киргизия. 1980

Автопортрет был написан в 33 года. До конца земных дней Рушан Люкманов воспевал в художественных формах Поэзию своей души, родной страны и мира, своей Галактики, точнее сказать, Вселенной, — нашим великим и могучим. 
Мощные творческие силы и крылья, неиссякаемое вдохновение дала ему Киргизия, подарила первые признательные отклики читателей и профессиональных поэтов. 

Когда нагрянет 
                          этот вечный мрак,
и руки разорвут 
                           объятья,
когда утонет
                      в беспредельной тишине 
ничтожный
                    Глас судьбы,
когда подступит
                            Бездна к сердцу
и тяжесть слов 
                          сомкнётся изнутри 
соломинкой,
                   Я подплыву 
                                       к тебе
и прошепчу:
«Любимая, живи». <…>

Трудный удел подлинной поэзии — дерзать, ломая устоявшиеся каноны и представления о форме подачи и структуре поэтического мышления. Это поистине тернистый путь, где больше шипов, нежели роз. Может быть, пройдёт совсем немного времени — и молодой автор начнёт мучительно искать себя в предметности и простоте поэтического слова, апробированного классикой, а может быть, — наоборот, ещё более усложнит свой образный мир… Всё впереди, и поэтому так бурлит исток будущего полноводья, стеснённый неистовым молодым желанием — вместить в строчку всё наше время, сложное и противоречивое, сливая воедино внутренние и внешние его приметы. Дорогу осилит идущий!
Так тонко и глубоко ещё в дебютной публикации в печати отметила особенности творческого дарования Рушана Люкманова Светлана Токомбаева (Суслова), заместитель главного редактора журнала «Литературный Кыргызстан», лауреат премии Ленинского комсомола, народный поэт Кыргызской Республики.

Анкета

Я в тысячу раз 
меньше электронов
и в миллионы раз 
больше Солнца.
Я страшнее 
атомного взрыва
и слабее травинки,
легче воздуха
и неимоверно 
тяжелее гор.
Я примагничиваю 
Вселенную
и падаю от 
случайного толчка,
лечу быстрее
                       пули,
                                звука,
                                         света
и не могу 
догнать черепаху.
Я громаднее Неба
и бесплотен, как тень,
глубже всех океанов
и барахтаюсь в луже.
Я не знаю, 
                    когда же кончится Я…

Вехи жизни и творчества
Рушан Экрамович Люкманов родился 22 августа 1953 года в советском Узбекистане (Андижанская область, кишлак Аим). До семи лет говорил на узбекском языке. Любовь к его поэтике и мелодике пронёс через всю жизнь. Плов и салат «Шакароб», самса и лепёшки из тандыра, зелёный чай из пиалы, дастархан на топчане в тени деревьев и неторопливая беседа под песни в исполнении Батыра Закирова — всё это для него корневое, родное и желанное. 

Прогноз 

Нас побеждают 
                            универсалии,
пожирают 
                   немым одиночеством,
свивают 
                в груди паутину печали
и удаляются
                      в царство пророчеств.
Мир коварных абстракций
вплывает 
                холодными льдинами, 
разрывает нас
                         непараллельными рельсами,
уходящими в тёмную единичность.
Нас расщепляют 
                             универсалии 
ударами мыслящей гильотины,
падает наземь
цветущая роза —
Nomena sumt ogioca.

