Кассандра наших дней (о Эльмире Блиновой)

Журнал "Казань", № 7, 2013

Эля Блинова была одной из ярких фигур 70-х, молодая, полная замыслов и энергии.

Университетское литобъединение только начинало своё существование, но в многотиражке КГУ уже появлялись первые публикации Равиля Бухараева, Вяче­слава Баширова, Сергея Малышева, Сергея Карасёва, Рустема Сабирова, Марины Власовой, Сергея Говорухина… На фоне этих имён и появилась Эльмира Блинова, поначалу встреченная довольно прохладно. Стихи, которые она прочла - почти никого не удивили, они не отличались от стихов других начинающих, грешили торопливостью, и я оценил их слишком сурово, назвав придумками и требуя правды…

Это немного отрезвило Элю, она поняла, что на «АРСе» не шутят, что стихо-сложение - не игра. Прошло какое-то время, и она стала приносить уже более зрелые и настоящие вещи, вошла в наш пёстрый коллектив как полноправный, по-своему талантливый автор не только стихов, но и прозы, в которой вскоре почувствовалась рука мастера, умеющего строить сюжет и быть яркой и интересной для читателя. Татарское книжное издательство опубликовало её сборник стихов, а затем - выпустило книгу прозы из жизни старшеклассников.

Вскоре Эля вышла замуж за Вячеслава Баширова, родила ему дочку. Потом мне пришлось проводить молодую семью в Израиль. Это была одна из первых потерь друзей - мне запомнилось прощание на вечернем казанском вокзале, тревожные и необязательные слова, которые мы говорили друг другу, кто - с надеждой, кто - с сожалением… Прошли годы, и вдруг - с разных сторон - звонки, подтверждающие горькую весть: Эльмиры больше нет. Её настигла всемирно-подлая болезнь - рак… И теперь мы встретимся уже только там, за чертой… Хочется верить, что там - узнаем друг друга и доскажем слова, которые должны были, да не успели сказать при жизни.

Николай БЕЛЯЕВ

***
Мы познакомились с Элей в старейшем казанском литобъединении Марка Зарецкого при музее Горького, а некоторое время даже жили в одном знаменитом писательском доме на улице Маяковского. Сохранились чёрно-белые фотографии тех лет, на которых все такие молодые, весёлые, полные надежд: Эля, Слава Баширов, я, Борис Вайнер, Оля Левадная...

Эльмира была жизнерадостной, целе­устремлённой, женственной и обаятельной. И её жизнь была похожа на сюжет увлекательного сериала, символично, что и она сама потом стала, попробовав себя в разных творческих ипостасях, успешной сценаристкой. Многое умела делать своими руками: шить, вязать, делать куклы, рисовать...
Любила скакать верхом на лошади, осуществив свою детскую мечту, на закате по берегу Средиземного моря, которое было видно из окна квартиры Эли в Нетании, где мне посчастливилось побывать у неё в гостях; составлять композиции из цветов, водить машину, быть хозяйкой литературного домашнего салона... И всегда выглядела очень молодо, многим казалась сестрой взрослой дочери и сына. Писала и для детей, и для взрослых, много переводила с татарского на русский язык. В последние годы по её сценарию, во многом автобиографичному, был поставлен телесериал «Пятая группа крови», который пользовался успехом у российских телезрителей, успела написать сценарий ещё для одного телепроекта - «Днём и ночью солнечно». У Эли было желание издать томик прозы в Казани, но, увы...

