Медовуха

Журнал "Казань", № 3, "013

Диана Олеговна Видра - журналист (научная журналистика), научный и литературный переводчик. Окончила историко-филологический факультет Казанского университета, продолжила образование в Австрии: изучала психоанализ, коммуникацию, технику речи. Вторая профессия - фотограф, в свободное время занимается живописью и скульптурой.

Гражданка Австрии, живёт в Вене. Член Австрийского и международного ПЕН-клубов, Австрийского союза научных и литературных переводчиков при Австрийском союзе писателей, Австрийского общества Зигмунда Фрейда, Австрийского пресс-клуба «Concordia».

Автор многочисленных публикаций в российских и австрийских журналах и ряда книг.

- Поедешь на пасеку,- сказал главный, как только я перешагнула порог редакции.

- Когда?

- Сейчас!

- С ночёвкой?..

- Без ночёвки, сегодня вернёшься. Завтра материал должен стоять в номере.

- Попутками?

- Нет. Ильмара Губайдуллина знаешь? Наш районный зоотехник. Он захватит тебя…

Зоотехника Ильмара Губайдуллина я не знала. Я вообще была здесь человеком не только новым, но и чужим - здесь каждый знал каждого.
Впрочем, почувствовать мою чуждость давал мне лишь один человек, мой коллега, литсотрудник Юхан. По совместительству был он великим поэтом, а работа в редакции была для него тем, чем была для Достоевского каторга - его к ней вынуждали жизненные обстоятельства в образе законной жены. Что жена с этого имела, понять было трудно, ведь зарплату свою Юхан пропивал. Зато к жене он относился с уважением.

Число уважаемых Юханом людей равнялось двум. Вторым был один известный в те времена поэт, о своей единственной встрече с которым на каком-то писательском форуме в Прибалтике Юхан упоминал не реже двух раз в неделю.

Жену Юхана, как, впрочем, и известного поэта, лично я ни разу не видела, а посмотреть очень хотелось бы. Я имею в виду, на жену. Она была единственной женщиной, о которой Юхан говорил не только с уважением, но даже с каким-то внутренним трепетом. А поэт перестал меня интересовать после того, как Юхан, смакуя каждое слово, прочёл вслух один его самиздатовский шедевр о каких-то там «беленьких сучках», которые ездят отдыхать «к чёрным кобелям».

Меня Юхан не любил. Я его тоже. Но я делала это молча, в то время как Юхан не удерживался от бесконечных глупых замечаний в мой адрес. Тогда мне вспоминался один мой одноклассник в шестом классе, он сидел со мной за одной партой и без конца дёргал меня за косы. После того, как я, вопреки родительскому запрету, косы отрезала, он стал то и дело наступать мне на ногу. Когда я всерьёз разозлилась, он опустил голову и сказал: «Знаешь, есть такая примета, если мальчик девочке наступает на ногу, значит, что он её любит».

Эти мальчишки совсем не хотят взрослеть!

Юхану мешало то, что мне, девятнадцатилетней, досталось место заведующей отделом, хотя сам он на отдел писем трудящихся не претендовал. Возмутило его то, что место досталось соплячке, да ещё пришлой. Семья Юхана тоже приехала сюда откуда-то из Прибалтики, но это было очень давно.

Ответственный секретарь, немолодой, обременённый семейством человек с лицом обиженного щенка из породы бульдожьих, тоже не оставлял меня без внимания.

Делал он это, правда, иным образом. Летом он приносил мне цветы из собственного палисадника, а зимой угощал карамельками. Обычно это был один цветок или одна карамелька. Щедрое подношение сопровождалось литературно-риторическим восклицанием: «Доколе?», что означало: «Доколе, жестокосердая?». Так он жаловался на отсутствие взаимности с моей стороны и на мою неблагодарность. В ответ я засовывала карамельку в рот - я всегда голодная - и пожимала плечами, а он садился за письменный стол, подпирал голову руками и произносил, мечтательно глядя в пространство: «Эх, уехать бы жить куда-нибудь на север! Например, на Северный Кавказ».

- А на северную Сицилию не хотелось бы? - ехидно спрашивала я, даже не подозревая, что доживу до того времени, когда подобные мечты уже не будут равнозначны мечте побывать на Марсе. Советская власть была крепка, проклятая, и никто в её крепости не сомневался.

