Казань — территория стихийного счастья (часть третья)

ИЗ АРХИВА ЖУРНАЛА "КАЗАНЬ"

Наиля АХУНОВА

КАЗАНСКИЙ ПЛЕНЭР

Миниатюры из цикла «Заметки на полях шляпы»

Сад «Эрмитаж»

Гуляю майским тёплым вечером в старинном городском саду. Одуванчики уже смежили длинные ресницы. А те из них, что успели поменять цвет, похожи на выключенные лампочки... Где-то в овраге самозабвенно выделывает коленца — да так ловко и весело — соловей. Густо пахнет разросшейся крапивой по закоулкам и свежескошенной травой на газонах. От этого запаха слегка кружится голова. Хочется закрыть глаза... И проснуться в деревне. На сеновале.

одуванчик

смежил ресницы

пусть ему приснится солнце

День весеннего равноденствия

Лядской сад ещё не проснулся, похоже, от зимней спячки. Поскрипывает под ногами аллея. Мартовские сугробы, слегка погрузневшие и осевшие, зернисто поблёскивают; кое-где неровная цепочка птичьих следов...

сада застиранный ворот

крестиком вышит

птичьи следы

Из цикла "Заметки на веере"

Казанский трамвай

Лучше всего, наверно, в своё время о казанском трамвае написал Денис Осокин, особенно тепло у него получилось про «двоечку». На ней мы ездили на железнодорожный вокзал, потом электричка и дача: беззаботное летнее время, где ты, за каким поворотом? Зима, как снежный Змей Горыныч, надувает щёки, задувает во все щели, засыпает снегом саму память об июльской безмятежности и неге... Рельсы убрали, два года как трамвая нет, но память саднит и кровоточит...

зайцем трамвайным

вернуться бы в детство

но разобрали рельсы

Лето в зените

Сегодня выдался на редкость ясный день. Возвращаясь вечером домой, решила пройтись университетским двориком. Заодно налюбовалась и старой частью города, казанскими крышами в лучах вечернего солнца. Зрелище великолепное, сюда забежали сфотографироваться даже молодожёны со своей свитой. А дальше, проходными дворами, напротив общежития университета, не выцветшая, не остывшая, пламенеющая красным надпись на стене «Не забывай меня, матурым! Я люблю тебя».

бренди

с вишнёвым соком

лето в зените

Танцующие фонтаны

Особой популярностью у казанцев пользуются фонтаны перед Академическим татарским театром имени Галиаскара Камала. Они особенно красивы по вечерам в обрамлении цветомузыки. Здесь любят назначать свидания влюблённые, а пенсионеры наслаждаются после жаркого дня вечерней прохладой и живописной панорамой озера Кабан и Старо-Татарской слободы.

«Бас, кызым, Апипа...»

Танцует фонтан

на театральной площади.

Лейсан

Мы сидим в уютной кофейне на улице Муштари. За стеклянной стеной — дождь, настоящий, первый, весенний... По-татарски он носит нежное название «Лейсан». Этим именем в Казани часто называют новорождённых девочек. Дождевые струи смывают остатки снега, в лужах лопаются пузыри совсем
по-летнему, а скоро в них отразится разноцветье уличных фонарей и рекламы.

монпансье фонарей

пузыри в лужах

первый весенний ливень

Марк Шишкин

Как в Казани появилась площадь «Кольцо»

Старое казанское предание. Записано казанскими краеведами в довоенные годы

Это сейчас на Кооперативной площади шум да гам, и трамваи ходят. А раньше не так было. Лежала низина за острожной стеной. В низине ивы да осока, и озеро Гузеево посередине.

Почему назвали так озеро, никто уже не помнит. От гусей ли, которые жили там? От купца ли какого, прозвищем Гузей, который дом у озера поставил? Рассказывают только, что к озеру девицы ходили, те, которых никто замуж не брал. Заходили по колено в воду и звали Чуртан-рыбу, что в озере жила. Которая девица больше всех настрадалась в девичестве, к той Чуртан-рыба подплывала, а во рту у рыбы золотое кольцо. Надо было рыбу ласково попросить, кольцо на палец надеть и рыбе вернуть. После того и года не проходило, как играли свадьбу.

