Логотип Казань Журнал

Видео дня

Показать ещё ➜

ЧИТАЛКА

Посвящение учителю. Лес Бианки. Монолог провинциальной артистки

Журнал "Казань", №. 3, 2014 В Казани вышла книга пьес и прозаических произведений Александра Воронина - писателя и журналиста, актёра и режиссёра, преподавателя Казанского театрального училища, председателя Казанской городской организации Татарстанского отделения Союза российских писателей. Объёмистый сборник - некий итог многолетнего творчества автора. Он посвятил её своему Учителю драматургу Виктору...

Журнал "Казань", №. 3, 2014
В Казани вышла книга пьес и прозаических произведений Александра Воронина - писателя и журналиста, актёра и режиссёра, преподавателя Казанского театрального училища, председателя Казанской городской организации Татарстанского отделения Союза российских писателей.
Объёмистый сборник - некий итог многолетнего творчества автора.
Он посвятил её своему Учителю драматургу Виктору Сергеевичу Розову.
А для того, чтобы рассказать о его роли в своей творческой судьбе в послесловии к книге, сел за письменный стол 21 августа 2013 года.
В этот особенный день для Александра Геннадьевича и для всех, кто любит театр, исполнилось сто лет со дня рождения Виктора Розова.
Впервые я услышал о нём ещё в школе, когда пришёл в драмкружок при клубе Мехзавода в городе Куйбышеве. Нам о нём рассказывала режиссёр Александра Ильинична Мжельская. Но розовских пьес я тогда не читал.
Когда учился в Казанском театральном училище, преподаватель мастерства актёра народный артист республики Вадим Григорьевич Остропольский предложил мне подумать над ролью Алёши в розовской инсценировке «Братьев Карамазовых». И с того времени этот роман стал самым любимым моим произведением Достоевского.
В дипломном спектакле по знаменитой розовской пьесе «В добрый час!» я должен был играть другого Алексея, приехавшего из Сибири в Москву поступать в Тимирязевку. Тогда я знал эту пьесу почти наизусть, поскольку она шла в Казанском ТЮЗе, где я играл в ряде спектаклей, а по вечерам подрабатывал звукооператором. И смотрел «В добрый час!» раз двадцать, не меньше, точнее, слышал текст из радиорубки. И без шпаргалки знал, когда надо включать очередную музыкальную заставку.
Известный казанский драматург Диас Валеев, в «Литературную мастерскую» которого я принёс свои первые драматические опусы, посоветовал мне поступать в Литературный институт, но не заочно, а на дневное обучение.
- Только к Розову! Иначе, ради корочки, учиться не имеет смысла. В литературе диплом не играет роли. Виктор Сергеевич - это явление. А ходить к нему на семинары драматургии могут только очники. Или вы всю жизнь хотите в ТЮЗе зайчиком скакать?
В то время, кстати, я действительно играл в ТЮЗе роль зайца. И мне она очень нравилась. Как и вообще актёрская работа. Но мечта учиться у Розова оказалась заманчивей. И первого сентября 1981 года я впервые увидел Виктора Серге­евича, когда тот знакомился с первокурсниками. Он очень оживился, когда я назвал свою профессию. И ещё больше обрадовался, когда узнал, откуда я приехал.
- Я тоже начинал актёром в ТЮЗе,- сказал Виктор Сергеевич.- А с Казанью у меня связаны самые страшные страницы жизни. У вас на улице Тукаевской ещё работает клуб меховщиков? В годы войны там располагался госпиталь, помню, в нём я месяц пролежал в палате смертников…
На занятиях со студентами семинара драматургии Розов часто вспоминал те или иные моменты своей жизни, охотно и подробно делился с нами впечатлениями от зарубежных поездок. Многие его рассказы я не просто помню до сих пор, они оказали на меня большое влияние. Больше всего поразило, что «живой классик» свои пьесы тоже выносит на обсуждение - и внимательно выслушивает замечания своих студентов. И не просто демократии ради, в этом был весь Розов! Сам не признавал авторитетов, но и себя на пьедестале не представлял. Не скрывал, что тоже учится у нас, молодых, и в этом была его главная педагогическая концепция.