Наиля АХУНОВА

***
Жили-были поэты. Их было трое. Они были неразлучны, как мушкетёры.

По крайней мере, так казалось со стороны. Стоило появиться в редакции «Комсомольца Татарии» или «Вечерней Казани» Атосу, как скоро можно было ждать Арамиса с д'Артаньяном. Или наоборот. Серёжа Малышев, Слава Вайндинер и Эля Блинова вместе публиковались на литературных страницах наших газет. Вместе выступали в клубе Союза писателей в Доме печати на Баумана. Вместе бились на стихотворных ристалищах в литобъ­единениях университета и музея Горького. Вместе бродили по городу до утра. Вместе заваливались в гости к своим строгим редакторам. Выпивали, смеялись, читали стихи. И поражали тем, какие они разные. Хмурый, грустный, пьющий Серёжа, конечно, был Атосом. Его стихи отличали благородная простота и сердечная глубина. Арамисом был Слава. Он практически не пил и писал ясные, точные стихи, полные иронии и вкуса. В этой поэтической троице д'Артаньяном, конечно, была Эля. Она была и моложе, и бесшабашнее, и проще. Она была авантюристкой-идеалисткой, но при этом крепко стояла на земле. Писала стихи, но ей больше давалась проза. И проза жизни тоже. У неё уже был сын Роберт, позже родилась Ася. Лучшие Элины стихи были - детские и проза лучшая - тоже для ребят. Она никогда не мнила себя большим талантом, она бескорыстно восхищалась своими товарищами и просто хотела принадлежать к мушкетёрскому братству поэтов. Без её энергии, сума­сшедшей целеустремлённости её друзья никогда не издали бы свои первые тоненькие книжки по цене в 25 копеек, не стали бы членами Союза писателей. Удивительное дело - поэт, который разносит по редакциям стихи других поэтов. И только пристроив их, предлагает свои вещи. Ко­гда Слава с Элей поженились, когда у них родилась Ася, в принципе, ничего не изменилось. Просто они стали чаще сами принимать гостей в своей тесной «ленинградке» на Адоратского. В конце восьмидесятых мы тоже жили на этой улице и потому чаще виделись с тремя мушкетёрами уже не в редакциях, а по соседству. Элька взяла на себя все тяготы перестроечного времени, она никогда не унывала. Стихи не кормили. Поэтому она придумала вот что: купила вязальные машины, раздала таким же, как и она, надомницам, организовала техпроцесс: кто-то вязал рукава, кто-то спинки, кто-то передки и воротники, а сама придумывала сногсшибательные фасоны и занималась сборкой изделий, которые по разумной цене шли нарасхват. И всё это весело, с азартом и выгодой. Славе оставалось только сидеть дома и писать. Но когда Роберту стали грозить призыв в армию разваливающейся страны, дедовщина и перспектива сгинуть в региональных войнах, Эля, не раздумывая, стала «еврейкой» - и семья Вайндинеров выехала в Израиль. Вот таким она была д'Артаньяном! Помнится, самое печальное в «Трёх мушкетёрах» - расставание друзей. Серёжа остался в Казани. Эля и Слава развелись в Земле обетованной. Их объединяли стихи, поэзия, а там она, оказалось, никого не кормит, как, впрочем, и здесь. Слава вновь стал программистом и начал новую жизнь. Сережа ушёл в мир иной. А Эля совершила невозможное: сама стала и Атосом, и Арамисом, а временами была даже Портосом. Не сдавалась, не унывала, бралась за любое дело и продолжала писать. Хотела написать роман, написала. Хотела сделать сценарий по этому роману, сделала. Хотела, чтобы был снят по нему фильм, и добилась своего! Но главное её достижение - большая семья, дети и вну-ки. Женщина прежде всего - она умела и хотела любить, быть заботливой и нежной, не боялась нагружать душу. Какие прекрасные лица увидели мы на фотографиях в последний день рождения Эли 9 августа 2012 года! Она не раз приезжала в Казань. Мы встречались. Были даже слегка подавлены её энергией. Она смеялась: я же молодая мама! В последний раз Эля была в Казани со своей дочкой Тасей, ровесницей внука Вани. Может быть, приезжала прощаться… Мы не встретились. Как оказалось, не встретимся больше никогда.

Владимир ГЕРАСИМОВ, Анна МИЛЛЕР

***
Ну вот, теперь на небесах станет немного светлее. А на земле - темнее. Потому что когда из жизни уходят такие яркие, воистину неповторимые, бесконечно добрые люди, мир становится сумрачнее. Она была абсолютно чужда злу. Может быть, потому зло так изощрённо жестоко добивало её.

Дом Эли и Славы на улице Адоратского. То был какой-то удивительно живой островок, место, в которое можно было прийти в любое время дня и ночи (буквально!). И в печали, и в радости.

Время развело их. Стало быть, так было ему угодно, и не нам его судить.

Всякий её приезд в Казань был для всех нас праздником. Без всякого преувеличения. Она умела создавать вокруг себя радостный переполох с воздушной лёгкостью доброй феи. Она звонила по телефону и радостно кричала в трубку. Она была рада всем, и точно знала, что и ей все рады.

О своей неизлечимой болезни она сообщила спокойно, без надрыва, без истерики. Просто поставила в известность. Сказала, что будет бороться и верить...
Уход таких людей - это помимо горечи и боли - ещё и некое предостережение. О том, насколько хрупок наш мир, настолько эфемерно и зыбко всё то, что кажется нам сейчас таким надёжным и незыблемым.

Ты всегда будешь с нами, Эля.

