Киңәшләр һәм канатлар

Из архива журнала "Казань" № 1, 2022 г.

Доцент кафедры иностранных языков Казанского высшего танкового командного училища, кандидат философских наук. Родилась в Казани, которую любит и знает разную — и ту, какую застала в детстве, в ранние девяностые, и стремительно преображавшуюся в «нулевые», и, несомненно, сегодняшнюю. Город на страницах прозы Насртдиновой — не просто источник фонового декорума, но полновесный участник всех событий, задающий систему координат — как пространственно-временных, так и ценностных. Действие нового рассказа «Киңәшләр hәм канатлар» (с тат. «Советы и крылья») разворачивается в Соцгороде — сколь индустриальном, столь и загадочном.

На входе в парк «Крылья Советов» вас встретят торжественные Четверо: геолог, исследователь щед­рых недр; крестьянка с корзиной изобильной сапфировой «Изабеллы»; учительница в крепдешиновом платье с тонким поясом на талии — «Наталия Ивановна, здравствуйте!» — «Guten Morgen, Sokolov! Schönes Wetter heute, nicht wahr?»², и, конечно, авиатор в лётном шлеме, испытанный испытатель — окрылённый, спокойный. Крылатый.

Через квартал от парка, на Ленинградской, в доме, возведённом в эпоху борьбы с архитектурными — только ли? — излишествами, в трёхкомнатной квартире, где скрипят под ногами деревянные полы, живёт Света Рафикова — да нет, это раньше она была «Света», а теперь уж — Светлана Сулеймановна.

На стенах просторной гостиной разместились эстампы, дышащие эстетикой семидесятых, пёстрые акварели в фактурных паспарту, чеканка с Давидом Сасунским, побеждающим льва, миниатюра с янтарными вставками — Рижское взморье; должно быть, настенный календарь за 1989 год польского издательства Крайова Агенция Выдавнича — по мотивам сказки «Снежная королева»…

На низкой тахте, застеленной гобеленом, чинно сидят две упитанные немецкие куклы и какой-то сентиментального вида зверь из песочного плюша. Устланное кружевными крахмальными салфетками, стоящее напротив фортепиано экспонирует крупную вазу из цветного хрусталя, палехскую шкатулку, ви­тиеватый канделябр с тремя никогда не зажигавшимися свечами, статуэтки сердоликовых кошек и молодые фото родителей в лаконичных рамках.

Папа — Сулейман Асадуллович, военврач, гвардии майор. Это он во время войны оперировал в поле, не ожидая развёртывания госпиталя, на фарах «полуторок». Мама — Людмила Александровна, тоже врач, фтизиатр, гениальный диагност, которая никогда не ошибалась. Хотя нет, однажды всё-таки ошиблась.

Шамаиль над входной дверью, Николай Угодник на открытой полке серванта.

Всюду словари: русско-венгерский, англо-шведский, немецкий политехнический.

Дининых фото нет, обойдётся.

Знаете вы эти одинокие учительские квартиры?

***

Света Рафикова на инфаке — почти легенда. Про неё сам Яковлев сказал, что она — явление, что не каждый педагог за свою карьеру встретит студента такого дарования. У неё и слух абсолютный, и артикуляция безупречная, и дикция телевизионная, и фонетический диапазон за пределами всякого понимания. А ещё — уж совсем неправдоподобно — полное осознание своего таланта и неколебимое к нему уважение: ни тебе этой богодухновенной безалаберности, которой грешат все одарённые, ни звёздной болезни, с её обаятельным снисхождением к «простым смертным», вот ничего этого. Учит тщательно, готовится добросовестно, не зубрит никогда. В английском и немецком недосягаема, а ещё взялась за шведский с венгерским, достала ведь где-то учебники, словари.

«Нечего по вечерам на кухнях крамольные радиочастоты выискивать, нечего… Светлану слушайте внимательно на семинарах, товарищи будущие лин­гвисты».

« — Монофтонгизация дифтонгов» — это как? — Я не поняла до конца, пойдём у Светы спросим… — Ну тогда и про спряжение глаголов в средневерхненемецком, по истории языка задавали...»

«В смысле к теорфонетике не будешь готовиться? Ты что, Рафиковой себя возомнила?!»

Серый юбочный костюм, чёрная водолазка, старинный горный хрусталь в плену у массивного серебряного кулона; карандашные стрелки на ордынских глазах. Улыбка сдержанная, со спокойным достоинством; стрижка аккуратная, без «фикфоков». Не каноническая красавица, не манкая инфаковская старлетка, но приятная, очень.