Среднее образование Люкманов получил в киргизском посёлке нефтяников Кочкор-Ате, высшее — в Андижанском педагогическом институте по специальности «учитель английского языка». Более двадцати лет работал педагогом в средних школах Киргизии и почти пятнадцать лет переводчиком, начальником отдела переводов Министерства внешних экономических связей Республики Татарстан и заведующим сектором переводов Управления государственного протокола при Департаменте внешних связей Аппарата Президента Республики Татарстан. Часто сопровождал в загранпоездках и при работе с иностранными делегациями первого Президента Татарстана Минтимера Шаймиева. 
В Казани он стал специалистом письменного, устного и синхронного переводов, преподавал курс «Тео­рия и практика ведения переговоров» на факультете международных отношений Казанского университета. 
В Киргизии, работая учителем английского языка, часто писал статьи на актуальные социальные и педагогические темы, сотрудничал с газетами «Комсомолец Киргизстана», «Учитель Киргизстана», писал юморески, которые охотно печатались в местных газетах. В Казани также легко сложилось сотрудничество с редакцией газеты «Звезда Поволжья», когда главным редактором был Рашид Ахметов, который ценил и поддерживал его публицистику. 
С красивой восточной внешностью, копной чёрных кудрявых волос, гордо посаженной головой, прямой спиной, царственной походкой, всегда твёрдый и уверенный в себе; эрудит, непременно имевший нестандартное мнение, способность понимать суть исторического момента, влиять и убеждать — таким знали и запомнят его многие из друзей, коллег, знакомых. Но мало кто знал, что в то же самое время он дышал своей Поэзией.

Одни думают,
что я — деловой человек,
и предлагают стройматериалы,
надеясь, что я построю
красивый и богатый дом,
куда приглашу на новоселье.
Другие принимают меня 
за какого-то важного начальника
и просят помочь
организовать им дело
или убрать кого-то.
Третьи видят во мне 
умника и говорят:
«Посоветуй нам, дружище»,
«А как ты думаешь?»
Я киваю головой, 
беру стройматериалы,
организую дело,
говорю: «Вот здесь надо так,
а вот там — эдак…»
и печально смотрю
из окна с тюремной решёткой.

Рушан Люкманов с детства увлекался и вдохновлялся необыкновенными героями и сюжетами. Мифы Древней Греции и сказки народов мира, библейские сюжеты и античная литература, произведения Джека Лондона и Александра Дюма, Фёдора Достоевского и Александра Грина, Уолта Уитмена и Уильяма Йейтса, Герберта Уэльса и Станислава Лема, философия Платона и Аристотеля, Гегеля и Ницше, индийские Веды и восточные духовные практики, Библия и Коран и многое другое помогло ему увидеть мир как единое целое, открыть «зелёную дверь» в тайны Земли и Космоса, древних и современных цивилизаций. 

Во время визита М. Ш. Шаймиева в Индию. Минтимер Шаймиев и Рушан Люкманов в центре. Ноябрь 1998

Праязык

Я хочу замолчать,
позабыть обыденность речи, 
в суетливых движениях рта 
потерять заученный смысл,
освободить пленённые звуки
от замкнутых полостей
И —
радостно онеметь.
Я погружусь 
в невежество спящей секвойи,
застыну гипнозом полярной зимы,
повисну на небе лунным покоем,
укроюсь в серой пыли.
О, изначальная тишина, 
Ты наполняешь меня дыханием Бога —
стоит умолкнуть —
и Смерть
                исчезает вдали.

***
Ты не бойся
увидеть ветер
в обмундировании из зелёных листьев,
ворвавшийся в окно обнажённый эротичный луч,
благосклонный кивок от удаляющихся созвездий,
упавший наземь холодный лунный платок.
Ты не бойся
услышать
кимвал захлопывающихся дверей, 
чечётку весёлых приветствий,
рассыпающихся под каблуком…
Это мой невидимый мир
несётся к тебе
через миллиарды парсеков, 
наполняя Вселенную 
воскрешением мёртвых —
пробуждайся,
                          Любимая, 
                                             не бойся.

Родные тюркские языки и культура одарили его уникальным инструментом познания мира — интуицией, иррациональным чутьём и мощным инстинктом выживания и самосохранения. С русскими языком и литературой он обрёл «всемирность» и «всечеловечность». Западные языки и литература (английский знал профессионально, немецкий, французский, итальянский изучал самостоятельно до конца дней…) стали благодатной почвой для расцвета творческой индивидуальности.
Триединство этих корней стало для него интегральной духовной силой, способной постигать макро-, микромиры, создавать новые поэтические формы, смыслы, интонации, делать открытия, соединять несоединимое. 

