Михаил Светланин. Стихи

Весна идёт,

Роняя с уст

Мой неумелый свист.

        Сигэнобу ТАКАЯНАГИ

Автор о себе. Родился на самом краю земли, в городе Норильске в 1970 году. Стихи стал писать вскоре после этого. Прозу позже.

По специальности тренер, но профессий освоено множество. Слесарь, грузчик, дворник, приёмщик стеклотары, водитель, охранник группы оперативного реагирования, коммерсант...

Всё это, вместе с частой переменой мест жительства, сильно помогает писать, особенно прозу.

Уже давно тайно мечтаю стать одним из авторов замечательного журнала «Казань», и, кажется, мечта моя становится явью.

***

Уступая разрухе, в дали колоннад

И вождей с поржавевшими спинами,

По окраине южной лачужки стоят

Переулочками тополиными,

Мокнет осень богатая в дни октября,

Разорённая позже. Овал фонаря,

Зарешёченный ржавчиной, этот

Охранительный ангел ночной мошкары

Льёт во тьму тёплый свет от

Смертной стужи промозглой октябрьской поры,

Просветляя извечных здесь луж зеркала

Тротуаров худых, тая в складках стекла.

Днём погаснет. Светила скупого венца

Не боясь, облака без пощады

Соберутся кропить прошлых лет образца

Рыжеватые кровли, фасады

И плащи, и помятые шляпы из фетра

На прохожих седых в переулочках ретро.

Обветшалый, затерянный, глохнущий мир.

Во дворах возле самого леса

Сторож верный хранит отсыревший эфир —

Тишина, благодати завеса.

День. В объятьях багряной своей красоты

Спеет в гроздьях рябина. Так, кажется, ты

Слышишь ясно сквозь осени морось и хлад,

Оставляя ступени разбитых порталов,

Старомодных духов разлитой аромат

В недрах этих пустых, постаревших кварталов,

Или, кажется, детство, сняв стёклышки с глаз,

В городах сиротеть всё не бросило нас.

Счастье

Счастье это большой старый город,

Приютивший юность когда-то, бродяжку

в цветной короне.

Счастье — двор, золотой от солнца в твоём районе,

Где идёшь, опять и силён, и молод.

Где так хочется жить беззаботно, безумно и вечно.

Если ты не один, если ты не один, конечно...

Счастье в ладонь ложится, рукопожатье

Или алое яблоко, привезённое с дачи.

Счастье — дар, ослепительный миг удачи —

Прошлых лет подружки теперь поцелуй и объятья.

Счастье — дочка, почти уже взрослая

с длинными волосами,

Когда смотрит она на тебя твоими глазами.

Но и память скитаний... Улицы без друзей,

Города без окон, где люди, точно глухие.

Годы нищенства, чьи-то слова плохие...

Эта память, коснувшись теперешней жизни твоей,

Превращает в сокровища, в россыпи золотые,

Как волшебная палочка, вещи и чувства простые.

He таял снег...

Не таял снег, убор глухой

Полям и травке луговой,

К морозу славная обновка,

Но март лучи сквозь тучи льёт...

Гляди-ка, по стеклу ползёт

Букашка, Божия Коровка!

Гляди, она уже летит,

Расправив крыльев рыжий шёлк!

Весне платить почтенья долг,

Лучи приветствовать спешит.

Хоть и тепло не наступило,

И снег под вечер налетит.

В лесу

Здесь вековые сосны-силачи

Шумят, и дятел тут стучит, стучит.

Здесь мотылёк, проживший только день,

Твой взор украл, летя сквозь свет и тень.

Ты тут повсюду видишь бытиё,

Здесь жизнь кругом, она очам несметна...

Здесь даже одиночество твоё

Средь этой жизни пёстрой не заметно.

Утром синим...

Утром синим идёшь, не сутулясь в плечах.

И в глазах, и вокруг светло.

Боль проходит, и снова кровь горяча,

И растаял снег, и бледным рукам тепло.

Ты идёшь по задворкам, по старым кварталам, деля

С воробьями апрель, с детворой золотистые лужи...

Ты счастливый. Наверное, как тополя

Нынче в чудные дни после снега и стужи.

Элегия

Деревья старых парков городских,

С годами лучше понимаешь их,

Хотя б отчасти.

Их, окружённых сорною травой,

Забытых всеми (может быть, и мной)

Во дни ненастья.

А статуи тех парков, средь их бед

Печать хранящие упрямо столько лет

Античных вкусов.

Ты поневоле им рукой махнёшь,

Когда усталый или пьян бредёшь

В избытке чувств.

И как-нибудь, когда не будешь злой,

Когда, вдохнувши пыли золотой

С листов осенних,

Вдруг остановишься и встанешь в полный рост,

Тебе покажется, что ты велик и прост

В своём забвенье,

Как этот парк. Ты так же одичал,

Ты позабыл историю начал

Своих тропинок,

И над тобой лишь синий небосклон

Один, да звёзд сиянье. Так и он

Глядит с картинок

Художника, чья акварель одна,

Чья кисть способны оправдать сполна

Дерев невзрачность,

Глядит, насквозь пронизан синевой,

Храня лучам, для их игры живой,

Свою прозрачность,

Как ты хранишь тут, в городской глуши

Живую тайну ветреной души.