Наверное, у него были любимчики. В то время, когда я поступил в Литинститут, на семинаре у Розова учился Владимир Малягин, чья пьеса «НЛО» шла в «Современнике», а также Александр Сеплярский, Нина Садур и Мария Арбатова - входившие тогда в число известных молодых драматургов. И мне было, конечно, лестно, что Виктор Сергеевич и меня, первокурсника, заметил. Иногда даже в гости к себе приглашал, в огромный писательский дом, увешанный мемориальными досками. Мы беседовали в его рабочем кабинете. И я сидел на знаменитом сундуке, где Розов хранил черновики и рукописи. На том сундуке он спал в студенческие годы, когда снимал угол в келье Зачатьевского монастыря…
Мои пьесы на семинарах Виктор Сергеевич хвалил, и это окрыляло (фамилия у меня такая). Лишь однажды при всех разругал в пух и прах мою инсценировку романа Жюля Верна, которую мне заказал завлит Казанского ТЮЗа Юрий Алексеевич Благов… Розов рассказал, как сам писал инсценировку «Братьев Карамазовых» (ту самую, в которой я репетировал роль Алёши) и не боялся переписывать самого Достоевского. Резкая розовская критика подействовала на меня лучше, чем похвалы. Я серьёзно переделал инсценировку, а попутно многому научился. Замечания Розова по построению пьесы, авторским ремаркам и другим драматургическим мелочам - всё это и сейчас помогает мне в работе.
Но помимо профессиональных тонкостей Виктор Сергеевич учил нас главному, что называется, на своём примере. В 1983 году (я учился на третьем курсе) готовились отмечать его 70-летие, которое совпало с полувековым юбилеем самого Литинститута. И Розов как будто заранее подгадал - именно в это время он написал и прочёл нам на семинаре свою новую пьесу «Кабанчик». Про сына первого секретаря горкома партии, которого сняли за то, что своровал миллион (рубль тогда официально котировался к доллару один в один). Антисоветская по всем статьям пьеса была написана на основе реальных событий. Как сказал нам Розов: «Любому из вас за такую пьесу сломали бы жизнь и судьбу. А мне ничего не смогут сделать, стар я бояться…»
Ему должны были дать звание Героя Социалистического Труда. Не дали. Собирались снять юбилейный вечер на Центральном телевидении, в концертной студии «Останкино». Отменили съёмки. Юбилей прошёл скромно, в газетах о нём не писали. А юбиляра вызвали на заседание секретариата Союза писателей СССР. Разбирали личное дело товарища Розова В. С., посмевшего написать «плохую пьесу». На заседание явился большой чин из ЦК партии, чтобы разнос прошёл как положено. Генералы от литературы, все как один, осудили драматурга Розова. Один Афанасий Салынский вдруг заявил, что ему пьеса понравилась. А сам Виктор Сергеевич в последнем слове поблагодарил своих товарищей, но остался при своём мнении: пьеса нужная, острая, полежит лет семь, а потом всё равно пойдёт… Перестройка случилась раньше. Уже через три года «Кабанчик» с успехом шёл по всему миру.
Розов не просто учил нас писать пьесы. Но и старался помогать с постановкой. В частности, пригласил к нам на семинар Эмиля Брагинского, писавшего пьесы с Эльдаром Рязановым (по ним сняты самые известные их фильмы «Ирония судьбы», «Служебный роман», «Забытая мелодия для флейты»). Брагинский возглавлял на «Мосфильме» объединение комедийных фильмов и жаловался, что не хватает современных комедий. Виктор Сергеевич тут же предложил почитать пьесы своих студентов. А потом дал мне адрес и телефон Брагинского. Эмиль Вениаминович хвалил мои комедии, обещал показать их на студии… Но к тому времени я окончил Литинститут и вернулся в Казань, у меня не было возможности появляться в Москве часто и напоминать о себе.
А Брагинский вскоре умер.
Мою первую пьесу «Четыре вечера и одно утро» взяли к постановке в Казанском ТЮЗе, но в Министерстве культуры боялись, «как бы чего не вышло» (хотя и запрещать не решались). Директор ТЮЗа посоветовал обратиться к Розову, не напишет ли тот по поводу моей пьесы письмо в Минкультуры ТАССР. К мнению классика не могут не прислушаться. Виктор Сергеевич неожиданно быстро мне ответил. И для министерства рецензию написал самую расхвалебную… Так что дебютом своим на сцене я обязан Учителю. И знаю, что не я один.
Позже, приезжая в Москву, я заходил в Литинститут, бывал на семинарах. Но Розова уже не застал. Вела семинары известный театральный критик и замечательный педагог Инна Люциановна Вишневская - постоянная помощница Розова. Виктор Сергеевич последние годы тяжело болел и в Литинститут выбирался всё реже.