Красавица-внучка спросила:
— Деда, ты татарин?
Я задумчиво посмотрел на неё —
Детские глазки ждали ответа. 
— Да, — ответил я, — Татарин, 
Мишар,
И ещё я — Узбек, Кыргыз, 
Потомок Золотой Орды,
И самый что ни на есть,
Русский, Советский и Англосакс...
— Ну тогда, — улыбнулась Лиза, — 
Ты приготовишь плов,
Сегодня же Праздник Курбан.

Поэзия Рушана Люкманова — озарение, квантовый скачок. Он открывал глубинные состояния человеческого Духа, которые можно было передать только языком Высокой Поэзии. 

Я — Поэт
не по форме,
а по существу.
Мне мгновение важно —
журавль в небе, 
ветер воющий,
юбка взметнувшаяся.
Что мне ваши
правила и законы,
вчерашние «за» и «против», 
диссертации и карьера,
ежечасная ложь
самому себе?
Я — Поэт!
В этих словах —
Свобода парящая,
встреча с Солнцем,
повод для поцелуя женщины!
Что мне ваши богатства, 
квартиры, машины…?
Только тряхну волосами —
и ничего этого нет!

Через свою «зелёную дверь» он легко выходил за пределы обыденности в мир Поэзии и возвращался с новыми мыслями, чувствами, ощущениями. Способность создавать оригинальное, неповторимое, единичное, то, что не подчиняется правилам, чему нельзя научиться (гениальность, по Канту) зрела и в нём долго. 
Началом стали письма семье, когда он служил в Советской Армии. Как армейские будни в холодной Тюмени стали для него первой попыткой найти «зелёную дверь» в свой сокровенный мир? «Тайна сия велика», как и сама жизнь.
Только в 26 лет он стал выражать себя в художественных формах — сказках, притчах, рассказах и пьесах… Неожиданно ночью 2 февраля 1985 года явилась «Музыка сфер»: 

Ночью, вдруг, он услышал странную мелодию…
— Опять где-то крутят пластинку, —
ругался он и сжимал кулаки от злости…
Ему было невдомёк,
что в глубине веков
пел Пифагор.

Это Всесильное Вдруг сопровождало его всю жизнь. Свободный стих (верлибр) с тех пор его верный спутник. Стихи рождались словно сами собой, но не как прямое отражение земного мира. Рушан Люкманов создавал свою реальность — свой «гетерокосмос», по А. Г. Баумгартену. Случалось, поэтические строки шли лавиной неудержимой. 

Кредо Поэта
(отрывок)

...Для меня Поэзия —
раскалывающая стихия
смысло-революции в стране языка,
Фразы-молнии —
в постель тёплой обыденности,
Жажда пожара среди словесного гнилья!
Я не люблю сидеть,
распевая на ветках,
тоску наводить и улыбаться врагам.
Предпочитаю биться
внутренней обнажённостью,
говорить непонятно равнинам,
и понятно горам.
Пусть кто-то «громко» служит Поэзии,
Строгает стишки на её верстаке…
Это меня не устраивает в моральном разрезе.
Она, Непокорная, служить будет мне!