К реке

Шуршат осколки высохшего щебня.

Спешу к реке. Прибрежная сосна

Уже для ока жадного видна

Хвоинами взъерошенного гребня.

Вот берег, этот дом для сотни трав,

Нагим почти купальщицам раздолье.

Вдохну речного ветра и стремглав

В поток нырну, и вздрогну поневоле.

Плыву. Спешит за мною стрекоза,

Друг камыша и хлябей полусонных,

И солнца луч, дробясь в волнах зелёных,

Печёт затылок, ослепив глаза.

Алмазы брызг и в пухе небеса

Меня вокруг и золотые блики,

И детворы восторженные крики,

И загоревших женщин голоса.

Я в забытье младенческого сна,

Где всякое мгновение целебно...

О Небеса, как плоть моя волшебна,

О Боги, как душа во мне сильна!

После долгой разлуки...

Когда я гостем возвращаюсь в дом,

Меня встречает гомон воробьиный.

Ду Фу.

После долгой разлуки на месяц вернёшься домой

И живёшь точно гость, точно кто-то заезжий, чужой.

Вдруг подумаешь, всё перепуталось как-то кругом,

Не понять, где ночлег, где приют, где чужбина, где дом.

Весть узнают в квартале. Сойдутся под вечер друзья

И глядят на меня, как сквозь сон, будто сказочный я.

И с друзьями, по ком тосковал, неудобно молчать.

Говорить соберёшься, не знаешь, про что рассказать.

Сто весёлых друзей, возле каждого бочка вина.

Но вином не пьянеешь, хоть пей эти реки до дна.

Ходишь пьяный от шуток, которых не слышал давно,

Да от песен, которые, право, старей, чем вино.

Да ещё от тоски, что уедешь опять на года,

Что со всеми вот так посидишь уж едва ли когда.

Наброски в гостях

Поймавший столько дней пленительного счастья,

Сам пойманный не раз холодною рукой

Житейских бед, житейского ненастья,

Ты сорок лет прожил. Теперь, как царь какой,

Среди родни — краса своей породы,

Среди друзей, с кем убегал тоски,

С кем ёрничал, грешил во всяки годы

И метил шрамами и лоб, и кулаки,

Сел за столом отметить юбилей.

Пить память прожитых и счастье новых дней...

И сам не знаешь, плакать ли, смеяться

Лоскутной жизни минувшей своей.

Миллениум

Так учила меня зима

В то далёкое светлое утро.

И стелила снега сама

Новый лист, чистый лист как будто.

«Забудь свою муку, свой стон.

Забудь, забудь. Смотри

На снег и увидишь сон

В котором свет, снегири.

Там белые небеса,

Там новенькие салазки.

Ведь снег, это давняя сказка

Про детство на полчаса.

Ах! Одежды его на всех!

Царь, нищий — никто не в обиде.

Ведь снег, это чей-то смех,

Ирония в чистом виде.

И столь благородная роль.

Пусть сердце невзлюбит стужу,

Но вьюга задует боль,

Но стужа научит душу

Среди белизны сплошной

Блеснуть, как на солнце иней,

Мальчишеской, чуть смешной

Мечтой о весне. А ныне

Снег падает. Занесло

Округу и льдом сковало.

Снег лёг, и душе светло.

И так сколько раз бывало?..»

Так учил меня месяц январь.

Осязая снежинок соцветья,

Я шагал сквозь белую хмарь

Первым снегом тысячелетья.

***

Hills of Annesly, bleak and barren...

Лорд Байрон

Места унылые, где юность отцвела,

Я ваше не забыл очарованье.

Любовь, мечта моя и наказанье

Меня по этим улочкам вела.

Её желания и приказанья,

Капризы и безумства без числа.

Меня и ныне, грешного, влечёт

Идти сюда порой сырого лета,

Так властна надо мною память эта...

Здесь страсть моя теряла горький счёт

Мольбам нечаянным, порывам без ответа,

Страданиям без мести в свой черёд. 

Bellum omnium contra omnes*

И нет обители больной душе

Ни в снах, ни в яви.

Но всюду лишь тоска о барыше,

Да взгляд лукавый.

Да толпы перепуганных, больных,

От горя хмурых.

В чертогах каменных, во храмах золотых...

Как в тёмных тюрьмах.

Лишь иногда надежда заблестит,

Рассеяв смуту.

И с этим миром будто примирит,

Пусть на минуту.

Но смерть кругом, ты зришь её одну,

И стынет темя.

И надо продолжать войну

Всех, всех со всеми.

Придёт октябрь, нагрянут холода

И с ними жажда

Любви, тепла, которых нет следа.

Вот так однажды

Ты вдруг поймёшь, что от грехов далёк,

Что неподсуден,

Поскольку дико, дико одинок

И бесприютен.

Променад

В цветном потоке уличных огней

иду по камушкам старинных мостовых,

гуляю средь фасадов вековых.

Здесь всюду царство памяти моей.

И всюду, словно гости прошлых дней,

кружатся тени выбывших до срока

друзей исчезнувших. И средь теней

душе не так, не так уж одиноко

в потоке пёстрых городских огней.