Лирический героизм

Коллаж ученицы Школы креативных индустрий 
при КХУ им. Н. И. Фешина 
Анастасии Молчановой (преподаватель А. И. Гильмутдинова).

Стихотворения из разных времён последнего астрономического года переносят в мир чувствований автора, вылившихся в спонтанный ритм стилизованных историй — с отголосками маньеризма, иронической женскостью и реминисценциями с пожелтевших страниц поэтических подборок времён юности (и «Юности»).

Звонок
На берегу моря 
зазвонил телефон-автомат:
Алло!.. 
Синьорина!..
Не проходите мимо!
Послушайте, не вешайте трубку, 
поверьте!
Любовь есть реально
по эту сторону смерти!
Короче, синьорина:
надо
найти
свою
половину,
про которую люди сочинили легенду, 
взять за свой счёт,
отправиться с ней на фазенду, где много кислорода.
Когда он опьянит,
дать закусить забродившей смоковницей,
уложить под деревом,
притушить закат. 
Во время глубокой стадии сна 
аккуратно отделить от плоти
ровно
одно
ребро
(остальные оставить сёстрам),
и пока оно кровью и временем не истекло,
энергичным движеньем
придать ему форму новой себя:
слепой,
дурашливой,
податливой куклы из мёда и воска,
с заговорённой в сосудах травой вместо лимфы,
с уменьем дышать под водой Офелии-нимфы,
с толчёным стеклом в башмачках танцовщицы 
на проволоке,
без балансира бегущей навстречу 
своему виртуозу-тангеро.

Форму новой себя — 
впереди остальных в марафоне желаний,
способной гнать лимонад из страданий.

Себя, на-гора выдающей поэзии горы
в ответ на игноры.

…Новой себя,
совсем не похожей
на старшеклассницу,
кидавшую письма Татьяны в бутылках 
навстречу прибою в ракушке.
Как цианид в медальоне,
сжимавшую в пальцах последнюю двушку,
на берегу моря,
у телефона-автомата.

Особая группа
Давай мы станем нашей лучшей версией
Слегка подвергнув жизнь свою инверсии
Ведь каждый, кто пришёл в твою конфессию
Был круче в чёрно-белой фотосессии
Без фотошопа
Острой бритвой правит время
Знакомое немолодое племя
Бросает строчки в цифровое пламя
Как Че Гевара поднимает знамя
Кружится глобус, ставит ногу Хронос в стремя
Пульсирует тельца живое темя
На млечный путь пролила мамка вымя
Отец-создатель пишет наше имя
Июня горьким соком, на запястье
На память крестик ручкой, как распятье
Добро и разум в вечность скинут бремя
И одуванчик разнесёт по свету семя

И племя наше снова возродится
В овалах школьного альбома лица
Без фотошопа чёрно-белой сессии
Где каждый жив
Как прежде
В лучшей версии

Казанский блюз’93
В межсезонье Казань — почти Ленинград,
Дождливый город в кракелюрах дворцов,
Смытой фреской парящий над речкой
С «Авророй» Ленинского мемориала.
До выстрела — рукой подать,
Струны рельсов и проводов
Тянутся над центром
От вокзала и до вокзала.

В бутсах и джинсах от «Армии спасения»
Двое шагают навстречу друг другу.
Город ждёт и готов их приветить,
Передавая ключи по кругу, —
В коммуналках богемных старух,
В мансардах чужих мастерских,
В подвалах кустарных баров
С первым капиталистическим ассортиментом
Шоколадом, кофе, «Амаретто» и «Кентом».

Деревянные чердаки столетних улиц
Поют голосами петроградского рока,
Как эфы затонувшего на «Титанике» Страдивари;
Баллады оседают на купол Петро́поля (читай – Пита и Поля),
Откуда недавно съехал планетарий.
Ветер продувает полусферы пространство
Для продолжения рассказа
О Промысле в его постоянстве,
И горожанки, молодые и старые, 
Ждут «Вечёрки» с астропрогнозом,
Уверовав в руководящую роль небесных светил.

А те упрямые двое ходят по улицам этого золотого и злого,
В патине совка и азиатчины, города,
Разминаясь по шестнадцать раз за день 
На целую молодость.
Дева с фарфоровой кожей
И герой с роденовским профилем
И опасным баритоном.
(В телефонной трубке он звучал не по-казански 
И даже слегка иностранно,
Но в реальности был для неё не опасен —
Ведь он сам никогда не звонил).