На дворе какой-нибудь семьдесят шестой, Светлане двадцать два, Дине — четырьмя годами меньше. Старшая — вся всерьёз и взаправду, младшая — вся невсамделишная, вся понарошку. Все увлечения ненадолго, ни одной книжки не дочитала, живёт — как холодную овсянку ложкой ковыряет — нехотя, будто одолжение делает. Учится в меде (не учится в меде).

Тянет её мама: к Людмиле Александровне весь город обращается, когда лёгкие не налегке. Методы у неё классические: аускультация и перкуссия, из инструментов — фонендоскоп и «всеслышащие пальцы». Можете, конечно, на рентгенографию записаться, только нового всё равно ничего не узнаете. Если Рафикова диагноз поставила, значит это он и есть, знакомьтесь.

Дине всё скучно, вот должен как будто кто-то прий­ти и развлекать её, и фокусы показывать, и фруктами жонглировать, и в кафе-мороженое водить. Длинные чёрные волосы у неё забраны в высокий хвост, шея открыта, выражение лица всегда как бы ожидающе‑капризное; бровки кокетливо выщипаны (отсутствующий взгляд под «удивлёнными» бровями — то ещё сочетание, уж поверьте). Дина вечно балансирует между «что-то в ней есть» и «да что он в ней вообще нашёл»…

Вот уж и правда — что он вообще в ней нашёл?

***

Света с Серёжей познакомились перед Новым годом, у Любочки Малевицкой на дне рождения.

Летом окончили инфак. Света преподаёт теперь в английской школе (красный диплом и личная рекомендация Яковлева), Люба поступила в аспирантуру, изучает Диккенса. Большая родительская квартира — в центре, на Комлева; наборный паркет под ногами, домашний телефон, в хрустале апельсины и эклеры. Светлану вообще-то ни на одни посиделки не дозовёшься, это со студенческих времён ещё известно — ей и ехать далеко, в Соцгород, а вдруг ещё трамвай встанет, и к зачётам пора готовиться — нет, девочки, как-нибудь в другой раз. Но вот — встретились на днях с Любочкой у «Горняка», и так разговорились тепло, и так отчего-то были рады друг другу, что одна пригласила, а другая не отказалась.

На дне рождения познакомились — не было, спрашивается, менее банального сюжета?

Серёжа, конечно, был чьим-то приятелем — вот, наверное, Эдика Малевицкого, который старший брат именинницы.

Ребята ходили за ёлкой к кинотеатру «Мир», потом вернулись шумные, заснеженные, с «Киевским» тортом, с гитарой, с ёлкой, а она огромная, разлапистая (такую в детский сад в самый раз бы, мальчики!), и с ними пришли ещё Толик Званцев и, по-моему, Ренат Айнуллов.

И не было, знаете, ни затмений, ни озарений, ни ёкнувших сердец, ни испепеляющих ударов молний. Было знание — понятное, явное, без колебаний: вот этот человек, правильный, свой. В отличие от Дины, влюбчивой кошки, строгая Света всё на свете видела иначе — даром что сёстры, ну честное слово.

Серёжа оказался человеком-камином, греться вокруг которого с уютным единодушием собралась вся компания: весь вечер рассказывал истории — одна невероятнее другой, пел песни, смеялся открыто, жестикулировал широко, словно обнимая пространство вокруг. Избыточное, радиоактивное обаяние. Карие глаза, крупные руки.

Любочка даже обижалась потом (в шутку ли, или серьёзно?), хмурила хара`ктерные бровки: какой там день рождения — вышел, как есть, бенефис этого балагура, Серёжи Рани (фамилия ещё какая — породистая, звучная — склоняется или нет? Вот у Светы и спросим при случае).

После того «именинного» знакомства на Комлева редкие случались дни, чтобы Светлана и Сергей не виделись: посещали в кинотеатрах все премьеры — и вынимающее душу «Восхождение», и «Двадцать дней без войны», и стилизованный «Табор…», конечно; торопились после работы — то в Дом офицеров на творческий вечер Геннадия Паушкина, то на открытую лекцию Владимира Корчагина по популярной минералогии, знали наизусть всего Евтушенко — и «Братскую ГЭС», и «Казанский университет», и «Голубя в Сантьяго» — о последнем, впрочем, горячо спорили. Никогда не могли наговориться, никогда не ссорились, восхищались друг другом искренне, всесердечно, невполголоса. Любили ли? Дурацкий вопрос — любили, конечно — так, как могут любить соразмерные друг другу, равновеликие Двое, которым повезло в этом мире найтись.