- Всё ясно? - спросил главный, бросив ревнивый взгляд на одинокую садовую ромашку в гранёном стакане на моём письменном столе.

И главный тоже… Однажды мы остались в его кабинете одни… Он смотрел на меня взглядом побитого пса и стал жаловаться, что жена его не понимает. А разве я его понимаю? У него сейчас настроение хорошее, а через минуту может разразиться буря. Так что я скорее понимаю его жену. Да и жена у главного - раскрасавица, каких только в кино снимать. Так что...

Главный вышел, оставив дверь открытой.

- А где этот зоотехник? - крикнула я вдогонку.

- Он сам приедет за тобой,- сказал главный, не оборачиваясь.

- О, а это случаем не он?- произнёс Юхан, глядя в окно.- Смотри, верхом на белом коне!

Глаза у Юхана были невидящие, и вообще он был похож на разбуженную среди белого дня сову. Его стол загораживал окно, мне не захотелось к нему приближаться, я взяла сумку и вышла на улицу.

Что значит верхом? К бричке я успела привыкнуть, и даже научилась ею править, но в жаркие летние дни пенный лошадиный пот летел в лицо, и потом волосы и вся одежда пахли конюшней.

Ни лошади, ни брички на площади не было. Вместо этого симпатичный молодой мужчина, правда, невысокого роста, любовно протирал ветошью беленькую «Яву».

- Вы из редакции? - спросил он, заглушив мотор.

- А вы зоотехник?

Утро ещё не разогрелось, но день обещал быть жарким. Воробьи лениво чирикали в чахлых ветвях пылившего над зданием райкома тополя. В здании помещались райкомы партии и комсомола, районная библиотека и редакция нашей газеты. Газета называлась «Путь Ильича», а я про себя именовала её «Кепкой Ильича», так мне казалось точнее.

- Ну что, поехали? - спросил зоотехник.

Я несмело взобралась на заднее сиденье, с непривычки ища глазами, за что бы ухватиться.

- Нет, так не пойдёт,- решительно заявил зоотехник.

- Что не пойдёт?

- Вам придётся обнять меня руками,- пояснил он.

А чем ещё обнимают, ногами что ли, захотелось поправить его русский язык, но я промолчала.

Обнять незнакомого мужчину, да ещё с утра пораньше… Что он себе воображает?!

- В целях безопасности,- пояснил зоотехник и нажал на газ. Железная коняка рванула с места, и я судорожно обхватила его грудь.

Мотоцикл ревел. Ветер свистел в ушах. Когда мы обгоняли грузовики, страх смешивался с восторгом, и мне хотелось громко кричать, особенно когда мотоцикл попадал в ямки и подскакивал на колдобинах так, что мне казалось, меня сейчас выкинет из седла.

Километров через двадцать свернули с большака и поехали меж полей. Вокруг колыхалось уже начинавшее золотиться море озимых. Ноздри щекотал аромат пыльцы.

Казалось, запах этот тоже окрашен в золотистый цвет. У запахов, как и у звуков, есть свой цвет. Запах воды, например,- холодный, синий, а весеннее пение дрозда напоминает мелкие, медленно увеличивающиеся разноцветные прозрачные круги, которые плывут наверх, а перед тем как растаять распадаются на ещё более мелкие - оранжевые, голубые и зелёные…

Дорога свернула вправо, и потом ещё раз вправо, и мы оказались у реки.

Речка так себе, небольшая, не то, что Волга. Один берег - пологий, можно сказать, пляжный, но мы ехали вдоль высокого берега, поросшего вётлами и ещё каким-то кустарником.

Каждый раз даю себе слово немного подучить ботанику, но из этого ничего не выходит. Сейчас в университете каникулы, казалось бы, можно кое-что наверстать, но до университетской библиотеки электричкой и автобусом больше часа, а пока еду, вспоминаю, что театр рядом с университетом, а там друзья…
Короче, не в ботанике счастье.

Вскоре мы оказались на вершине невысокого холма. Через деревья просвечивала красная черепичная крыша.