Откуда взялась та Чуртан-рыба в Гузееве озере, то Бог весть. Говорили, что ещё дочки татарского царя к рыбе на женихов гадать ходили. Что царевна Горшадна её с Чертыка привезла, мужа себе вымолить. Правда то или нет — кто теперь скажет?

В то время был в Казани губернатором Волынский Артемий Петрович, а владыкой митрополитом Селивёрст. Больно они друг друга не любили. Если один скажет так, то другой иначе.

Решил как-то владыка Селивёрст хождение к Чуртан-рыбе прекратить. Нечего, говорит, христианам молиться по-еллински да по-черемисски. Поставил команду, девок что к Гузееву ходят ловить, и по монастырям рассылать. Много крику было на посаде и по слободам. Родители их с братьями и роднёй пошли тогда на поклон к губернатору Артемию Петровичу.

Губернатор выслушал их, да вызвал к себе владыку митрополита. Что, говорит, твоё высокопреосвященство посад мой и слободы разоряет. Не положено, говорит, тебе черниц брать и постригать сверх штата. Отпускай, говорит, всех кого на озере Гузееве поймал.

А Селивёрст-владыка хитёр был. Знал он, что честолюбив выше меры губернатор Казанский. Решил он Артемия Петровича через то честолюбие низвергнуть, как сказано в Писании. Я, говорит, не от неистовства девиц на озеро не пускаю. Я, говорит, Чуртан-рыбу задумал поймать. Велико ли чудо, что рыба женихов им находит? Если кольцо волшебное рыбе не возвращать, неведомыми судьбами сам достигнешь всего, чего желаешь. Теперь ни на Москве, ни в Санкт-Петербурге патриарха нет. Возьму кольцо, сам стану великим господином и отцом.

Запали слова владыкины Артемию Петровичу в самое сердце. Велел он воду из озера Гузеева в Булак отвести. Позвал рыболовов с Бишбалты и Бакалды, чтобы сети поставили. Сам задумал Чуртан-рыбу добыть, а кольцо себе забрать.

Воду из озера отвели. Рыбы большой и малой на сорок пудов выловили, говорят. А на самом дне лежала Чуртан-рыба и кольцо золотое во рту держала. Всю прочую рыбу Артемий Петрович позволил ловцам, тут же при бывшем озере, и продать слободским да посадским. Только Чуртан-рыбу забрал к себе на губернаторский двор. Кольцо на руку надел, а рыбу велел испечь, и владыку Селивёрста к себе за постный стол в гости позвал.

Его высокопреосвященство на обед пришёл, только уходя, сказал господину губернатору: «Съел ты рыбу, а пойдёшь на дыбу». И ещё добавил потом: «Ныне твоя Казань, а будет тебе казнь». А господину губернатору всё нипочем.

Года после того не прошло, как забрали владыку Селивёрста в каземат за крамольные речи, а Артемия Петровича Волынского в столицу Государыня взяла. Оставила при себе служить. Радовался господин губернатор, что не соврал Селивёрст про кольцо. Так он вознёсся сам перед собой, что решил стать самым верховным канцлером, выше самого Бирона. Только Государыня иначе рассудила, и погиб Артемий Петрович. Голову на плахе сложил наш губернатор, а кольцо Чуртан-рыбы господин Бирон забрал. Тоже так вознёсся сам перед собой и перед людьми, что взяли его и в Сибирь как простого колодника отправили.

Рассказывали, что шёл господин Бирон через нашу сибирскую заставу и молился у святой Варвары по своему немецкому обычаю. Каялся в грехах перед Богом, святой Екатериной и Лютером. Заберите, говорит, колдовское кольцо и положите там, где взяли. Передали кольцо Бироново тогдашнему казанскому владыке Луке. Его высокопреосвященство кольцо на палец надел и тоже, говорят, почуял в себе силу на великие дела. Решил всех татар в Казани извести. Год изводил, три изводил, пять лет изводил, да не извёл. Тогда от Государыни указ пришёл и с кафедры того владыку Луку свели, а татары остались.