Дерзкий вызов 
и безусловная вера в своё призвание
Вот что писал о своей Поэзии сам Рушан Экрамович: «Для меня Поэзия — ритм, исходящий из Вселенной, не совпадающий с текучкой повседневной жизни, суетой часов, минут и секунд бегущего по верхам событий человечка, жаждущего взять от жизни ВСЁ. Истинная Поэзия — это Пророчество, смысл которого спрятан в подтексте, тёмной, непознанной материи слов… 
В 1986 году мне посчастливилось участвовать в научной геологической экспедиции в горах Тянь-Шаня под руководством Алексея Карповича Трофимова, настоящего учёного-сейсмолога по Разуму, поэта и художника по Духу. Он вдохновенно рассказывал о глубинных процессах, формирующих облик нашей планеты. Меня особенно поразил его рассказ о Болоре. «Вот видишь, — сказал он, показывая на карте, — горную цепь Уральского хребта, которая ближе к югу уходит под казахские степи и потом проявляется как мощный хребет между Тянь-Шанем и Памиром и разрезает их. Представляешь, какие мощные силы нужны, чтобы разрезать эти стоящие на его пути поперечные вершины. Болор уходит дальше к Гималаям, и, возможно, очень вероятно, что Джомолунгма и есть финальное соединение Космоса и Болора». 
Моё понимание Поэзии через такую призму геологических образов как некой силы, вырывающейся из глубин магмы и ядра Земли, есть духовный тектонический процесс. Иногда малые толчки, иногда большие землетрясения нарушают унылое, монотонное существование, и происходит Переосмысление. Поэзия и есть тот самый ритм, экзистенция, которая врывается в «суету сует и томление духа», поступательное движение времени; этот невыносимый однообразный ход, тиканье часов прерывается появлением Иного. Поэзия — в передаче Иного состояния бытия. Бытия в Вечности.
Поэт почти всегда вносит определённую долю дискомфорта в размеренное житие человека мега- или миниполиса, нарушая режим дня, отрывая его от привычного статус-кво и неизменного видения реальности. Впрочем, он об этом и не думает, как и Болор, который ныряет в пустыни Каракумы или теряется в тайне Барса-Кельмеса (пер. с казахского «если пойдёт — не вернётся»), чтобы где-то в Гималаях воссиять Эверестом. Остальное неважно». 

Болор 
(отрывок из поэмы)

Под нашими ногами
                                    скрыт
                                               меридиан живых течений —
упрямо режущий Болор —
                                         основа наблюдаемого рельефа,
хребет сопротивления
                                        противоположным толщам,
поток прямых структур и незастывших форм…

Хватит вступать
                             во внебрачную связь
с обещаниями временного успеха,
угощать напитком 
                                сиюминутных постановлений, 
тыкаться лбом
                           в собственную неуклюжесть,
торговать безразмерным размером 
                                                             официальной шеи!

Надо понимать
                            сейсмику реальных отношений,
подушечками пальцев
                                        ощущать тепло, 
губами топкими 
                             искать круги в озёрах,
вдыхать свободной грудью
                                                и свет, и тьму
и не бояться туч палящих, 
коварных оползней
                                  немого языка, 
шагать
              по круто
                                вывернутым 
                                                       спинам 
СКАЧУЩИХ 
                          МУСТАНГОВ 
                                                    БЫТИЯ! 

Июль 1986, урочище Джергалан, Киргизия 

Процесс гениального научного открытия или сотворения произведения навсегда останется загадкой, тайной, как и сотворение Мира. Исследователи любят приводить признание Анны Ахматовой из цикла «Тайны ремесла»: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…», но почему-то упускают главные строки:
По мне, в стихах всё быть должно
Некстати,
Не так, как у людей.
В поэзии Люкманова всё «не так, как у людей», но хотелось бы, чтоб его мир чудесным образом проникал к ним и становился их чувствами и мыслями. Он умел улавливать моменты, когда Поэзия врывалась в суету дня, и — тогда рождались удивительные шедевры… Вот он приносит в редакцию газеты свою юмореску в очередной номер, передаёт её девушке по имени Аэлита… К вечеру рождается поэтическое творение, достойное глубокого философского ­осмысления:

Аэлита 

Я не приемлю
                         исчезновения миров —
в них тяжкий дух
                               последнего участья
скрывается 
                     изысканною речью.
Но смутно-вязкий мой язык
границы преломленья растворяет
в простых естественных словах,
в неразличимом диалоге 
                                           миллионов божьих тварей.
Осмысленное цоканье фонем
через громаду звёзд рождает Веру
и шаг за шагом —
от хруста камней под ногами
до стереофонического всплеска «Наутилуса» —
становится понятно.
Ничто не канет, 
                             но всё пребудет
в нерассоединимой связи
                                          блуждающей Любви.