Ловко спрыгнуть с мотоцикла мне не удалось - колдобины оставили сильное воспоминание в энной части моего тела - и я была разочарована собой. Так хотелось, чтобы меня считали выносливой и упорной, ведь это непременные качества настоящего журналиста. Всегда на переднем крае, всегда там, где опасно, где холод и жар, ну, и всякое такое. Ну да ладно, советскому журналисту всё равно, если и удаётся побывать на переднем крае, то это передний край уборки зерновых. А настоящие опасности поджидают нас не на горных или военных дорогах, а в типографии, где в любой момент может проскочить коварная опечатка, которая положит конец ещё по-настоящему не начавшейся блистательной карьере. И тебя с ходу лишат права на профессию. Но это ещё ничего, раньше вообще сажали или даже расстреливали.

Чтобы писать интересно, обязательно ли самому бывать в горячих точках? Написал же кучу приключенческих романов какой-то немец, всю жизнь просидевший в тюрьме! Вот и я тоже напишу когда-нибудь что-нибудь такое…

Энная часть моего тела подсказывала, что эту поездку на мотоцикле по родному бездорожью уже вполне можно считать приключением, только у нас этим никого не удивишь, у нас все такие отважные. Героизма никто не видит даже в том, что девушка одна разъезжает по республике на попутках. Ведь это тоже наши обычные будни.

Ах, если бы мне посчастливилось кого-нибудь спасти или, скажем, за мною погналось бы стадо разъярённых бизонов, то бишь коров…

Коров поблизости не было, зато воздух заполнило громкое и мелодичное жужжанье, говорившее о том, что пасека где-то совсем недалеко…

Мой спутник шагнул вперёд. Присутствие пчёл его не пугало, хотя на нём была рубашка с короткими рукавами. Опасность, собственно, для нас обоих была примерно одинаковой, если, конечно, не считать ещё и моих обнажённых ног, платье едва доходило мне до колен.

- Идёмте,- зоотехник жестом повлёк меня за собой.

Деревянный дом с остроконечной крышей утопал в кустах красной, белой и чёрной смородины. Ягоды уже налились, они были похожи на восхитительные россыпи драгоценных бус. За кустами поблёскивали стёкла оранжереи. Поискала глазами ульи. Их не было.

Солнце поднялось в зенит, начиналась жара, но здесь она была такой сладкой, что её хотелось пить, в ней хотелось купаться.

Пряный аромат цветочной пыльцы щекотал ноздри. Вдруг ветерок прогнал этот запах, пахнув терпким и знойным настоем трав. Ещё через минуту от теплицы потянуло грибной сыростью. Ветер капризничал, он приносил всё новые ароматы.

Запахло мёдом.

Зоотехник зашёл в дом и вскоре появился на крыльце вместе с хозяином.

Пасечник меня разочаровал, потому как я ожидала увидеть этакую былинную личность, обязательно с длинной бородой рыжеватого оттенка. Когда не хватает собственного жизненного опыта, легко стать жертвой стереотипа.

Этот пасечник был примерно одного возраста и одного роста с зоотехником, и вообще, были они похожи, как братья.

За спиной у пасечника мелькнуло светлое женское лицо в пёстром платочке и снова скрылось за дверью.

Говорили мужчины между собой по-татарски, и было видно, что они давно знакомы. Много слов они не тратили.

- Хотите попить с дороги? - спросил хозяин, переходя на русский.

- Если можно, водички, пожалуйста.

Не успел он повернуть голову, как из двери вышла хозяйка со стаканом воды в руке. Женщина с лёгкой улыбкой протянула мне стакан.

- Посидим в саду? - спросил хозяин.

- В саду так в саду!

Мы устроились за вкопанным в землю деревянным столом, над которым нависали яблоневые ветви.

Покой летнего дня разливался по саду, покой и умиротворённость были в размеренной неторопливости хозяина и моего спутника. И даже пёстрые несушки, выклёвывавшие что-то из земли, не проявляли обычной своей куриной суетливости. Проглотив зёрнышко или червячка, курица надолго застывала на месте в какой‑то почти философской задумчивости.

С павлиньей важностью прогуливался по двору пестрохвостый петух.

- Расскажите о себе,- обратилась я к пасечнику классической фразой советского журналиста.

- А что тут рассказывать? - произнёс пасечник в том же ключе, но при этом было видно, что он пытается придать больше солидности своему голосу. Было видно, что он польщён моим визитом, но разочарован моим возрастом.