Куда после Луки подевалось кольцо Чуртан-рыбы, в точности никто не знает. Кто говорит, что забрал он его с собой и у Иоасафа святителя Белгородского положил. Кто говорит, что по дороге обронил, а потом подобрал его Пугачёв, когда сидел у нас в остроге и милостыню просил. Через то Пугачёв и возгордился: Казань сжёг, и сам на казнь пошёл, словно Артемий Петрович Волынский. Чему верить — кто ж теперь скажет?

Правда, что как Гузеево озеро свели и засыпали, стали в той низине за острогом торговать рыбой по указу губернатора Артемия Петровича. Стала там площадь Рыбнорядская, а теперь Кооперативная. Только на посаде и по слободам люди продолжали говорить про эту площадь: «Пойдём к рыбе за кольцом». Так и зовётся до сих пор — Кольцо.

Три горы

Пьеса для «Театра спиритизма и магии

им. Я. Мамонова» на Николаевской площади

Действующие лица

Первая гора (ныне ул. Ульянова-Ленина)

Вторая гора (ныне ул. Волкова)

Третья гора (ныне ул. Калинина)

Казань. Участок строящейся автодороги Танковое кольцо — Пушкина. Поздняя бесснежная осень. Раннее утро. Повсюду ещё темно. Грязно-синяя тьма покрыла высоты и низины, сгущаясь в оврагах до непроглядной черноты. Она лежит на крышах домов и отражается в стеклянных стенах ИТ-парка. В ней прячется бурое месиво из безлистных ветвей на холмах. В ней же теряются фигуры редких прохожих. Город ещё спит. Лишь в некоторых окнах загораются огни. По улицам и пустырям гуляет холодный ветер.

Третья гора. Не спишь, Фоминична?

Вторая гора. Сама ты Фоминична.

Первая гора. Которая из нас? Нет, уже не сплю. А ты чего?

Третья гора. Дикобраз на «Каене» с Шамовской съехал, чуть ворота, как тогда, не поломал и себя не убил. Шум, гам, бара бара бара бере бере бере. Куда в такую рань несёт смертного?!

Первая гора. Стритрейсер, пижон. Помню ещё таких. Как они у меня под горку укатывались. Разбегайся прохожие по крутым обочинам. Два года уж ничего такого не было…

Ох, ноги гудят. Всё давит и давит.

Вторая гора Первой. Ты потерпи, пообвыкнется. Асфальт когда клали, тоже зуд невыносимый был. И ничего, перетерпелось.

Вторая гора Третьей. А ты постеснялась бы. Тебя в землю сваями никто не загонял. Лестницу бетонную на ноги никто не клал. Вон она как лежит, серая зараза... У тебя одни студенты да профессура вверх-вниз снуют. Была ты мещанка казанская, стала доцентша КИСИшная.

Третья гора (обиженным тоном). Вверх-вниз машины снуют, когда пробка от Миллениума до Эсперанто. Скоро и здесь по ногам поедут из под Аметьева на Кремль. Нервов от них слишком много. Как у нижних шамовских ворот начнут танцевать, туда и сюда, вот-вот поцелуются! Ругань. Моторы ревут. Они нервируются, и я тоже. А вообще надоело. Хочется как раньше, да кто ж мне даст. По оврагу станут ездить, мне легче не станет.

По части студентов у нас больше Первая Фоминична. А? Володя, твой ссыльный, всем студентам студент. Год его на груди грела, а как он потом в восемнадцатом году всю Казань воевал. С самого Услона пушки жарили, все стены обложили, взорвали на Проломной так, что голова неделю трещала.

Первая гора. Не в восемнадцатом, а в песят втором году это было! Лежи с краю тихо, раз ничего не помнишь. Войско он на Свияжске поставил, а они воевать не умели, только пьянствовали, содомский грех творили да памятники Иуде-Предателю ставили. Думал Ильич, думал. Послал туда ближайшего своего воеводу князя Троцкого Льва Давыдовича. Тот беспорядки прекратил, шаткому люду децимацию устроил и Казань взял. Куда там государю Едигеру Касимовичу с его чехословацким корпусом и полковником немецким! Царица Сююмбика ещё там была. Её с цесаревичем Утямышем Сафагиреичем вверх по Волге в Москву отправили.