Когда его не стало, у меня сама собой сложилась пьеса-инсценировка по автобиографической прозе Розова. Точнее, история одного года из жизни в Казани. Ко мне обратился Алёша Калиничев, который должен был ставить в ТЮЗе дипломный спектакль. Руководство театра поручило ему постановку к 60-летию Великой Победы. Пьесу «Прикосновение к войне» про молодого Виктора Розова я написал за две недели. А вскоре - первый и последний раз в жизни - увидел Учителя во сне. Он не хвалил мою инсценировку по своей прозе. Но я понял, что стать героем нашего спектакля он не отказался.
Премьеру играли для ветеранов Великой Отечественной войны. В спектакле использовали кадры из легендарной картины «Летят журавли» - единственный советский фильм, получивший Гран-при на Каннском кинофестивале и признанный лучшим отечественным фильмом ХХ века, режиссёр Михаил Калатозов снял по сценарию Виктора Розова.
Жизнь моя после Литинститута складывалась так, что я надолго ушёл в прозу. Да и «проза жизни» затянула - лихие девяностые прошлись по всем нам тяжёлым ельцинским катком. После того «Прикосновения» к прозе Розова меня снова стали посещать драматические задумки… Так сложилась книга. Я посвятил её Учителю - великому драматургу Виктору Сергеевичу Розову.
Лес Бианки
Монолог провинциальной артистки
1
Мы сдружились на первом курсе, и даже не в первый день занятий, а тремя днями раньше - будущих первокурсников обязали участвовать в массовках Дня города. Судьба свела нас в чреве гигантской рыбы, которую Анька, Пуфик и я должны были нести перед трибуной. Причём нашей рыбине нужно было двигаться не по прямой, а петлять и вилять хвостом. Хвостом виляла я, Анька шла впереди и смотрела в прорезь рыбьего рта, а Пуфик оказался между нами - на его широких плечах лежала основная тяжесть рыбьего каркаса.
От согласованности наших действий зависело, будут ли движения чучела похожи на то, как плавает рыба в воде. Пришлось тренироваться. И радоваться, что наше участие в городских торжествах ограничится лишь этой короткой проходкой в праздничной процессии.
В процессе репетиций случился маленький инцидент: Пуфик несколько раз неуклюже ткнулся Аньке в зад. Поскольку руки у него были заняты рыбьими костями - понятно, чем именно. Анька в перерыве заметила, мол, такая поза её не слишком вдохновляет, а тот вместо того, чтобы извиниться, стал уверять, что она может не беспокоиться, девушки его не волнуют… В общем, намекнул на свою нетрадиционную ориентацию. Меня от такого признания передёрнуло, а Анька засмеялась и заявила, что теперь спокойна за свою честь и согласна взять Пуфика в подружки.
Вот и Пуфиком она его прозвала, потому что Винников под тяжестью рыбьего каркаса отдувался и пыхтел точно так, как медвежонок в знаменитом мультике. И звали по паспорту Михаилом. Впрочем, он предпочитал, чтобы друзья называли его Майклом. Он любил не только песни Джексона, но и копировал весьма похоже танцевальные па поп-короля. Только комплекцией на кумира не походил, наоборот, был полноват, мягок, толстогуб. Вот уж точно - Пуфик.
День города мы решили отметить, как только освободимся от ненавистной рыбины. Прошли в колонне, сдали реквизит устроителям праздника и отправились гулять по городу. А вечером Анька повезла нас к себе на дачу. Садовое общество находилось на берегу реки Шексны, и нам очень хорошо был виден праздничный фейерверк, украсивший вечернее небо над городом Волоковом.
К ночи стало прохладно, и Анька предложила истопить баню. Ведь Пуфика можно смело брать с собой. Я пыталась отказаться, и Анька меня разоблачила. Да, я была девственницей, но почему этого нужно стесняться?
Аньку мои откровения привели в восторг, она заявила, что сразу так и подумала. Но не стала убеждать, что ранний сексуальный опыт так уж необходим. Каждый должен сам решать личные проблемы. В общем, в баню они меня затащили. Там Пуфик на деле доказал, что молодые голые девушки его не возбуждают совершенно.
Надо мной Анька сразу взяла шефство, так как я плохо знала город. И стала водить по ночным клубам, причём Пуфик часто навязывался к нам в компанию. Она платила за всех, ведь её отец был бизнесменом - ни в чём единственной дочери не отказывал. А нам, приезжим, загульная жизнь была не по карману.