Ничего, обычно я даю собеседнику пять минут. То есть, я даю пять минут себе. Если за первые пять минут не возникнет доверие… Ну, не знаю, что тогда, такого пока не случалось.

Есть, правда, типы… Они испытывают принципиальное «презрение к писакам». С такими я знакома, но писать мне о них не приходилось. Наверное, оттого, что их редко выдвигают на хорошие должности или в передовики. Нет, не потому, что они не любят «писак» и таким образом пренебрегают рекламой, а потому, что характер есть характер, и он проявляется во всём, что бы ты ни делал.

Короче, доверие появляется уже через пять минут, надо только знать один секрет. Нет, компетентность здесь ни при чём, её у меня нет, и я это знаю, поэтому задаю кучу вопросов, часто совершенно банальных. Важно другое. Важно показать, что человек тебе симпатичен и что его дело ты считаешь по-настоящему интересным. Я не играю, мне и правда всё интересно. Кроме того, тянет меня к простым работягам, их я люблю за то, что они ничего не играют, и это неважно, трезвые они или пьяные. Не образование делает человека интересным, интересным его делает внутренний его мир, а он мало зависит от количества прочитанных книг. Книги ведь тоже можно читать по-разному…

Но если честно, то всё, что мы пишем - принципиально скучно, а другое всё равно не напишешь, потому что каждое слово надо согласовывать... Ну, кого может интересовать, сколько зерновых намолотили в этом сезоне Иванов с Сидоровым? Читателя интересует конечный продукт и где его можно купить. Или, скажем, жилищный вопрос, если читателя он и интересует, то уж, конечно, не в том разрезе, сколько кирпичей уложил за смену каменщик Исламбеков и с кем он соревновался.

Читателя интересует, когда он, наконец, получит квартиру, но на этот вопрос журналист ответить не может, так что читателю глубоко наплевать на этого каменщика и всех ему подобных.

Мёд его интересует тоже не на пасеке, а в магазине.

В результате получается какая-то странная игра, когда все знают, у кого на руках краплёные карты, но всё равно продолжают играть, позволяя себя обманывать.
Когда я заговариваю об этом вслух, главный строго просит меня замолчать, а потом говорит, что мне лучше всего даются портреты тружеников и что мой талант заключается именно в этом, поэтому я должна стараться… Ну, и так далее.

Ладно! Всё равно я здесь временно. Эта газета для меня своего рода разминка, подготовка к настоящей жизни настоящего журналиста. Пока я ещё не живу, я только готовлюсь жить…

Пока мы беседовали, жена пасечника принесла кувшин с холодной водой и скромно положила на край стола папку с наградными грамотами пасечника. В отличие от зоотехника, русским языком он владел неважно, но его русский заметно улучшился, когда речь зашла о пасеке.

Пчёлы, матки, трутни, об этом я что-то помнила из биологии. Мёд бывает разных сортов. Это я знала по этикеткам на банках - липовый, цветочный… Цветочный, оказывается, тоже различается по сортам, и у каждого сорта свои свойства. Вкусовые и целебные. В колхозе часто сорта смешивают и так пускают в продажу, но в своём личном хозяйстве пасечник такого не допустит.

- А разве не вы поставляете мёд в колхоз?

- Поставляю в бидонах. Не я его потом расфасовываю.

Маточное молочко? Никогда не слышала, чтобы пчёл доили. Воск, это понятно. Из воска делают свечи, и они чудесно пахнут. Пыльца… Забыла, что там с пыльцой. А прополис - это лекарство, пусть даже официальная советская медицина его пока не признаёт, но настанет день… Хозяин в этом уверен….

- Воздух пасеки вообще очень полезен для здоровья,- сказал пасечник с такой уверенностью, что я ему поверила.

Втроём мы направились к пасеке. Дорога вела вдоль кромки леса, укрывавшего вершину холма, а лес был прозрачный, солнечные лучи, пробиваясь сквозь листву, кидали на мох и траву золотистые блики. По другую сторону скатывались вниз поля. Их взрезала извилистая зелёная змейка, это была речка, вдоль которой мы ехали.
Красота природы обладает мистической силой. Зачарованный странник... Это странник, которого зачаровала красота природы…

При виде этой широты, этих бесконечных полей, этого бездонного прозрачного неба отчего-то неизменно на ум приходит слово «родина». У нас пишут его с большой буквы. В немецком языке тоже, но немцы все существительные пишут с большой буквы. В том числе и слово «человек». А мы пишем «человека» с маленькой, зато добавляем, что он звучит гордо. Гордо по отношению к кому? К курице или к корове? Или по отношению к дереву?.. Почему гордо? Что такого в нас гордого?

