Гибнуть и возрождаться свойство душе дано... СТИХИ

Журнал "Казань", № 1, 2014

Миры Альбины Абсалямовой

В созданном Альбиной мире живут беззаботная девочка Ася и её Абика, в садике Эрмитаж окатывает любопытных струёй почти тёплой воды Белый слонёнок… Акварельные тексты чисты, как дыхание ребёнка, и пахнут парным молоком. Между сном и явью тук-тук, чух-чух, ту ту… едут к морю весёлые дети. Но другие колёса везут в злую Сибирь, падают слёзы на похоронки со страшной войны, острой болью отзываются в сердце утраты в грибнице памяти - Старотатарской слободе…

Альбина пришла в Эрмитаж тропинками деда, а во взрослую жизнь шагнула из него собственным путём. Запрятанные во дворе родного дома «секретики» из тёмно-жёлтого стекла в обёртке с синими цветочками оборачиваются прекрасными самоцветами, и кто знает, сколько их ещё откроется?

Юрий БАЛАШОВ

Разговор с Богом

- Пройдя сквозь горнило беды,
Ты станешь Сверхчеловеком.

- Ответь, для чего мне это?
Я этого не хотел.

Я правильно жил - как умел.
Я вовсе не жаждал боли.
Но было так много Любови...
Куда ты теперь её дел?

Куда ты забрал, для чего,
Всех тех, к кому был я привязан,
С кем был пуповиной повязан?
В чём замысла суть твоего?

Я вижу повсюду следы,
Но их осязать не умею,
Я выдохнуть даже не смею,
А ты - про «горнило беды»...

Мне хочется вновь, как тогда,
Смеяться, не ведать печали,
Чтоб руки качели качали,
И не было слова «беда».

Объятья раскрыть, целовать
Всех тех, кто теперь, за порогом,
Предстал перед Господом Богом.
А мне - одному куковать...

- О нет, ты не знаешь всего...

- А если и знать не желаю?
А если я не понимаю
В манёврах твоих ничего?

Ты скажешь: «Однажды поймёшь...»
Да только - какое «однажды»?!
Ты думаешь, станет неважно?!
Да ты, получается, врёшь!

Зачем ты ладони кладёшь
На голову мне и на плечи?
Ты думаешь, этим излечишь?
Ты думаешь, этим спасёшь?!

Ты думаешь?.. - Думаю, да.
Воскреснешь и станешь всесильным.
Ведь я не даю непосильных
Цепей никому никогда.

Я знаю - поверь, не шучу,
Что быть тебе Сверхчеловеком.

- Послушай!!! Зачем мне это?
Я этого не хочу...


***
но знаешь - в огромном горе
тоже есть место любви.
можешь не верить, спорить,
дверь запирать изнутри.

можешь молчать, ругаться,
можешь не слушать, но
гибнуть и возрождаться
свойство душе дано.

это поймёшь не сразу
(помнить, болеть, колоть)...
только воскреснут разум
сердце, душа и плоть.

только там ждёт такое
за поворотом дней,
что истончится горе,
станет тоска светлей.

скажешь - да быть не может,
нет никаких «потом»,
слов этих пустопорожних
смысл тебе не знаком.

спи, дорогой. однажды
это поймёшь, поймёшь.
ну, а пока - неважно.
спи, мой прекрасный дождь.


***
Там, над моей головой, в вышине,
Праздник. Курбан-байрам.
Это так явственно видится мне,
Будто я тоже там.

Это в ТатЮнках, в деревне, стол,
И на столе - катык.
И занавески льняные в пол,
И за окном - арык.

Бабушка ставит на стол чак-чак,
Мёд, катламу, лапшу.
Гости спешат, ускоряют шаг...

Я им рукой машу.


***
Моему далёкому дяде,
Равилю Селихмету (1926-2013),
раскрывшему все тайны
родословной нашей семьи

1.
Воспоминанья о Стамбуле
Всё не уйдут из головы.
Гостиница, и вы на стуле -
Деревьев чертите стволы.

Из бездны бабушки и дяди
Встают рядами за спиной.
Они минуты этой ради
Соединили вас со мной.

Но почему так иллюзорен,
Так скоротечен этот час?

Но вы - оттуда - «Я спокоен.
А ты останешься. За нас...»

2.
У меня в диктофоне ваш голос живёт,
Я включаю и слышу:
На Таксиме народ, и молитва плывёт
Над мечетью и выше.

На Таксиме народ, вы идёте вперёд
(Минареты и крыши),
Вы взлетите вот-вот - и закончится год.
Вы идёте всё тише.