Как и полагалось студентам-первокурсникам, до сессии жили мы весело. Тем более, будущая профессия обязывала - в институте культуры мы учились на режиссёров массовых представлений. Честно говоря, я втайне мечтала стать актрисой, но в театральные вузы Москвы сразу срезалась, поэтому и выбрала культпросветфакультет заштатного «кулька». Анька же благодаря папиным возможностям вполне могла учиться и за границей, однако предпочла остаться дома в своем «вонючем Волокове». Она одна на курсе совершенно искренне мечтала стать культорганизатором, создателем грандиозных шоу, ярких медийных проектов. А для этого не грех и в чреве рыбы пройтись по главной площади - надо набираться опыта, начиная с участия в массовках.
Наша троица многих на курсе раздражала, про нас всякую чушь плели. Насчёт нетрадиционной ориентации Анька сразу заявила: да, мы относимся к меньшинствам, но по башке «большинству» настучим, если кто только подумает или что про нас скажет. Пуфика такое заступничество явно ободрило, но мне не очень нравилось, что меня записали в «неформалки». Анька меня успокоила: моя девственность будет в полной безопасности, если я стану выдавать себя за асексуалку. Просто для прикола. Дескать, добровольный отказ от секса - и никаких добрачных связей.
Себя же она объявила бисексуалкой. И с тех пор взяла себе имя Бианка. Даже на экзамен по мастерству актёра выбрала отрывок из шекспировского ­«Отелло», где играла куртизанку Бианку. Пуфик был её лейтенантом Кассио. Мне досталась роль Дездемоны, но сомневаюсь, что я с ней справилась.
Наверное, мы так быстро сдружились ещё и потому, что были уж очень друг на друга не похожи. Увалень Пуфик с его вычурными манерами, простоватая и грубая Анька… Про себя ничего говорить не стану, скажу только, что меня вряд ли назовёшь яркой и юркой. Возможно, мы в чём-то дополняли друг друга, а может, нам просто было втроём весело и легко.
Ржали мы по любому поводу. А чаще без всякого повода. Однажды Конь, наш староста курса, неосторожно высказался:
- Вам только палец покажи…
И Анька тут же ему показала. Средний. Все покатились от хохота! Кроме общепонятного смысла того жеста, весь курс был в курсе, как настойчиво - и безуспешно - Мишка Конов добивался Анькиного расположения.
2
Студенческие годы пролетели, словно песня! А когда пришла пора определяться после института с распределением, мы все поняли, что работы для выпускников «кулька» в нынешней России не предусмотрено. Все клубы и Дома культуры превратили в торжища. В оставшихся работали лишь платные кружки. Так что культорганизаторам делать в храмах культуры было нечего. И пошли мы устраиваться, кто куда может.
Я поехала в Казань, где после пожара в тюзе труппа осталась без главного режиссёра. Мне предложили сразу ввестись на Ариэля в шекспировскую «Бурю». Роль небольшая, но подвох был в том, что дух воздуха, преображённый волшебником Просперо в нимфу, по задумке режиссёра весь спектакль щеголяет обнажённой грудью. До меня эту роль великолепно играла актриса, которую потом пригласили в Питер играть… короля Лира! Мне, конечно, с ней было не сравниться, не то что талантом - даже бюстом. Но я мужественно выдержала это испытание, за что и была принята в штат актрисой. Хотя меня честно предупредили, что в обозримом будущем ролей может не быть.
Так я стала «артисткой погорелого театра». Мы играли сказки по детсадам, изредка давали вечерние спектакли во Дворцах культуры - и верили, что ко­гда-нибудь эти скитания закончатся. И наше терпение было вознаграждено - прекрасное старинное здание бывшего Купеческого собрания, расположенное на улице имени великого русского драматурга Островского, наконец отреставрировали. Жаль, что наш художественный руководитель, народный артист Владимир Аронович не дождался того чудного мгновения - он умер накануне торжеств…
На открытие театра ко мне приехала Анка-Бианка. И сделала поистине королевский подарок: купила в старой хрущёвке раздолбанную двушку. Правда, квартиру оформила на себя - я категорически отказалась принимать от лучшей подруги такие фантастические дары. Друзьям по театру этих тонкостей объяснять не стала. Своя квартира в центре города - это же сказка! К тому же я устала жить без постоянной прописки. Давно хотелось прикрепиться к поликлинике. Да и вообще - я перестала быть в Казани приезжей.