- А сетку вы не надеваете? - спросила я пасечника, когда мы поравнялись с ульями, выстроившимися в одну шеренгу вдоль кромки леса.

- Сейчас нет. Только когда отбор мёда. Тогда пчёлы думают, я грабитель, и нападают. Пчела умирает, когда кусает.

Ценой собственной жизни защищают отважные пчёлки свой дом, свою родину...

Пасечник чуть приподнял крышку улья, и я увидела аккуратно уложенные рамки. Он быстро водрузил крышку на место.

Перед тем, как сесть за стол, мы направились к умывальнику, стоявшему над навесом. Там же стояло что-то большое и круглое, очевидно центрифуга.

Я была немного разочарована. Конечно, я боюсь пчёл, ос, оводов и всяких кусающих летучих, но мне очень хотелось принять участие… Ожидала, что на меня напялят такой белый костюм с сетчатой маской, и что пасечник будет дымить чем-то там, доставая из улья рамки с сотами, а пчёлы подвергнут нас воздушному налёту. Вот тогда было бы о чём написать! Хотелось также посмотреть, как работает эта центрифуга. Обожаю смотреть на работу всяких машин, особенно когда экскаватор копает котлован.

Обед состоял из свежих овощей и отваренной картошки, на которой громоздились щедрые куски говядины. Я уже сказала, что я всегда голодная. Очень худая и очень голодная. Если меня трижды в день угостить обедом, я и тогда съем всё до последней крошки, но мне редко удаётся пообедать даже один раз в день.

Вежливо ждала, когда другие приступят к еде, а они, очевидно, ждали меня. Тогда я взяла помидор и попыталась разрезать его дюралевым ножом.

- Нет, так не годится,- сказал зоотехник,- смотрите, как надо.

Он выбрал самый большой помидор, весь такой неровный, с выпирающими бочками, и вонзил в него свои большие белые зубы. Из-под зелёного венчика скатилась алмазная капля, а внутри помидор оказался беловатый, сахарный, как хорошо вызревший арбуз.

Ну и что? Мы тоже так можем! Я отложила нож и тоже впилась зубами в помидор.

На моей тарелке уже лежал большой кусок мяса и громоздилась горка ароматной разваренной картошки, тоже как будто сахарной.

Посередине стола стоял стеклянный кувшин с мутноватой жидкостью. Хозяин наполнил стаканы.

- Это медовый квас,- сказал он.- Сами делаем.

Мне пить не хотелось, я уже до этого выпила два стакана воды, да и не похожа эта жидкость на квас, квас обычно золотисто-коричневый...

- Вы обязательно должны попробовать квасу,- стал уговаривать меня зоотехник. Хозяин с хозяйкой присоединились к нему. Хозяйка, правда, мысли свои выражала больше движениями, чем словами. В русских семьях такого не бывает, у нас всем в доме руководит женщина, и мужем тоже.

Все подняли стаканы и чокнулись:

- За нас! - сказал зоотехник, улыбаясь, и добавил: - За вашу хорошую статью.
Когда он улыбался, казалось, весь он состоит из одной лишь улыбки.

Никогда ещё никто не уговаривал меня выпить квасу, воды или лимонаду, уговаривают обычно выпить вина или водки, потому что, наверное, думают, что ты ломаешься, и начинают тебя уламывать. Я этого терпеть не могу. А может, им неприятно, чтобы кто-то рядом был трезвым, когда сами они пьяные? Не знаю. Я, конечно, в компании пью вино, но только вечером, а днём алкогольные напитки не люблю, днём мне нужна моя голова.

Из вежливости отхлебнула глоток квасу и поставила стакан обратно на стол. Квас оказался кислым, как испорченное сухое вино.

- Пей до дна,- раздались настойчивые возгласы, и мне пришлось опорожнить стакан.