«Я бы скорее поверила, что улицу назовут в мою честь, чем вы с Серёжкой разбежитесь», — ляпнула однажды, не подумав, простодушная соседка по лестничной клетке. И осеклась под тяжестью Светиного взгляда, и заторопилась: «Пирог вот, с капустой, не сгорел бы»…

Откуда вообще взялась Дина? Напросилась как-то раз — «Мимино», что ли, шёл тогда в «Комсомольце». А потом и повадилась — то грустно ей, то Катя Лаврикова приболела, то двойка на практике по урологии… Привязалась, в общем, прихвостилась.

Потом появилась какая-то неловкость, и ещё общие шуточки у Серёжи с Диной, и нелепые совпадения — вот в троллейбусе вместе ехали, или в ЦУМе встретились случайно, или на работе происшествие — травма в цеху, задержаться придётся — Сёрежа работает врачом в поликлинике Вертолётного завода. А вот серьёзно — над чем они смеются? Над Дининой растерянностью, если sternum попросить показать на анатомической модели? Она ведь от щиколотки искать начнёт.

Света казнила себя — за близорукую наивность, за то, что не разглядела тогда соперницы в своей незамысловатой сестре, за щедрую свою, горячую убеждённость: «Уж кто-кто, но не Сергей…» И за ещё малодушие — за то, что даже тогда, когда всё было уже совершенно очевидно, и чудовищное враньё перестали заворачивать в шуршащую обёрточную бумагу (тут недоговорить, там слукавить), а оставляли запросто, на видном месте, Света не решалась на разговор. Всё казалось, что это скверная шутка, что всё вернётся на круги своя, что снова будут и восхищение, и радость, и долгие беседы.

Но нет.

«Серёжа, здравствуйте, вы ведь в сорок седьмую, к Светлане?»

«Я… да, ну то есть не совсем…»

В семьдесят девятом, под Новый год, Сергей и Дина пригласили Светлану на свою свадьбу, назначенную на грядущее олимпийское лето.

Обошлись без скандалов и сцен.

***

Что было не так? Как это всё стало возможным? Хорошестью перекормила? Гуляшами? Слишком откровенно восхищалась? Растворилась в отношениях? Да нет же, всегда была работа, а ещё переводы и экскурсии сдельно; и общение с коллегами, и свои интересы…

А может, надо было интриговать, интересничать, не являться на свидания, придумывать проверки-провокации, «кручу-верчу», что там ещё?

Бред это всё, чушь собакина.

В попытках объяснить, разобрать на атомы, упаковать в понятные слова самое болезненное, пожалуй, то, что всегда есть что-то, чему нет рациональных объяснений, что не укладывается в схемы и формулами не описывается тоже.

Полвека спустя станет модно говорить, что такие ситуации нужно принимать и отпускать, а ещё — учиться благодарить за опыт, любой. Принять и отпустить не получилось, и Светлана упаковала тогда всё произошедшее в невидимый узелок, и стала его носить с собой, всегда. Такая, знаете, мысленная ручная кладь. Только не ручная — дикая.

***

На бракосочетание этих двух развесёлых человеков Светлана, ко всеобщему удивлению (своему тоже), пришла не одна.

В известной спецшколе with advanced teaching of English, где трудилась Рафикова С. С., случилось, помнится, происшествие: из сумки, оставленной прямо в учительской, пропали женские часики на золотом браслете (литераторша Алла Алексеевна их как раз к часовщику нести собиралась), и восемьдесят рублей денег; пятьдесят — червонцами, и ещё три­дцать — ­медью, так и запротоколируйте. Вызвали, конечно, милицию, и из ближайшего отделения прибыл молодой оперуполномоченный, старший лейтенант Ласточкин, Фёдор Николаевич.

Так состоялось знакомство.

Как? Как его зовут? Федя Ласточкин? Что за на­именование такое, ладно хоть не Курочкин. И откуда он такой? Что? Что ты говоришь, из Ульяновска? В ведомственном общежитии проживает?! Светка, ты вот что, не дури! Вечным старлеем будет, так и знай! И на лицо он, ну как бы это. Крестьянский сын, Света, крестьянский сын! Мы с ним за столом-то о чём разговаривать будем? Вот у давней моей пациентки и приятельницы, генеральши из Балашихи, младший сын как раз твой ровесник, правда, разведён, но это не ничего, надо вас обязательно познакомить!..

Откуда взялись у Людмилы Александровны, всегда разумной, эти сословные предубеждения? Что за претензии на элитарность, мама? Главное, чтобы человек был…

Впрочем, Светлана и сама видела, что Фёдор простоват, хотя и очень хороший. Спокойный, уравновешенный, без головокружительных целей, но с чётким маршрутным листом по жизни. Не тот, конечно, с кем станешь обсуждать смелую метафоричность «Соляриса», или гениальное режиссёрское двоемыслие заглавных рязановских комедий.