По такому случаю мы закатили грандиозное новоселье. Приглашённые друзья-актёры от моей волоковской подружки были в восторге. Если бы не ложка дегтя… Одна старая дева рассказала анекдотец про нетрадиционные отношения, явно намекая на нас с Бианкой. Та, как всегда, за словом в карман не полезла:
- А что вы имеете против меньшинств? Или у вас есть своя формула любви? По мне главное - любить! А кто кого и как любит - это дело сугубо личное, и я не хочу рыться в чужом нижнем белье. Если вас никто вообще не любит - заведите хотя бы котёнка. Впрочем, тогда вас обвинят в зоофилии…
Когда все разошлись, я пыталась объяснить Бианке, мол, напрасно она так сказала. Мне ведь с ребятами жить... Что теперь про меня подумают?
- А что подумают? - удивилась Анка. - Скажут, мы с тобой любим друг друга! Так я тебя действительно люблю. И не собираюсь всем и каждому объяснять, что люблю не в том смысле, в каком им очень хотелось бы подумать… Или ты меня не любишь?
Ну, конечно, я любила эту дурочку! И в самом деле, так ли обязательно всем всё объяснять? Мы легли с Бианкой в одну кровать. Потому что другой не было. И она принялась рассказывать о волоковских новостях.
Из нашей переписки я знала, что Пуфик после института поехал в Питер, пообтесался в Северной столице, обзавёлся знакомствами. И как-то раз, вернувшись в Волоков, сразу двинул в мэрию.
Подал официальное прошение на разрешение провести в нашем захолустном городишке не абы что - гей-парад. Местные чиновники чуть с дуба не рухнули. Кому-то вздумалось донести бумагу до самого мэра - и тот такой гей-парад своим подчинённым устроил!
Поскольку отказ надо было хоть чем-то обосновать, решили Пуфику официально не отказывать. Предложили лишь провести «указанное выше мероприятие» где-нибудь подальше от центра города, например, на улице Лесозаготовителей. Улица та проходила мимо Бианкиного садового общества и вела к забытому всеми лесхозу. На тот момент на упомянутой улице заселённым остался один-разъединственный дом, где жила одинокая старуха Россихина.
Тут за Пуфика вступилась Бианка. Добилась, чтобы в мэрии выдали официальную бумагу с разрешением гей-парада возле дома той гражданки Россихиной, и объявила, что собирается разбить там летний лагерь для всевозможных меньшинств. Её инфа в Интернете неожиданно привлекла внимание международной общественности: из Европы к ней в «Россихинск» засобирались в гости свыше ста общественниц - феминисток, нимфеток и прочих неформалок. Анка обещала встретить всех по высшему разряду.
Дело стало пахнуть международным скандалом. В Волокове на Бианку - под надуманным предлогом - завели дело, взяли подписку о невыезде… И в этот именно момент подруга решила поехать ко мне в гости на открытие театра! Понятное дело, её хватились, объявили в розыск. И арестовали прямо на перроне, когда я провожала Бианку на Казанский вокзал.
Папа-предприниматель обещал дать любой залог, только бы вызволить любимую дочку из каталажки. Напрасно ему отказали. Честный тихий бизнесмен вынужден был бодаться за правду, и в одночасье из лояльной «дойной коровы», отстёгивавшей спонсорские бабки на любое начинание мэрии, превратился в неподкупного борца за свободу. Как результат: владелец предприятий по производству металлочерепицы из череповецкого листопроката Антон Базанов решил податься в депутаты. С первого захода документов у него не приняли, но тем лишь раззадорили. Точнее говоря, не оставили путей к отступлению. Папа Бианки выдвинул свою кандидатуру на выборах мэра. И дочь, ставшая в Волокове популярной благодаря своей «Россихинской затее», активно впряглась в предвыборную кампанию. Именно Бианка обеспечила папе убедительную победу. Все эти подробности подруга пересказывала мне по скайпу, поскольку оставила у меня свой ноутбук. И обещала, что он станет моим, если в отпуск я приеду к ней.
3
Суббота и воскресенье для артистов всегда рабочие дни, за сезон их набегает почти на два месяца отпуска. Поэтому к Бианке я приехала на всё лето. Ничего нового в городе моей юности не появилось, всё те же пыльные улицы и унылые лица прохожих, лишь стены деревянных особняков ещё больше почернели от времени. Но за городом меня ждала масса открытий. И виновницей тех изменений стала моя Бианка! Она привезла меня на улицу Лесозаготовителей, в дом старухи Россихиной, который выкупила у хозяйки. Сама старуха продолжала жить в своём доме, как прежде, зато ничего теперь не оплачивала по счетам, к тому же у неё появились электричество, своя водяная скважина и новая крыша из металлочерепицы.