Голова закружилась, а по телу разлилось приятное тепло. Вот так квас! Так бы и сказали, а то выпей квасу…

Ем я быстро, даже слишком быстро…

Одна моя подруга - она на пять лет старше меня и у неё уже большой опыт с мужчинами - говорит, по тому, как человек ест, можно определить, какой он в сексе. А что это значит, какой? По-моему, секс есть секс, и, насколько я понимаю, это совершенно определённое действие. Но подруга говорит, когда я созрею, сама пойму, о чём тут речь. Созрею, это значит, стану женщиной, то есть, после дефлорации, ну, и всякое такое… Впрочем, разве я такая уж молодая? Раньше в моём возрасте девушка считалась старой девой… А куда спешить? Сначала надо влюбиться. По-настоящему влюбиться, так чтобы сердце пело. Потом сыграть свадьбу… Это, правда, не совсем обязательно, главное влюбиться, а я ещё ни разу не была по-настоящему влюблена, обычно, если у меня и возникает чувство, похожее на любовь, то уже через неделю оно куда-то улетучивается...

Тарелка моя быстро опустела, захотелось взять ещё кусочек мяса, но он был последний, и я постеснялась. Хозяйка быстрым шагом вышла на кухню и вернулась с блюдом, на котором высилась гора пирожков.

- Оч почмак? - с надеждой спросила я.

Это такие татарские пирожки с кониной.

Приехав в Казань, я долго не отваживалась попробовать конину, пока голод не заставил меня однажды зайти в татарскую столовую на улице Баумана. Там было на редкость чисто, ну, прямо как в ресторане, и точно так же хорошо пахло. А пирожки с кониной оказались очень вкусными. В тот день я поняла, что голод может легко изменить мировоззрение человека. Да и разве корова не человек, а её мы едим без зазрения совести, так почему лошадь...

- Нет, не оч почмак,- ответила хозяйка, загадочно улыбаясь,- вы попробуйте.

Лишь теперь я ощутила аромат ванили, пирожки оказались со смородиной. Откусив кусочек, прикрыла глаза от удовольствия, а когда снова их открыла, передо мной уже стояла тарелочка с сотовым мёдом.

После обеда хозяин с зоотехником куда-то исчезли, а я пошла бродить по саду. Срывала недозрелые яблоки. Люблю всё кислое. В детстве я могла, не поморщившись, съесть два лимона подряд. Когда приходили гости, мой отец устраивал для них аттракцион. Он просил меня залпом выпить стакан мёда и закусить лимоном. То и другое я делала с большим удовольствием, но гости почему-то удивлённо восклицали и хлопали в ладоши. Чувствовала я себя при этом цирковой собачкой, получившей вознаграждение.

За обедом гостеприимные хозяева при поддержке зоотехника вынудили меня выпить ещё стакан их медового кваса, и теперь в голове у меня шумело.

Зато обратный путь уже не казался таким опасным, и руки мои сжимали грудь зоотехника не судорожно, а скорее даже ласково. Солнце давно перевалило на другую сторону небосклона, и жара стала почти невыносимой. Ветер душил меня в знойных своих объятиях, и тело моё горело.

Когда мы поехали вдоль реки, я вскричала:

- Окунуться! Давайте искупаемся!

Зоотехник послушно притормозил.

Купальника у меня не было, а купаться в белье и потом ехать мокрой… Выход один!

- Так,- строго сказала я,- вы идёте направо, подальше от меня, а я иду за те кусты налево. Договорились?

Мой спутник кивнул и послушно направился в указанном направлении.

Спрятавшись за развесистой ветлой, скинула с себя одёжки и прыгнула в воду. Вода была прозрачной, но не такой прохладной, как хотелось бы, жаркий день разморил и её, я имею в виду речку. Течение было медленным и ленивым. На юге мы с подружками часто ходили купаться нагими под покровом ночи. В это время на пляже появляться было запрещено, нас мог задержать пограничный патруль, но удовольствие стоило риска. Лишь тот, кто никогда не купался нагим, не знает, какая это радость!

Зоотехник бултыхался вдали от меня, было ясно, плавать он не умел. Приветственно махнув ему рукой, я поплыла в обратную сторону.

Вдоволь накупавшись, я подплыла к кустам. Когда я покидала водную юдоль… Зоотехник - в чёрных семейных трусах - был в нескольких метрах от меня, и он приближался.