Вторая гора Первой. Откуда помнишь и нам рассказываешь? Не было тебя тогда в Казани. В тридцать восьмом тебя здесь прописали, вместе с нами. Все документы есть чин по чину. Спроси в архиве у Ляли Джаудатовны.

Первая гора. А ветер с Кремлёвского бугра прилетел и рассказал…

Третья гора Первой. Комбинат Вахитовский тебя обверзал! Царица та с башни вниз сиганула и разбилась, несчастная. А в колодках до Москвы гнали дьяка Никанор Михалыча — царя казанского. А потом обратно через Казань его же и в Сибирь.

Первая  гора Третьей. Говорю же, лежишь с краю и лежи тихо. Ты его видела, царя казанского? Чего замолчала? Нет, да? А я видела. В девяносто восьмом был у меня цесаревич Александр Павлович, царь казанский — император всероссийский. Гулял по Чемезовскому саду весь молодой, статный, красивый. Такой он царь казанский.

Вторая гора. Телевизор надо смотреть, а не спорить о делах прошлых. Я в окна по вечерам заглядываю. У всех бабы с  мужиками и важные господа с дамами спорят о чём-то. А у одного разные города показывают. Прага, Париж, другие. Всё чинно там. Дома стоят опрятные. Веками стоят! Не то что у нас. Люди ходят приветливые. А у меня только собаки с Низенькой лают, и темнота вокруг. Раньше всё одно веселее мы тут жили. Больше детей бегало, больше людей гуляло, больше сирени цвело, вишни-яблони кругом. Потом стали разъезжаться, а дома новые уже без той души. Ни карниза резного, ни украшенных ворот.

Третья гора. Телевизор сейчас никто не смотрит. Только с айпадами и андроидами ходят. Спускается такой поздно вечером до метро: уши в наушниках, а перед ним этот айпад как фонарь во тьме светится. Кавалер — одно слово.

Вторая гора (смеясь). Раньше бы такого с фонарём суконовские быстро в оборот взяли. Был бы фонарь у него не в руках, а на физиономии помятой. А, Фоминична?

Третья гора. Лежит Фоминична. Помню, да. По дворам и оврагам собирались.

Вторая гора. На хоккейной коробке перед пятой школой…

Первая гора. Будет вам уже, девочки-пацанки.

Вторая и Третья гора Первой (смеясь). Отдыхай уже, барышня-дворянка! Ричард Львиное Сердце! Ричард Львиное Сердце! Ахах ахахаха. В самое яблочко.

Вторая гора. Нет, ну жить можно, конечно. В апреле мальчишки бумажные кораблики делали, по ручью пускали. Ручей вниз бежит, кораблик плывёт. А эти за ним, только ранец за спиной трясётся. 

Первая гора. По весне влюблённые гуляли, от городской суеты прятались. Со Школьного переулка по Щепкина, и ко мне. Тут и листочки свежие распускаются и шума не слышно. А как старую Свердлову грохнули, такая любовь понеслась у меня по ночам...

Вторая гора. Шумите тише. Не я виновата, что промеж вас лежу и все ваши склоки слушаю. Сдвинулись бы поближе и ругались, а я б пошла жить на Воскресенский бугор или на Старое городище. Там поспокойнее.

Третья гора. Сдвинуться бы с места, все бы знаемо куда пошли. Законные женихи заждались, и мы в девках пересидели.

Первая гора Третьей. Сказки всё это. Не верю я.

Третья гора Первой. Нельзя так говорить. В Писании же сказано.

Первая гора Третьей. «Москва провалится, а Казань останется» — вот что в Писании сказано, а про женихов-Кабанов слова нет.

Третья гора Первой. Исаию пророка читай. «Униженное возвысится, а высокое унизится» говорит. Так и с нами будет в тот Божий день. Мы вниз пойдём, а женихи вверх. Так и сольёмся воедино, на новой земле, под новым небом. Как в двадцать шестом году, когда вода у самых ног плескалась, только больше и сильнее. Божий день он и есть Божий день. Тебе, маловерная, Ближний Кабан достанется — далеко не ходи. Второй Фоминичне Средний, серебристый, что у Иерусалима лежит. А мне дорога в Борисково — к Верхнему жениху.

