Гриша и Просветление сознания

Штрафной удар. Сергей Ермолаев и Гриша Васильев — вратарь.

Гриша был не такой, как все. Он явно выделялся среди сверст­ников особой статью, правильными чертами лица и не по годам мудрыми рассуждениями о жизни. Но однажды произошла история, которая могла стать поворотной в его судьбе и чуть не стоила ему дальнейшей карьеры…
Учёба подходила к концу, цвела сирень, а моему другу приспичило пересдавать литературу. Мало того, он решил, что я тоже должен последовать его примеру. После уроков, когда я уже был полон своих планов, Гриша тормознул меня на крыльце школы:
— Серж, ты что по сочинению получил?
— За содержание — пятёрик, за грамматику — конь.
— Ну вот, тебе тоже пересдавать надо, — обрадовался Гриша, — сегодня Валентина Алексеевна принимает должников, последняя возможность.
— Гринь, говорят, она на пенсию уходит, наверняка уж трояк‑то за год поставит на прощанье… Знаешь, есть дела поважнее грамматики.
— Какие ещё дела, когда у тебя — то ли двояк, то ли трояк по русскому?
— Да их воз и маленькая тележ­ка! Сегодня, кстати, нужно к дедушке за инструментами зайти, потом велик перебрать и покрасить, мы же в Москву с Кузей собираемся…
— Серж, ты очень разбрасываешься, так нельзя, — сказал Гриша с сознанием старца и с выражением гуру-учителя, — иначе в жизни ничего не добьёшься. Ты, кстати, определился, куда поступать будешь?
— Определился. Знаешь, давно о космосе мечтаю, — поделился я сокровенным, — но сначала нужно лётчиком стать. В Высшее Борисоглебское поступать буду. Там физика и физуха нужны, а русский в космосе зачем? Телеграммы с орбиты посылать?..
— Нет, определённо, ты уже сейчас — летящий! С Кузей в Москву… Сегодня отметки в ведомости поважнее будут, чем Москва и покраска велика! А в твоё лётное — тоже, наверное, экзамены предстоят… Пошли уже! Вместе будем сдаваться Валентине, и меня морально поддержишь, а то какой‑то мандраж начинается.
— Вот умеешь ты аргументы находить! Ну что, тогда держись за меня… морально. Пойдём сдаваться...
Перед кабинетом русского языка — две группки страждущих: одна — отличники, у которых в журнале затесалась четвёрка, другая — двоечники, с надеждой получить итоговый трояк. За дверью идёт процесс. По мере пересдачи один должник выходит, на его место заходит другой бедолага. Картина, думаю, знакома многим…
Как в общественной бане, заняли очередь, стоим, ждём. Проходит час, очередь не движется, все на своих местах. Ещё часа через два из открывшейся двери на полусогнутых появляется первый «отстрелявшийся». За ним — Валентина Алексеевна. Сосредоточенным взглядом, поверх очков, окидывает нас, неприкаянных, запускает следующего и, ни слова не говоря, закрывает дверь. 
Валентина Алексеевна — это легенда школы. Она была самой старшей по возрасту и самой принципиальной среди всех наших учителей. Авторитетов никаких не признавала, на компромиссы никогда не шла. За красивые глазки пятёрки не ставила. Жила она одна, без семьи, наверное, поэтому в школе могла оставаться до поздней ночи…