В трогательных стихах о самых близких — маме, сыновьях, внуках — самая сокровенная тайна рождения, жизни и смерти. 

Мои самые тонкие корни зарыты
       в материнском сердце,
прозрачным ручейком я ускользаю
       из её серебристой весны
и возвращаюсь незаживающей раной
       в тихо-глубокий омут
родного тепла и скрытого света.
В тишине колыбельной повторяю
       полузабытые заклинания, 
и пью молоко беззащитного детства, 
       чтобы воскреснуть
       из всесильнейших пальцев Любви.
В тающих прикосновениях к ней
       вновь превращаюсь
в ослепительную зелень слова,
в голубизну восклицаний, 
в тёмно-коричневую радугу шагов,
отсчитывающих 
                            моё земное время.

Люкманов — мастер глубинного зрения-прозрения и философского обобщения мгновения, поэтического осмысления повседневности:

Это маленькая Алсу восхищает — 
Кассирша из «Бахетле».
Изящная, тонкая, сильная —
На хрупких плечах трое детей.
Уже в 8 утра на работе, 
К 11-ти ночи спешит домой.
Когда ей смотреть кинофильмы,
Ходить по гостям и тусовкам?
Это женщина — символ Татарки,
На которой держится
Eё тысячелетний город. 

Очарованный изысканной японской живописью, поэзией Мацуо Басе и Кобаяси Исса, Люкманов пишет свои трёхстишия, четверостишия, пятистишия. Его привлекают лаконизм, прозрачность японского стиха, но свои миниатюры он обогащает глубиной, нередко и парадоксальной сложностью.

Ехал в городском автобусе
и читал японских поэтов —
сквозь скрип тормозов
услышал пение цикад.

***
Перелистывая 
прошлогодний календарь, 
наткнулся на непрожитый день.

Поэзия была его сутью, дыханием, смыслом и образом жизни
В переломный 1990 год Рушан Люкманов переезжает в Казань. Получает приглашение на съезд русских верлибристов, который состоялся в Донецке 29–30 июня 1991 года. Вступает в Ассоциацию, знакомится с её президентом Кареном Джангировым и другими поэтами. 
Время перестройки оказалось благоприятным для отечественных верлибристов. В 1988 году выходит ставший сразу легендарным сборник «Белый квадрат», затем «Время Икс», «Антология русского верлибра».
Люкманова в этих сборниках нет. Возможно, дебютные публикации его поэзии в Киргизии прошли незамеченными, а сам поэт никуда никогда свои стихи не отправлял. К тому же «золотой век» русского верлибра длился недолго. Людям тогда приходилось бороться за физическое выживание, забыв обо всём остальном. К сожалению, верлибр был и остаётся «литературным изыском». 
Всё, что появлялось из поэзии Люкманова в печати, сетях Интернета, — скорее случайность, заслуга друзей. Почему? Руководствовался ли он наставлением известного персонажа романа Михаила Булгакова «никогда и ничего не просите …сами предложат и сами всё дадут»? Вряд ли, хотя часто цитировал их. Творческая личность — всегда загадка.
Вероятно, земная известность, признание не были жизненно важны для него. Рушан Экрамович имел великое счастье — полагаться на Волю Свыше: как будет, так будет — и Вдохновение не покидало его никогда. Поэзия была его сутью, дыханием. Как настоящий художник, своими посланиями он обращался прежде всего к будущим поколениям. И хорошо понимал, что его Поэзия — Болор в русской традиционной силлабо-тонической системе стихосложения — сложна для восприятия, требует глубокого погружения — знаний, ума и души. 

