Отрывок из романа Дании Жанси — «Путешествия Лейлы»

И тут Лейла поняла: она совсем не знает, что дальше. Ни координат фермы Давида, ни даже названия района, где тот живёт, ей не известно. Адрес для писем остался в блокноте, который украли с сумочкой и деньгами. Только Иньязура, ближайший к ферме город — всё, что помнила Лейла. А чудная попутчица даже не говорит на английском, смотрит теперь с тревогой. 
Вдвоём они спрятались в пря­моугольной тени остановки. Долго сидели на кромке пыльной дороги, смотрели на выцветший луг с невысокими кустиками и глиняными домиками. Машин не было, люди продолжали идти по обочине. Лейла достала хлеб и маленькие несладкие бананы, последнее, что у неё осталось из еды, угостила Нубу, допила воду из своей деревянной бутыли. «Санрайз вилла, Санрайз вилла», — всплыло в памяти из разговоров с Давидом. Она повторила несколько раз это название попутчице. Та теперь спрашивала прохожих на суахили и других языках, иногда звучало и заветное «Санрайз вилла». В конце концов два мальчика обрадованно закивали и вызвались их проводить. Теперь и они вче­твером шли по обочине, как персонажи видеоинсталляции музея. Проходили и деревеньки с невысокими хижинами, и широкие луга, и поля, и сплошные заборы, и большие дома. Солнечный день только разыгрывался, а воды уже не осталось. Лейла начинала порой сползать во влажный горячий туман, очередное беспокойное видение, которое или испарялось, или переходило в тошноту. Так бывало раньше, перед обмороками.
Они шли и шли. На ногах держала только мечта увидеть Давида ещё раз и полная задора улыбка Нубы. Та будто и не устала после многочасовых переездов и бесконечной ходьбы. Мимо про­мчался, жужжа, мотоцикл. Лейлу как рой москитов ужалил: не ловушка ли, не замышляют ли чего мальчишки. Но искорка тревоги лениво проплыла по задворкам сознания и угасла. Не было сил ни менять что-то, ни даже думать про новый план действий. Каждая частичка энергии нужна была сейчас, чтобы только продолжать идти. 
Скоро добрались до огромных ворот с надписью «Санрайз вилла». По иронии вместо обещанного в названии рассвета за створы как раз заходило тяжёлое солнце. Лейла отдала мальчишкам почтовую марку. Те возбуждённо запрыгали и убежали, а они с Нубой забарабанили из последних сил по железным воротам. Стучали и стучали. Далеко и негромко залаяли собаки. Потом ближе, громче, и ворота распахнулись. Тупой болью в голове отразился розово‑красный закат, а к ним вышел темнокожий жилистый старичок. Не Давид. За спиной простирался фиолетовый под небесным светом газон и большой дымчатый дом, похожий на облако. Всё медленно размывалось. 
— Давид, Давид? — громко, как одержимая, повторяла Лейла, показывая пальцем на дом. 
— Да, да, проходите, — изумился на отличнейшем английском старик, — Давид на охоте, но скоро вернётся. Меня зовут Майкл, я его управляющий, — жестом пригласил их пройти в сторону дома. 
Нуба перекинулась с ним фразами на непонятном языке, а Лейла теперь сильно засмущалась и молчала. Было неудобно, что она с порога вела себя так невоспитанно. Не сразу набралась смелости. 
— Извините, мы просто очень устали, даже не представляете, чего натерпелись в пути, — откуда‑то появились силы улыбаться, — я Лейла, а это моя подруга Нуба. 
Тот учтиво кивнул и провёл обеих в просторную гостиную. В проёме дальней стены был выложен камин из кирпича, а на стенах висели шкуры леопарда и других животных. Что-то смутно промелькнуло в голове: она уже это видела. Майкл жестом пригласил их сесть на диван, принёс графин с водой, а чуть позже высокий железный чайник, молочник и поднос с печеньем. 
Лейле было здесь на удивление хорошо. Появилось странное, знакомое только по отрывочным снам чувство — она дома. Да, именно это место, как и ощущения от него, возникали во сне уже много раз, только поймать такие воспоминания до сих пор не получалось. Гостиная утопала в тёплых оттенках, была домашней, пусть её огромные размеры, тяжёлая мебель и шкуры животных на стенах делали обстановку избыточной, придавали вид музейного замка. Лейла заметила, что Нубе неуютно, та сжималась на краешке дивана, растерянно озираясь. Теперь уже Лейла старалась подбодрить улыбкой новую приятельницу. 