Я громко что-то закричала и схватила первый попавшийся под руку предмет. Это была моя босоножка. Со свистом пролетев по воздуху, она угодила в лоб зоотехнику.

- Ты чё, с ума сошла? - сказал зоотехник оторопело и поднёс руку ко лбу.

- Может, и сошла,- кричала я, хватая вторую туфлю.- Ещё один шаг, и я…

Во мне было столько злости, что зоотехник отступил. Тем не менее, для пущей убедительности я замахнулась и второй босоножкой. Пробормотав что-то по-татарски, вероятно, какое-то ругательство, зоотехник развернулся и быстро пошёл прочь.

Всё ещё дрожа и глотая слёзы, я быстро оделась и стала искать улетевшую босоножку.

Зоотехник, тоже одетый, осторожно приблизился ко мне.

- Пора ехать,- сказал он, помолчал и добавил: - Только не пуляй в меня больше сандалиями.

- Ещё как пульну! - сказала я зло и обиженно,- ты нарушил уговор. Мы как договорились?!

- Я думал…

- Нечего думать… Договор есть договор, я думала, ты настоящий мужчина,- выговаривала я, не замечая, что перешла на «ты», словно то обстоятельство, что он видел меня голой, давало мне такое право.

Страх делал меня злой. Сначала напоили своей медовухой, не предупредив, что это за квас! Может, я и так выпила бы, но надо же знать заранее, что пьёшь. А теперь ещё…

- Ты нарушил договор,- повторяла я.

- Ты сама виновата,- сказал он примирительно.- Я тебя неправильно понял.

- А что тут понимать?! Человеку не хочется в мокром ехать на мотоцикле! Поэтому я и сказала, чтобы ты ушёл подальше.

- Ты же махнула мне рукой!

- А ты такой примитивный, что не понимаешь простой вежливости?

- Да, я примитивный. Все мужчины примитивные, и это не так плохо, как ты думаешь. А ты этого не знала?

Мы переругивались уже без эмоций. Взаимные упрёки сыпались легко, и они вроде даже сближали нас, я имею в виду, по-товарищески или по-родственному сближали.

Мы оба на четвереньках ползали по песку, то и дело заглядывая под куст, зоотехник помогал мне искать мою пропавшую босоножку.

- А ты классная девчонка,- наконец сказал он.- Я таких никогда в жизни не встречал.

- Чем это я классная?

- Смелая! Отважная. Себя не стыдишься. И постоять за себя тоже можешь. Не был бы я женат, сейчас же сделал бы тебе предложение.

Я не поняла, что он имел в виду, тогда он пояснил:

- Наши женщины даже дома купаются в рубашках. Мои мама и бабушка собственного тела никогда не видели.

- А твоя жена?

- Ну, жена…

Зоотехник вроде как смутился, и я не стала уточнять. Через минуту он сказал так, словно открыл мне большую тайну:

- И она, и я, мы ходим в баню.

Поиск босоножки ни к чему не привёл, она словно провалилась сквозь землю.

- Вот видишь,- сказал зоотехник, снова потирая лоб,- это тебя Аллах наказал.

Разозлившись, я швырнула куда-то в кусты и вторую босоножку тоже. Теперь я сама была босоножка.

Мы ещё недолго посидели на берегу.

- Научи меня водить мотоцикл,- сказала я.

Зоотехник согласился, но без энтузиазма в голосе, видимо, он всё ещё чувствовал себя виноватым, и поэтому не смог сказать «нет».

Из урока вождения, однако, ничего не вышло, ученицей я оказалась бездарной, мало того, я сильно обожгла ногу, приложившись к блестящей никелированной выхлопной трубе, горячей как утюг.

Когда мы подъезжали к зданию райкома, издали я увидела Юхана. Он топтался на крыльце, явно поджидая очередного собутыльника. Невидящий его взгляд был устремлён куда-то вдаль, а губы беззвучно шевелились.

Треск мотоцикла вернул его к действительности.

Оглядев меня с ног до головы, он остановил взгляд на моих босых ступнях.

- Что, потеряла? - спросил он, улыбаясь по обыкновению нехорошо и вроде как с намёком на что-то…

Да. Потеряла. Босоножки я потеряла!

Единственную мою пару…