Кайнозой

Время под нами
                             спрессовано в толщу материи.
Я упираюсь ногами 
                                   в миллиарды отброшенных лет —
Ощущаю гранитный покой архея,
ворчанье палеозоя,
оскал динозавров из тупика мезозойских лент.
Там, в пропасти необозримого прошлого,
земная кора изрыгает вулканический вой. 
Побеждая океаническую плоскость,
вырывается к Солнцу
                                     Кайнозой.
Я путаюсь
                    в миллиардах временных песчинок,
но вижу
               странную загадочную связь —
Жизнь 
             рвётся неистребимо
рассеять в звёздах земную ипостась.
То, может быть,
                            звезда войны и гибели 
сверхчеловечества,
обратный ход 
                          геологических часов,
холодная крадущаяся полночь,
небытие утерянных миров.
То, может быть, 
                            звезда планеты,
непобедимый антропоген,
потенциально 
                         устремлённый к Свету,
сближающий живых в единый континент.
Пройдут 
                великие планетные минуты,
Изменятся 
                   границы бытия,
Исчезнут 
                  с карт Земли 
                                         леса,
                                                    озёра,
                                                               реки
и только След
                          Свершённой Мысли — наследство 
от меня.
                             
Эта сверхплотно сжатая картина мира была написана за несколько часов в урочище Джергалан Иссык-Кульской области Киргизии 5 июля 1986 года. За каждой строкой — тайна развития нашего мироздания, величайших человеческих достижений, ожидаемых катастроф, предостережение и Надежда — на «След Свершённой Мысли…», по В. И. Вернадскому.

Рушан Люкманов: 
«Попытка сказать о верлибре»
«Никак не могу согласиться и принять, что свободный стих (фр. vers libre) есть нечто маргинальное или промежуточное между рифмованной поэзией и унылой прозой. Думаю, нет, убеждён: новое и новейшее время предъявляет нам совершенно другую Реальность. Больше нет строгих оппозиций, чётких критериев, правильного распорядка, причины-следствия, дихотомии добра-зла и пр. Всё смешалось. 
…В поэзию (да и не только) пришла квантовая физика. Теперь мы видим, ощущаем, слышим, понимаем и выражаем полное противоречие Здравому смыслу. Квантовая физика говорит, что свет, то есть фотон, в суперпозиции может быть и волной, и частицей. Но если рядом с потоком света стоит наблюдатель, то она есть или частица, или волна. Так и Верлибр в его потенции сотворения, когда он закрыт в подсознании, он находится в суперпозиции. В нём смешаны все линии восприятия: и звук, и образ, и дыхание, и ритм, и ещё многие глубинные смыслы, идущие то ли от Бога, то ли из чёрных дыр, дальних галактик и тёмной энергии… 
Пока неведомо. И когда живущий рядом с нами и в нас Стих под ударами клавиатуры компьютера (заметьте, уже не пера или шариковой ручки и прочих средств писательского труда) инкарнируется на экране, бумаге или на других носителях, то он несёт через оксюмороны, метафоры, следы, подземную ритмику, метонимию всего непрерывно меняющегося Мира, который, увы, не есть красивый, отполированный, отредактированный текст, читать который уже скучно и тошно… 
Традиционные или университетские знания о мире, искусстве больше не передают реальное Реального — Материю… Верлибр — кривое зеркало, но не плоское, висящее на стене, и не скрининг. Это голография того, что преодолевает пропасть и смерть в обыденном, трафаретном, монотонном, часто фальшивом течении жизни. 
Свободный стих — по сути, возвращение динозавров (когда-то составлявших блестящую эпоху вида, населявшего Землю), пусть даже и в виртуальной форме». 

Как писать верлибр?

