Поневоле о любви или Навязанное небо

«Нездешние женщины» — первая книга прозы автора пяти поэтических книг. Вышла в Казани в самом конце прошлого года.

Она состоит из трёх блоков: рассказы разных лет, повести и эпистолярный роман. Издана при финансовой поддержке Министерства культуры России при содействии Союза российских писателей.

По всем законам аэродинамики майский жук летать не должен — но он об этом не знает и летает,— говорят авиаконструкторы.

Стриж не может взлететь с земли — коротки лапы, велики крылья. Он обречён родиться и жить в небе, земля — только для смерти… Одна из ошибок Главного Конструктора? Но стриж — выжил.

Мы, бывает, тоскуем, что обделены счастьем полёта, завидуем птицам. А стриж не знает, что обделён землёю — посему доселе жив.

Без неба нет жизни — но и всё время жизни в воздухе не проведёшь. Отчего люди не летают? — ещё раз грустно спроси — и шагай по земле. На ней — хлеб.

Неба нужно не так уж и много, по чуть-чуть совсем, но — почаще… А как плохо, когда его в тебя жребий силком пихает. Взыскующих Града героинь титульного романа Арямновой странное, страстное, страшное нестроение жизни Ягой на лопате суёт в печь. Вот оно, Солнце,— рядом совсем.

«Жизнь, по всей вероятности, не прощает уходящих от неё фантастов, мечтателей, восторженных. И цепляется за них и грубо толкает под бока: «Будя дремать, продери глаза, высоко занёсся...» Назвать это мудростью жизни — страшно. Законом, скорее...»,— говорит А. Н. Толстой. 

Лев же Толстой прищучивает поэзию: стихи, мол, писать — что за плугом плясать… Но соль на лопатках пахаря — не плугом единым добывается ведь! Арямнова-поэт, наверное, чуть раньше проклюнувшая скорлупу, чем Вера-прозаик, не плещется только в водоёмах сплошного «love and moon above»! Как можете вы быть счастливы, когда у вас благородное сердце, восклицает де Гийерага. Благородное сердце сострадает и бомжу, и старушке пенсионерке, и алкоголику с личным собственным чёртом.

Распятый земным крестом страдания и сострадания поэт насильственно возносится в небеса. Он ли не молил пронести чашу мимо! Но — как бы ни выглядел его сад, он, ежели не из пластика,— всегда в Гефсимании… «Без отвращенья, без боязни я шёл в тюрьму и к месту казни, в суды, в больницы я входил. Не повторю, что там я видел... Клянусь, я честно ненавидел! Клянусь, я искренно любил!» — вот эта, постулированная Некрасовым необходимая ипостась литератора, как Человека, была дарована Вере Арямновой солёной страдой совестно`й журналистики.

Поэт и Гражданин — две бинарные половинки, детонирующие автора прозы. Чин чинарём они в наличии здесь! Как поэта и журналиста социально-культурной тематики Веру знают в Татарстане и Костроме. А вот рождение Евы прозы в читательском восприятии происходит Здесь и Сейчас. Важный рубеж, инициация, рукоположение!

Мощный свод представляемого сегодня собрания текстов объемлет где-то две трети созданного автором в прозе разных направлений. Изумительно хорошо, что в этой радуге найдёшь себе счастье широкого размаха качелей — от малых форм и повестей до эпистолярного романа (де Лакло) — в наше время редчайшего!

«Ты взвешен на весах и найден очень лёгким» — Валтасар ветром уносится в бездну. Предельно гружёная транспортная авиация книги Арямновой тяжелее воздуха — не для кульбитов! Везём боеприпасы и провиант, эвакуируем раненых… Здесь не воздушные шарики семантических игр! «Любовь есть Глагол» — живому таким императивом автору Текста — небо есть Твердь. Определяет всё только интонация, детонация Боли и Правды.

В журнале «Наука и жизнь» в семидесятых Сергей Образцов напечатал статью «Осторожно — искусство! Осторожно — дети!» Сказал в ней, что архинеправильно навязывать литературе вывеску «В мире прекрасного».

Что же, он говорит, по-вашему, прекрасного в смерти Ивана Ильича? В том, как он мучительно гниёт заживо? В том, что к его ложу приходит подросток-сын с бледным лицом онаниста? Гениальная вещь, но «прекрасное» здесь не причём.

Один из рассказов Веры Арямновой зовётся «Синица в небе». Его в новой книге нет, но он — всё о том же. О том, что на свете счастья нет, но есть покой и воля. О том, что нет правды на земле, но правды нет и выше. О том, что «на всех стихиях человек — тиран, предатель или узник». О том, что

«…куда ни странствуй, всюду жестокость и тупость воскликнут: «Здравствуй, вот и мы!»

Ну, и о любви поневоле: «Кончаю повесть, очень скучную, так как в ней совершенно отсутствуют женщина и элемент любви. Терпеть не могу таких повестей, написал же как-то нечаянно, по легкомыслию…» — пишет Чехов Авиловой. И он же, в записной книжке: «Если пишешь о женщинах, то поневоле должен писать о любви». Говоря о книге Веры Арямновой, сетовать на отсутствие элемента любви не приходится, ведь это книга о женщинах.