После долгих часов под солнцем прохлада кружила голову, делала Лейлу лёгкой, невесомой. Немного она продержалась, а потом, по всей видимости, уснула. Потому что очнулась уже от тёп­лых и знакомых прикосновений и низкого, такого настоящего голоса Давида: 
— Ого-го, смотрите, кто тут у нас! Проснулась? — На Лейлу смотрели восторженные, необъятные глаза, такие же, как на детских фотографиях Давида, которые они часто смотрели потом вместе. 
Лейла, продолжая плыть в морских волнах из сна, была уже и здесь, на диване в гостиной, рядом с другом. Не в силах сомкнуть губ и перестать улыбаться, повторяла: 
— Давид, Давид... 
Можно было теперь расслабиться, даже заплакать. Друг обнял, поцеловал Лейлу в макушку. Нуба и Майкл стояли в стороне и тихо умилялись на своём непонятном языке. 
— Приехала, моя хорошая, — успокаивал Давид. 
Он попросил Майкла выделить комнаты им с Нубой, чтобы отоспаться до ужина. Лейла не помнила, как прошла в комнату, такой была уставшей, но уснуть не могла. Вышла обратно в гостиную, попросила позвать Давида, и вместе они отправились к ближайшему озеру. 
Там было дико и красиво. Несообразно большие листья самых разных форм: круги, овалы, толстые линии и зигзаги — росли и вдоль берега, и на другой стороне озера. Лейла поймала себя на мысли, что это не было искусственным, как в саду клиники, а веками зеленело и буйствовало само по себе, безо всяких шлангов и подпорок. Эта природа завораживала, погружала в странный и прекрасный мир настоящей жизни. 
— Может, нам всё-таки пожениться? — спросил Давид безо всяких предисловий. Страх прошёл через Лейлу насквозь, что-то тоже очень настоящее. 
— В смысле? 
Разговор не клеился, любая попытка сказать что-то напоминала комедию положений, и скоро Лейла убежала в свою комнату. Отказалась от ужина и долго‑долго плакала навзрыд. В ней, уже не таясь, прямо и честно разыгрывалось огромное по силе чувство. Оно обнажало всё болезненное, нежное: было невыносимо страшно, никакой защиты, нечем прикрыться. Кто-то приходил и стучал в дверь комнаты, только на третий раз она открыла. На пороге стояла Нуба с тарелкой сэндвичей, улыбаясь беззубой улыбкой. 

Спустя несколько месяцев Лейла с Давидом сидели на одном из ещё незасеянных полей, накинув шкуры и бычьи хвосты поверх лёгкой одежды. Их и нескольких гостей-буров плотным кольцом окружили сотни темнокожих работников окрестных ферм, все в платьях, накидках и костюмах из двух видов одинаковой пёстрой ткани. Лейла и Давид уже второй или третий час слушали, казалось, одну и ту же монотонную песню, что тянули по очереди совершенно разные люди. Нуба спросила вначале, можно ли гостям спеть несколько песен в честь друзей и родных невесты и жениха, только длилась каждая такая песня, как выяснилось, больше получаса. 
Но деваться было уже некуда, это был день их свадьбы. Проплакав всю первую ночь на ферме, наутро Лейла решилась сказать «да» и ни минуты об этом не пожалела. Давид показал себя отличным хозяином — всё в доме было по уму, оказался он и нежным, заботливым мужем. Свадьбу пришлось отложить на несколько месяцев, потому что Лейла не хотела венчаться по христианским традициям, а Давид — по мусульманским. Они ездили несколько раз к местным пастору и шейху за решением, но те так ничего и не придумали. Благо Нуба предложила провести всё по традициям местных темнокожих племён и рьяно взялась за приготовления. 
Из родных у Давида осталась только двоюродная тётушка Берта, набожная протестантка, которая, как только услышала про церемонию в поле, сразу же сослалась на нездоровье и приезжать отказалась. Лейла отправляла приглашение Кармелите, но та не могла приехать так быстро. Поэтому гостей от имени молодых собирала Нуба, она же закупила каждому из пришедших ткани для нарядов на свадьбу и оплатила портных. И на самом торжестве гости иска­ли прежде всего её одобрения, протягивая свои заунывные песни или позже, выстраиваясь в очередь к молодым с подарками, одеялами и статуэтками. Впрочем, Нуба или, как теперь её называли на ферме, мама, благодушно кивала каждому, так и светясь гордостью и радостью за молодых. 
Послушно дослушав все песни, жених с невестой переместились с гостями к другому полю перед домом, где помощники Нубы раздали каждому угощение: чипсы, кукурузную кашу с козлятиной и бутылочку лимонада. Наутро Лейла и Давид вдвоём поехали в ближайшую от фермы Иньязуру, чтобы расписаться в мэрии. Вскоре Лейла начала пить синие таблетки из Палестины, и, возможно, необычайное спокойствие и счастье будущих месяцев объяснялось именно этим. Пока же настоящее ещё не казалось настоящим.