Валентина Алексеевна Васильева

Гриня с учебником в руках, в позе лотоса сидел на подоконнике и, повинуясь внутреннему ритму, медленно раскачивался взад‑вперёд, всё глубже продвигаясь в направлении нирваны… 
У меня в организме происходили другие процессы. К шести часам вечера я уже совсем перестал думать о грамматике, потому что пустой желудок непрерывно посылал в мозг срочные донесения:
— Жрать хочу! Аминокислоты на исходе! Нарушен водно-солевой баланс! 
Я понял, что если сейчас не поем, то голодный обморок придёт ко мне раньше, чем состояние просветления к моему другу Грише. 
А что делать? Школьная столовая уже закрылась, домой идти далеко, оставался запасной вариант — к маме на работу. Она работала рентгенологом в Шестой горбольнице, и в тот день как раз была на дежурстве.
Больницу я воспринимал не как место, где лечат, а исключительно как мамину работу. Считай, вырос здесь. Тут всё знакомо. А ещё я часто прибегал сюда, втихаря используя проявочную лабораторию для обработки своих фотоплёнок.
От школы до больницы буквально рукой подать, так что через несколько минут я уже заходил в приёмный покой. Странное, замечу вам, название — «приёмный покой»! Когда сюда привозят больных на скорой, тут такой, с позволения сказать, «покой» — и крики, и стоны, и бесконечная суета… Однако сейчас действительно стояли тишина и покой. Ни врачей, ни больных. Заглянул в кабинет — тоже никого. Понятно, значит, мама в лаборатории. Осторожно открываю дверь, над которой светится транспарант: «НЕ ВХОДИТЬ! ИДЁТ ПРОЯВЛЕНИЕ».

Деревенский двор в центре Казани. 
Гриша в гостях у друга. 
— О, появился, не запылился! — встретила меня мама весёлым настроением. — Заходи, малыш, сейчас покормлю тебя.
Ну вот откуда она знает, что меня нужно накормить? Мамы, они такие. Они — чувствуют!
Раздвинув висящие снимки черепов, рёбер и тазобедренных костей, она усадила меня на табурет, в руки дала поллитровую банку с наваристым борщом, а на стол поставила традиционную больничную вкуснятину — картофельное пюре с большой аппетитной котлетой, да всё это на тарелочке с голубой каёмочкой! Только я покончил с борщом и принялся уплетать котлету, за дверью в коридоре послышались шум и гам. 
— Ну вот, скорая пришла, работу подвезла, — сказала мама, вставая с места. — Доедай, я в кабинете буду…
Смею вас заверить, котлета в тот день была исключительно хороша! 
А в школе, тем временем, произошли события из разряда «лучше бы не случались». Гриша, ненадолго погрузившись в нирвану и вернувшись назад, с удивлением обнаружил, что вокруг никого нет. Он медленно слез с подоконника и двинулся в направлении кабинета, где на чаше весов невидимой рукой провидения уже помещались оценка по русскому и его дальнейшая судьба… Постояв перед ­дверью и прислушавшись к звукам то ли внутри кабинета, то ли внутри себя, Гриша присел на корточки и глянул через замочную скважину в потустороннее пространство. В следующее мгновение дверь широко распахнулась, неожиданно встретившись с красивым Гришиным лбом. Раздался звук, похожий на удар баскетбольного мяча о щит, и сразу за ним глухой звук, знакомый многим при разгрузке мешков с картошкой…
Какая всё-таки замечательная штука жизнь, особенно когда удаётся перекусить!
С осознанием этого гениального открытия я бодро вышел от мамы в коридор и тут же столкнулся с женской фигурой, двигавшейся в перпендикулярном направлении. Массы наших тел и начальные скорости оказались примерно равны, поэтому в следующее мгновение, по какому-то закону Ньютона, мы остановились друг напротив друга.

Мама, Людмила Алексеевна, просматривает снимок.

— Ермолаев, а ты-то что здесь делаешь? — с удивлением произнесла женская фигура.
— Ем… Ел… — стал перебирать я времена глагола, пока совсем не потерял дар речи. Передо мной стояла Валентина Алексеевна…
— Завозите больного! — послышался громкий мамин голос из кабинета. Санитары покатили тележку, на ней головой вперёд, с широко открытыми глазами лежал Гриша. По выражению его счастливого лица было видно, что он таки достиг состояния нирваны…
2022

Постскриптум
Гриша пережил сотрясение мозга без осложнений. Окончил школу с золотой медалью, потом Московский архитектурный, и в Казань уже больше не возвращался… В космонавты меня не взяли, не прошёл по зрению.
Через пятьдесят лет мы встретились на крыльце нашей школы. Долго вспоминали одноклассников, учителей, несравненную Валентину Алексеевну и тот самый зачёт по русскому, спустя какое-то время всё-таки полученный нами уже на светлую голову. 

Фотографии из архива автора