И кто знает — не разминись они тогда шестнадцать раз за день 
На целую молодость,
В мире было б шестнадцатью блюзами больше,
(Насчёт любви — вопрос).
И та грусть переплавилась в сталь её перьев,
Перегнала кровь в живую воду чернил,
Воскрешая чувака с баритоном
Из мира ч.б. в игру полихромности,
Лишая чьи-то капризные ноздри фарфоровости,
Превращая кого-то из куклы — в сухую бабочку на игле.
По городу поползла б очередная легенда — 
Слух о мёртвой царевне, которую спас дракон с горы на другой стороне.
Он разнёс ту историю со своей колокольни,
И добрые боги, живущие в небе ленинградской осенней Казани,
Милостью Промысла разводили двух половин пути и мосты,
По шестнадцать раз за день сберегая их целыми,
Проложив неевклидовы рельсы, параллельно-сиреневые до самой поры.

Элегия
Пламя листьев осыпалось под ноги — время писать мемуары,
Пролетело запретное — заповедь строже молитвы,
Милость божия, зависть богов — воздаянья
За стихи, где грехи в каждой букве, виной недопитой.

Ваша правда — отрава, лишь ложь нам дарует спасенье,
Обещаньем врачуя и пестуя детскую веру
В то, что в радости — радость, и вольному — клетка прощенье,
Ты его не прощай, а лови за рукав, флибустьера!

Всех сокровищ земли острова — впереди у осеннего ветра,
И по курсу костры; догорая, возносятся смелые души.
Не суди, да не будешь помилован, — помнит распятый,
Не лукавь, не проси и не бойся, но внемли и слушай

Песнь Сирен, миражи Арарата, прозренья пророков.
Изреченье — не истина, правы поэты в осенних аллеях,
В вечном споре с Творцом, в переписке с инстанцией высшей
без надежды на снег, Натали, на отсрочку дуэли.

Жечь бумаги, стирать дневники, повторять заклинанья
О спасительной фальши, где в радость обман, — что же может быть чище?
Ради радости той высек искру из камня архангел,
Оду выдумал яростный Людвиг — блажен, кто услышит!

Романс
Обманываться рада — ты прекрасен!
Очередной, «лирический» — герой!
Наш диалог не пуст и не напрасен,
И отдаёт изящною игрой!

Как поиск рифмы, смысла, правды, слова,
Как юности поэтский экзерсис,
В нечаянности встречи без лукавства
Читается знакомый экслибрис.

Колючесть шарфа греет крепче дружбы,
И непривязанности прелесть налицо.
На лицах тени памяти ненужной
Улыбки циников сотрут заподлицо.

Без поиска серьёзности причины
Мне нравитесь чертовски! — быть так быть,
Тому, что птицей в замке, зверем в клетке
Заключено: казнить нельзя простить.

В том месте встретиться и времени, где совесть,
Прикрыв глаза, оставит нам ключи,
Сухие спички, стол, бумагу, перья,
Словарь синонимов и две свечи,
Несладкий кофе, разговор, молчанье,
На дне чернильницы забытый стих.
Нам осень щедро выдаст на прощанье
Последней сигаретой на двоих
Свою любовь и милосердье свыше,
Без следствия, упрёка и суда.
И зарядит снотворным дождь по крыше,
Святого неба святости вода.

SOS
Первый лёд этих истин
хранит памяти жёлтые листья
как гербарий в забытой книге
без обложки, названия, автора
с одним сплошь контекстом

Под первым льдом этих истин
течёт вода — не войти дважды,
попробуй трижды — Ему так нравится
на этот раз есть шанс
попасть на закрытый сеанс

Над первым льдом этих истин
летит снег, шьёт небо с землёй,
протыкая воздух иглой,
закрывая обзор дна той реки,
где в подлодке сочиняют благую весть рыбаки

По первому льду этих истин
нам пройти не изранившись, ноги не замочив,
рыбки съесть, не словив люлей,
не факт, что получится — против нашей пехоты
засеял поле зерном добра фарисей

За первым льдом этих истин
наступит длинный ледниковый период
и всех нас рассудит. Простейшие выживут
Остальные отправятся в раздел палеонтологии
Так в чём же, брат, сила?

У первого льда этих истин
есть свойство — цикличность,
способность утечь и вернуться,
как написано в Книге:
не смешивая два океана

Шагая по первому льду этих истин
не забудь нацепить за спину крылья,
прихвати дарбуку подмышку
для экстренных вызовов
воздушно-десантному войску хранителей
… — — — …