*****

Рустем САБИРОВ

КАССАНДРА

Светлой памяти Эли Блиновой

Я отвергала заклинания и клятвы,
Шла по наитию, будто слепец на звук.
Я раздвигала человеческие взгляды,
Как ветви мокрые,- простым движеньем рук.

И я не ведала о том, что станет завтра,
Смеясь, плевала в суесловье мудреца.
Я не гадалка, не вещунья, я - Кассандра!
Я ощущала мир, как палого птенца.

Скользила жизнь, как остриё по кремню,
Я привыкала жить у бездны на краю,
Я обнажённою пятой читала землю,
Земные воды, что питали кровь мою.

Я говорила и жила, как мне хотелось,
Я по складам читала горные хребты,
И птичий крик, и гул листвы. И я гляделась
во взбаламученное зеркало воды.

И я высчитывала тучи, словно числа,
И я во сне бывала с ними наравне.
А в звёздных пропастях неужто меньше смысла,
Чем в пустотелой человечьей трепотне?

И мне понятней облаков упругий росчерк,
Закат, подсвеченный дрожащею листвой.
Мне с мокрой галькою речной сродниться проще,
Чем с полоумною соседскою братвой.

С подобострастием и завистью кликушьей.
С потливой похотью и склонностью к ярму.
И этот город, средоточье двоедушья,
Меня предаст, как и положено ему.

Предаст и позабудет. И растают
Следы мои среди полуночных дерев.
Но мир изменится, когда меня не станет,-
Пусть в слепоте своей того не углядев.

*****
Эльмира БЛИНОВА

В паре с тенью весёлой моей

Куда ты -
безоглядная душа?..
Зачем ты за собою всё сжигаешь?
От своего огня не убежав,
ты за чужою тенью убегаешь
всё дальше...
И теряешь по пути, как Золушка,
волшебное заклятье...
Ни туфельки хрустальной не найти, ни золотого платья,
ни объятья,
ни музыки легчайшей,
ни дворца
воздушного,
где ты повелевала...
Как будто убежав из-под венца...
И даже милого не целовала!
Куда же ты из юности?
Куда -
бесстрашно,
без дороги,
без оглядки?..
Не жалко ничего за этот сладкий,
За краткий миг,
Когда ты - молода,
Когда ещё беспечна и крылата,
не ведаешь того, что впереди...
Куда ты, торопливая,
Куда ты?..
Ведь ты сама сгораешь по пути.

***
Люблю, когда осенний вечер
ознобом обнимает плечи,
когда доверчиво навстречу
качнётся ветерок в окно...
Люблю мгновение покоя
и понимание такое:
как будто нас всего лишь двое.
На всей земле. И мы - одно...
Люблю вечерними часами
смотреть с закрытыми глазами
и прозревать, что станет с нами.
Через года...
И я не сплю.
Люблю молчание и нежность,
когда я верю бесконечно,
что вечны мы, как этот вечер,
когда я так тебя люблю.

***
Нынче вечер слеп и глух от густого снегопада.
Падает лебяжий пух и кружится до упаду.
Ничего не слышно... Тишь. Ни жилья, ни человека.
Ничего не видно, лишь головокруженье снега.
Снегопад - сплошной стеной. Я иду со снегопадом.
Оглянусь - а он за мной. Отвернусь -
он снова рядом.
Мы с тобой - накоротке, мой постылый провожатый.
На коротком поводке ты ведёшь меня куда-то.
Отвяжись, моя беда! Я забыть тебя стараюсь.
Ты ведёшь меня куда? И одна не потеряюсь!

*****
Летний дождь

Не идётся мне,
а танцуется
в паре с тенью весёлой моей.
Под ногами фыркают лужицы
на серьёзных,
взрослых людей.
Не живется мне,
а играется.
Отражается в зеркалах.
Посмотрите - какая грация!
называется:
просто ах!
Не смеётся мне,
а хохочется.
Оборачиваются вслед...
Этот день никогда не кончится.
Это лето
в семнадцать лет...


Выше голову!
Легче шаг!

Учитель танцев
сидел на стуле,
махал рукою
и топал в такт:
«Милая девочка,
не сутулься,
выше голову,
легче шаг!»
С тех пор я выросла
совсем немножко.
Какие танцы!
Всё, как у всех -
иду с работы,
в руке авоська.
И раз, и два и -
большой успех...
А дома надо
готовить ужин -
голодный муж
и голодный сын.
Купить картошки, ещё, о, ужас! -
зайти в хозяйственный
магазин.
Учитель вальсов
бежит по улице,
кричит сердито:
«Не так! Не так!
Милая девочка,
не сутулься,
выше голову,
легче шаг!»