Очень просто —
опускаешь медный ковш
в пространство Земли и Неба
и вычерпываешь осколки Вечности…

Против них

Побеждены… 
Но все ли?                                
Цветок ещё хранит молчание,
и капля влаги вздрагивает грозно.
Спящая кора деревьев вот-вот проснётся 
и вспыхнет пламенем неугасимым. 
В толпе людской 
уже заметны Лики воинов,
их речь отрывистая, 
словно стальной клинок, 
пустоты обнажает… 
Из неисповедимых бездн России 
Дух Истины вздымается
                                          навстречу Зверю.

Эти строки родились более тридцати лет назад, в самые тяжёлые и безысходные 90-е годы прошлого века, когда само выживание людей и существование России как государства являлось чудом. Поэт увидел-почувствовал по едва уловимым признакам её великое историческое Предназначение и грядущее Возрождение. 
Ещё в 80-х годах прошлого века он адресовал миру Предупреждение о глобальных катастрофах, грозящих самому существованию человечества. 

Скоро
            наступит
                               не завтра —
скоро 
          наступит
                            поздно.
Пройдёт 
                оно
                        по улицам
с невесёлою головой,
постучится
                     в закрытые двери,

застынет 
                ненужною фразою,
вздохом тёмного моря
разольётся 
                    последнее 
                                       Поздно…

Переломный в отечественной истории ХХ век открыл широкие возможности для развития ярких творческих личностей. Достаточно назвать Василия Кандинского и Казимира Малевича, Владимира Татлина и Вадима Сидура, Юрия Мамлеева и Виктора Пелевина, Софию Губайдулину и Эдисона Денисова. Отзывчивое духовное сердце России откликнулось на революционную поэзию — свободный стих Уолта Уитмена, Пабло Неруды, Назыма Хикмета, западноевропейских поэтов Гарсиа Лорки, Шарля Бодлера, Анри Бретона… Широкой публике известны имена отечественных мастеров свободного стихосложения Арво Метса, Владимира Бурича, Геннадия Айги… Многие литературные критики признали право русского верлибра на жизнь, смирились с метрическим взрывом сложения стиха и его содержания. Уже накоплен литературоведческий опыт для формирования «золотого стандарта верлибра».
Поэзия Рушана Люкманова полифонична, информационно насыщена, метрически и стилистически упорядочена. Сложна художественными образами, богатством и динамикой подтекста, внутренним драматизмом. Каждый стих — открытие, звучит как вызов, укор и призыв к Преображению человека. 
Всё его поэтическое наследие — десять поэм, сотни стихотворений. Книжных и журнальных изданий нет. Кроме субъективных причин, есть и внешние: к сожалению, сегодняшний мир далёк от Поэзии. Жизнь стремительно вербально и технически усложняется и одновременно опустошается, расчеловечивается. И уже многие homo sapiens ясно понимают и остро ощущают жажду божественной простоты и любви — честной, чистой, о которой много писал Рушан Экрамович.
Люкманов — Поэт пророческого ощущения мира, многогранно одарённая Личность — покинул наш мир 19 августа 2024 года. Есть Надежда и Вера, что он обрёл покой и гармонию на Небесах, в объятиях Вечности. 

Родина моя — Тартария —
Три орлиных крыла,
Несущие пространство, 
Шёпот белых снежинок, 
Светящихся в темноте, 
Топот тяжёлых копыт,
Срезающих горизонт.

Родина моя — Тартария — 
Грозная тишина, 
Уходящая в Вечность, 
Письмо, написанное 
Левой рукой 
С закрытыми глазами. 

Ты — Образ недосягаемый. 
Я — всего лишь холст, 
На котором рисую 
Твои замысловатые узоры,
Тартария. 

***
Я долго думал, 
В чём смысл жизни?
Занятие невесёлое…
Но внук мой — маленький, 
Еще не говорящий, 
Услышал синицу, 
Вытянул ручку —
Указательным пальцем — туда:
— Слушай, деда, слушай.