А бабка, надо сказать, нам досталась боевая. Худющая и длинная, с совершенно прямой спиной, она весь день ходила по дому и двору, разговаривая сама с собой. Но чаще со старым котом, который один её понимал. Однажды, прислушавшись к её бесконечному бормотанью, я разобрала, что та объясняет коту, почему не собирается его кормить. Во дворе пропитания полно - птички летают, мыши в огороде бегают… «А моей пенсии не хватит тебя фрискисами откармливать,- бормотала Россихина,- легче тебя убить, чем прокормить. Вон во дворе дичи полно, охоться».
Самое удивительное, через пять минут я увидала, как кот медленно крался по забору, на котором присели отдохнуть воробышки. Значит, понял бабку, рыжий разбойник! Чем бы закончилась та охота, не знаю - подоспевшая Бианка бесцеремонно согнала птицелова с забора. И позвала меня прогуляться на Красную горку.
- Помнишь, у Бианки так назывался один из лучших рассказов,- сказала она.- Там воробей Чик спасал своих птенцов от рыжего кота.
Виталий Бианки был её любимым писателем - о нём я была наслышана ещё с института, но не ожидала, что подруга до сих пор его вспоминает. Рассказ под названием «Красная горка», возможно, я в детстве читала, а подруга с удовольствием мне напомнила трогательную историю про смелого воробышка, пока мы шли вдоль берега Шексны. Скоро грунтовая дорога привела к глиняному склону, который весь был исколот чёрными точками - птичьими гнёздами.
- Гляди, какое чудо! - воскликнула моя подружка. - Возможно, именно здесь Виталий Валентинович задумал свой рассказ? Ведь Бианки за жизнь обошёл пешком наши леса не раз… По его словам, именно здесь проходил Великий морской путь миграции птиц. Но я вижу, тебе это неинтересно?
Мне было интересно другое: как могла успешная бизневумен Анна Антоновна Базанова, бросив бесконечные дела, плестись в такую даль пешком на каблуках, чтобы показать мне гнездовья маленьких серых пичужек, названия которых я никогда не знала? Зачем ей это было надо?
- Ты погляди, какой вид открывается с этой горки! - повела вокруг рукой Бианка.- Дух захватывает. Представь, в ночь на Ивана Купалу мы здесь будем жечь костёр, прыгать через него, а под утро купаться в парной Шексне, вон там на песочке. Наш фемини‑фест мы назовём «Россихинскими русальими играми»! Что ты на это скажешь?
Что русалки действительно водились в тех краях, Бианке рассказала старуха Россихина. Она однажды обозвала Анку русалкой за то, что та ходит с неприбранными волосами. В старину распущенные косы связывали с девичьей распущенностью («Ране такой стерьве космы бы повыдергали!»). Кстати, сама старуха могла не умыться, но с утра обязательно заплетала свои жиденькие волосёнки в косичку и повязывала чистый платок. Она и меня величала «стерьвой», и это был, кажется, самый мягкий из эпитетов в старухином лексиконе. Бианка в ответ не церемонилась, на любое бабкино слово тут же отвешивала два-три своих, добавив в довесок «матерка». Иначе, уверяла Анка, бабка просто не поймёт, что это к ней обращаются. Всю жизнь Россихина проработала на лесозаготовительном причале диспетчером, общалась с одними грубыми мужиками - и без мата речи человеческой не воспринимала.
Заброшенное лесозаготовительное предприятие стояло на самом берегу Шексны - от забытого с советских времён лесхоза остался целым лишь грузовой причал, где некогда валили на баржи товарный лес. Всё это заросло уже не просто кустарниками, а молодым леском. Вот куда направила свою неудержимую энергию наша Бианка! Она выкупила за копейки (и те, конечно, папины) разбитое корыто лесхоза, и на месте полуразвалившихся сараев стала строить «город голубой мечты». И начала с причала. Раньше проходившие мимо пассажирские теплоходы не то что у Волокова - в Череповце-то редко швартовались. Каким таким чудом Анна Базанова договорилась, чтобы белоснежные лайнеры делали «зелёную стоянку» возле хибары старухи Россихиной - ума не приложу! Разумеется, четырёхпалубные суда причаливали сюда лишь на часок, чтобы дать туристам возможность отведать череповецких чебуреков и россихинских расстегаев.