Ни слова не понимающий в текстах «Boney M», но сразу (тогда же, на Дининой свадьбе) увидевший, какими глазами смотрит Светлана на Сергея. И тем не менее, готовый всегда, вдолгую, выбирать именно её, Свету, оберегать и ценить.

***

После бракосочетания и поездки в Крым Дина с Серёжей пришли жить в ту самую трёхкомнатную на Ленинградской и заняли родительскую комнату. Сулеймана Асадулловича давно нет в живых, ещё Дина маленькая была: человеческое сердце не рассчитано на такие перегрузки.

Людмила Александровна обосновалась в гостиной; спит на низкой тахте напротив фортепиано, да и опять же, телефон тоже под рукой, по работе удобно. Света осталась в девичьей своей светёлке, самой отдалённой, автономной комнате. Мама и супруги Рани виртуозно отыгрывают  нивчёмнебывалость и всяческое благолепие — малый академический театр, не придраться. Свету не покидает чувство неловкости, лишнести и, даже, кажется, вины… Вины? Вот уж знаете, удивительное рядом.

Почему Светлана не уехала заграницу, хотя столько было предложений работать переводчиком — и то­гда, когда ещё почти никому было нельзя — в составе делегаций, рабочих групп; и потом, когда стало можно всем — в частном порядке, без предварительного парт­инструктажа? Потому, наверное, что не находила в себе сил не смотреть. Так смотрят, не отводя взгляда, на снос старых домов, исчезающих под ковшом. И жуть жуткая, и отвернуться бы, не запоминать, но нет же…

Отчего-то все эти годы Свете нужно было быть рядом.

Феде, конечно, была дана отставка.

***

Сперва у Дины родился Роберт, и она даже как‑то включилась поначалу, увлеклась материнством, а потом вручила его маме, свекрови, старшей сестре и пошла по каким-то курсам, переподготовкам, повышениям квалификации.

«Квалификацию логично повышать, когда она есть», — заметила однажды Светлана.

Дина фыркнула, пожала плечами в дверном проёме. Лакированная сумка, невиданные жар-птицы на шёлковой косынке.

А потом и вовсе грянул гром: симпатичным сентябрьским утром Дина сообщила, что больше не может быть Серёжиной женой, потому что встретила другого мужчину и решила связать с ним свою судьбу.

«А со мной что, развязать, получается?»

«Получается так, Серёженька».

Роберт пошёл в первый класс, Светлане тридцать пять, Дине — четырьмя годами меньше.

Дина съехала первая, потом, через некоторое время, забрала Роберта. Серёжа был похож тогда на мокрую афишу: от множества ярких слов, привлекающих всеобщее внимание, остались только размытые буквы, и ничего нельзя разобрать. А потом и он уехал.

По праздникам — Новый год, майские, дни рождения — они собирались все, всем своим неподдающимся описанию составом: мама, Света, Серёжа, Роберт, Дина, Динин новый муж, родственники разной степени неизвестности.

***

«Вот пальто демисезонное — как мамочка повесила, так и висит здесь, я не убираю», — Светлана Сулеймановна говорит всерьёз, а я судорожно перебираю в голове даты: Людмилы Александровны не стало в двухтысячном, а теперь две тысячи шестнадцатый, поздняя осень. Киваю, стараюсь не выдавать невесёлых выводов.

Сергей Рани пережил свою бывшую тёщу на десять лет: заядлый курильщик, обширный инфаркт: так бывает. Странные, впрочем, были похороны — кто-то шёл соболезновать обеим сёстрам, а кто-то ещё думал, к кому подойти, а к кому не стоит. Скорбящие разделились на фракции.

Роберт, говорят, уехал в Питер — айтишник, фрилансер, чего вы хотели?

Про Федю, кстати, не знаю точно, но у подруги коллега — Ира, Ирина Фёдоровна, до замужества была Ласточкина, так вот у неё папа — полковник полиции в отставке, каким-то орденом награждён ещё. Светлане апе не говори только, не надо.

«Кызым! Беркемгә дә беркайчан да киңәшләр бирмә, онытма!»3 — напутствует меня Светлана Сулеймановна на прощание; дарит золотые гвоздики с маленькими рубинами.

На входе в старый парк несут свою вахту неизменные Четверо: постаревшие? нестареющие?

Зима, говорят, в этом году будет снежная.

С её слов записано верно, ею прочитано.

¹ Киңәшләр һәм канатлар (тат.) — советы и крылья.
² «Guten Morgen, Sokolov! Schönes Wetter heute, nicht wahr?» (англ.) — «Доброе утро, Соколов! Прекрасная погода сегодня, не так ли?»