Вторая гора. А всё приданое королеве нашей и достанется! Сколько там золота на дне, говорят, сложено, а? Везуха если есть, она во всём.

Третья гора Второй. Тебе роптать незачем. Иеру-

салим — город святой. Кто попадёт туда блаженствовать, не тысячу лет и не миллион будет. Вечность! У твоего для вечности всё есть, всё при нём: Иерусалим по один берег, Воскресенское — по другой. Слышишь, какие слова? Всё свято. Чего ещё хотеть?

Первая гора Третьей. Мещанка ты богомолка, всё помнишь. А я, как снесли Святого Георгия, ни колокольного зона, ни пения не слышу. И староверов выгнали так, что церковь до сих пор пустая стоит, куполами тёмными в небо смотрит.

Третья гора. Грешна многим. Но это дело люблю. За это, видать, мне маковку на Духосошественскую вернули. 

Вторая гора. А там и Волга за маковкой твоей, за Кабанами… Скоро всё высотками застроят, и ничего не увидим. До самого Божьего дня и Небесного Иерусалима.

Немного помолчав, Вторая гора заводит песню:

Ты не плачь, моя умная,

Ты не плачь, моя разумная,

Свет и Фёкла Спиридоновна!

Первая подхватывает:

Ещё Бог-то нас помилует,

Государь-то Царь пожалует

Тремя городами стольными.

Третья запевает:

Первым городом Московским,

А вторым Петербургским,

Третьим городом — Казанью всей.

Все вместе поют:

В Москве-то будем сына женить,

В Петербурге будем дочь отдавать,

Во Казани будем сами мы жить;

Наживём с тобой высокий терем,

Наживём с тобой широкой двор,

Разведём с тобой зелёный сад —

Ещё калину с малиною,

Черну ягоду-смородину.

Первая гора. Смейтесь сколько хотите, но король Ричард тоже на Иерусалим ходил. Так что не только некоторым…

Третья гора Первой (зевая). Слышали-слышали. Смеяться только устали.

Вторая гора. Ещё бы поспать, пока не началось.

Первая гора. У меня не начнётся. Это у вас. У меня всё теперь тихо.

Третья гора Первой. Вот и не мешай, пока студент не повалил… и я тоже вздремну.

Над Казанью взошло солнце. Грязно-синяя тьма обернулась свинцово-серым небом. Бурые безлистные ветви на склонах вышли в свет во всём своём сиротстве. Всё так же холодно, и ветер по-прежнему гуляет по улицам и пустырям. На Щербаковом переулке, возле  «Гранд отеля», припарковались первые утренние автомобили. От станции «Суконная слобода» мимо Шмелёва оврага тянутся наверх студенты-архитекторы. Три горы спят тревожным утренним сном. Каждая бормочет что-то на свой лад.

Вторая гора. Спим, спим… Иерусалим… Спим, спим… Адонай Элохим…

Третья гора. Ты всё удалила, ты всё умилила. О, тайная сила, о, кровная маара.

Первая гора. Серая, да. В «Резервете», да, говорю. В «Мегу». Хорошо. В среду, в среду.

Третья гора. Сегодня в одиннадцать, сказал, зайти. Не бойся. Допсессия максимум.

Вторая гора. Стая лёгких времирей, стая лёгких времирей, закружились, зазвенели.

Третья гора. В Шамской она. Через две недели. Доктор не разрешает.

Первая гора. Царь казанский, ум астраханский, львиное сердце, котику блюдце.

Вторая гора. Скажи Гельнар Фахреевне, что завтра в школу не пойдёшь. Как ругаться? Мама не может, скажи.

Первая гора. Саша покушался на царя. Саша будет царём. Саша убил отца. Сашу убил царь. Ричард Первый — царь казанский.

Третья гора. Такой борзый вообще. Миллениум стоит, да. Рузанчику привет.

Первая гора. Бара бара бара бере бере бере.

Вторая гора. И этот, как его? С фамилией итальянской? Петонди, во!

Третья гора. С Хади-Такташ он.

Первая гора. Стритрейсер.