А вокруг, на полянке, выстроились разноцветные шатры мастеров народных промыслов, там продавались рюмки из Гусь-Хрустального, деревянные ложки из Хохломы, шкатулки и матрёшки из Палеха… Под закуску гостям предлагали песни в исполнении местных («кульковских») вокалистов, студентки-хореографы приглашали в хоровод. В общем, заброшенный заволокский завод скоро стал похож на бразильский карнавал.
Бианка уговорила меня поработать в оргкомитете фестиваля. Честно говоря, я согласилась, чтобы только не видеть тех утех на «Красной горке», что она устраивала для интуристок-натуралисток, мечтавших поучаствовать в старинном языческом обряде «русалий». Мне хватило того, что пришлось - в ответ на бесконечные телефонные звонки - отвечать, что русалки вовсе не голые девки с рыбьими хвостами. На самом деле, согласно древним представлениям славян, русалы обоих полов (чаще из прекрасной половины) были духами лесов и рек, чем-то вроде античных нимф. Ещё их называли мавками, шутихами, водяницами и купалками. Получается, Иван Купала вполне мог быть ранее Янкой Купалой…
Ещё я научилась плести из ромашек венки и бикини - наше ноу-хау было весьма популярным у заграничных нимфоманок, в таком наряде и Бианка скакала с ними по ночам через костёр. Я же категорически отказалась в этом участвовать.
Одну из групп на фестиваль привёз из Питера наш Пуфик. Майкл прибыл в «Россихинск» на четырёхпалубном теплоходе, он раздобрел ещё больше, стал вальяжен, но менее манерен. От институтской юности в нём осталась лишь привычка прыскать по любому поводу («палец покажи») да отдуваться («пуф») от малейшей физической нагрузки. Из его рассказов я узнала, что в Питере он живёт в квартире Бианки (как и я в Казани), заведует турфирмой, которую она для него открыла. О гей-парадах больше не мечтает, но наш фемини-фест предложил продолжить в другом контексте и с иным контингентом: где-то через месяц хорошо бы провести на Шексне «Неделю Нептуна»! Бианка не стала возражать, но предупредила, что у нас в оргкомитете дел невпроворот, так что свою «НН» он от начала до конца пусть проводит самостоятельно, на нас не рассчитывает. Пуфик ответил своим коронным «пуф». С тем и отбыл на белоснежном теплоходе восвояси.
Занимаясь вопросами расселения и развлечения гостей фестиваля, я почти не виделась с Бианкой. Приближался сентябрь, по ночам становилось прохладно. И подружка попросила Россихину истопить в избе печь. Старуха, как водится, принялась ворчать, дескать, где ж это видано, чтобы среди лета печь топили, да где ж на таких «стерьв» дров напастись… Но Бианка сказала, как отрезала: чтоб к вечеру в доме было натоплено!
Подруге просто захотелось меня перед отъездом побаловать. Вечером, намаявшись и намёрзшись, мы залезли на полати - и впервые в жизни я испытала, что значит жар печной, пронизывающий снизу, сквозь перину! Стало так тепло, уютно и покойно, что невольно вспомнилось раннее детство, и даже старуха, ворочавшаяся на лежанке за печью и ворчавшая сквозь дрему, мол, даром корм для кота и дрова для нас, «стерьв», она не отдаст,- даже Россихина показалась такой родной…
Но тут Бианка сбросила с себя одеяло:
- Не могу, жара! Ты как хочешь, я раздеваюсь.
Она скинула с себя ночную рубашку. Вот оно, подумала я, начинается... Мне сразу стало холодно. А Бианка повернулась как бы во сне, и её рука оказалась у меня на животе. Медленно, но непреклонно я убрала её руку. И долго ждала новой «атаки»… К счастью, продолжения не последовало. Подружка уже спала.
4
Моя жизнь в театре продолжалась с переменным успехом. Но в личной жизни всё оставалось без перемен. На романы с поклонниками вне театра времени не было, а тюзовских донжуанов давно поделили меж собой местные лауры. Я догадывалась, что про меня в труппе думают, во всяком случае, соседки по гримёрке не забывали интересоваться, дескать, как моя Бианка поживает.