Вы взлетите вот-вот - в золотой небосвод,
Ничего не попишешь...

У меня - в самом сердце - ваш голос живёт.
Говорит мне: «Ты слышишь?..»


***
Закрываю глаза,
Погружаюсь в роман,
В довоенный Харбин.
Над Харбином гроза -
И молочный туман! -
И чуть слышно - «Альбин...»

Кто-то шепчет мне вслед,
Кто-то руку даёт -
Мол, не бойся, иди.
И трепещущий свет
Потихоньку встаёт
И горит впереди.


***
Дедушке

Я знала с самого начала -
Он был из тех, которых мало.
Он был из тех, которых нет.
Я это знала с детских лет.

С младенчества, с поры молочной
Мы с ним сроднились нитью прочной.
Я шла за ним, держась за свет,
Вперёд и дальше, след во след.

Его слова, заветы, книги -
Навек со мною, как вериги.
От них не скрыться, не уйти,
Они велят, куда идти.

Они ведут меня по свету,
Они зовут меня к ответу.
Они звенят, они живут,
Они диктуют мой маршрут.

И я иду ему навстречу,
И я его, конечно, встречу.
И там, в небесной вышине
Он прочитает книжку мне.


Татарская слобода

Не кончайся, живая вода,
Не теряйся, не тай, слобода,
Погоди, погоди истончаться,
Оставайся такой, как всегда.

Пусть тропинки уводят в кусты,
Полумесяц сменяет кресты,
Деревянные ставни щебечут,
И окошки сияют чисты.

Пусть белеет берёзья кора,
Запах хлеба летит со двора,
И мальчишки от счастья смеются,
И поют соловьи до утра.

Не кончайся, живая вода,
Не теряйся, не тай, слобода,
Погоди, погоди истончаться,
Оставайся такой, как всегда.

***
Мы сидим у фонтана Треви,
И насквозь состоим из любви.
Дочь хохочет, бросает монетки,
Ест ice-cream небывалых расцветок,

Хочет прыгнуть в фонтан с головой,
Говорит, что там ангел живой,
И танцует под уличный джаз
Как никто не танцует у нас.


***
Я всё путаюсь в тех годах,
Я не помню, когда что было:
Речка, выцветшие перила,
И упасть и разбиться страх.

Я всё путаюсь, шорох перил
Где-то там, над зелёной рекою.
«Буду сердцем твоим и рукою...» -
Я не помню, кто мне говорил.


Папе

1.
И вновь - один и тот же сон,
Он возвращается ко мне:
«Я снова дома, я спасён,
Я - наяву, а не во сне…»

И я твержу: «Не отпущу,
Не для того тебя ждала,
Чтобы теперь отдать врачу,
Чтоб снова вечность, снова мгла…»

Но сон тревожен, зябок сон,
Объятья наши непрочны,
И постепенно тает Он,
И нет надежды верить в сны.

Но ускользающей рукой
Он очень долго машет мне:
«Я снова рядом, я с тобой,
Я наяву, а не во сне…»

2.
И редкий ребёнок так любит отца своего,
И редкий отец свою дочь обожает настолько.
И было так солнечно, так невозможно светло…
А стало темно-необъятно-неправильно-горько…

3.
А вместе мы были не так уж и долго,
Неполных четырнадцать лет.
Но живы Барас и мышонок Иголка,
Нетронут его кабинет.

4.
В руке - венок, в ресницах - дождь.
Зачем отца хоронит дочь?!
Нельзя, нельзя! Живой, живой! -
Венок летит по мостовой -

Его отталкиваю прочь:
Зачем отца хоронит дочь?!
Зачем, зачем? Нельзя, нельзя!
Очнитесь, скорбные друзья!

Нельзя, нельзя, наступит ночь!
Зачем отца хоронит дочь?…

Но бьётся в голове, как мяч:
«Я не умру. Малыш, не плачь…»


Бабушке

1.
Ты готовила мне лапшу,
Разминала послушное тесто.
Всё шептала: «Вот будешь невеста,
Я ещё жениха угощу…

Сто гостей приглашу, приглашу,
И сошью тебе платье льняное…»
Я смеялась: «Аллах, мол, с тобою!» -
И в бульон опускала лапшу.


2.
Где ты, бабушка, сколько исчезло лет?
Всякий раз «бисмилла» мне шептала вослед,
Говорила - иди осторожно, «не пробегай»…

В платье огненном жарко, скорее его снимай!

Ах ты, бабушка, вот бы вернуться назад…
Сколько яблок давал в сентябре увядающий сад!
Ты пекла мне пирог, накрывала его полотном,

Остывал он и был самым вкусным потом…