В следующем сезоне мне доверили роль Офелии. Нет, не в «Гамлете». Новый главный режиссёр решил поставить давнюю пьесу Тома Стоппарда «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» в переводе Иосифа Бродского. От шекспировской трагедии в ней остались всего две‑три сцены, а моей Офелии достались лишь три‑четыре реплики. Но это была классическая роль! Тем более, мы репетировали сначала настоящего «Гамлета» в переводе Михаила Лозинского. Пусть потом в спектакле осталось совсем немного - пересказать «Гамлета» хотя бы в кратком изложении для нынешний юных зрителей было необходимо, ведь новое поколение совсем ничего не читает. Вообще задумка была хороша, в результате спектакль заметили столичные критики, выдвинули на национальную премию «Золотая маска» и вызвали нас в Москву. На столичный показ я пригласила Бианку, та с радостью откликнулась. Ведь в Москве у Базановых тоже была своя квартира. Туда мы с подругой и отправились после спектакля.
- Извини, тут всё запущено,- сказала Бианка на кухне, вытирая пыль со стола.- Кстати, ты не хотела бы перебраться в Москву? Ведь ты мечтала стать известной актрисой… Прости, подружка, мне кажется, если служить в театре - ради любви к искусству - за мизерную зарплату, то лучше это делать в самом захудалом столичном театре, нежели в успешном провинциальном. Или я не права?
Она, конечно, заметила, что наступила мне на любимую мозоль. Но мне было не больно, наоборот, я была благодарна Бианке за то, что та, как говорит в нашем спектакле Гертруда, направила мои глаза зрачками прямо в душу - и я увидела там столько чёрных точек… Потом начались пьяные провалы в памяти. Мы всю ночь цедили виски и откровенничали. Кончилось всё под утро, к счастью, не под столом, но снова в общей кровати. В спальне я приставала к Бианке, чтобы та призналась как на духу, правда ли подруга бисексуалка. А она всё удивлялась, для кого я храню свою невинность. Под утро мы угомонились. Но теперь я была спокойна за себя и свою подружку.
«Золотой маски» мы так и не получили, довольствовались титулом номинантов национальной премии. Главный режиссёр, обидевшись, ушёл из театра, свалил к себе в Питер. А мне предложили сыграть ещё одну шекспировскую роль - Джульетту, удел мечтания актрис. Великую love story режиссёр решил поставить, впрочем, в таком урезанном виде, что всё представление уместилось в одном действии. Если бы не песни под гитару, которые Ромео пел со своими приятелями, то оставшийся от бессмертной трагедии текст уместился бы в полчаса. Зато в спектакле появилось много драк, танцев и современных фишек из молодёжной тусовки. Приехавшей на премьеру Бианке, вопреки моим ожиданиям, спектакль страшно понравился. Однако шёл он мало - исполнитель роли Ромео отказывался влезать на вышку, служившую по ходу действия то городскими воротами в Вероне, то балконом в доме Капулетти. Сложная металлическая конструкция страшно скрипела и шаталась, мне всё время казалось, вот сейчас она завалится - и я навернусь с высоты двухэтажного дома прямо в зрительный зал…
Когда я написала Бианке, что спектакль, возможно, скоро снимут с репертуара, подружка решила выкупить наши декорации и костюмы. Чтобы летом, когда я снова приеду к ней, можно было поставить «Ромео и Джульетту» под открытым небом. Причём в подлиннике - на английском!
- Представляешь, мы разыграем «Ромео-ремикс» прямо на причале. Смертельно раненый Тибальт у нас будет падать прямо в воду! - размечталась Бианка, а потом умерила пыл и пояснила: - Пуфик везёт к нам три теплохода с англичанами. Вот мы и встретим гостей из туманного Альбиона настоящим площадным театром.
Для меня это стало первым режиссёрским опытом, но не зря же мы учились в «кульке»! Кстати, оттуда набрали и исполнителей, ведь профессиональных актёров в Волокове отродясь не водилось. Спектакль получился живым и динамичным. О нём писали даже в московских изданиях. Бианка была на седьмом небе от счастья. Наконец о её проекте заговорили в столичной туристической тусовке! Результаты не заставили себя ждать.
5
Приехав к ней на следующий год, я не узнала «Россихинска»! Прямо на макушке Красной горки поднималась зеркальная башня на двадцать семь этажей, вокруг строились сказочные замки разной этажности, дачные домики в подбрюшье горы завершали некую архитектурную лесенку, а разноцветные палатки по берегу Шексны удачно дополняли пирамидальную композицию. Одним словом, «город голубой мечты» приобретал зримые очертания.
Уже с причала нас встречала разодетая (а частью раздетая) толпа, люди с разным цветом кожи говорили на разных языках, легко понимая друг друга! Бианкин проект становился популярным далеко за пределами России.
Впрочем, меня ждала и грустная новость: старуха Россихина той зимой померла. Слава Богу, не мучилась, просто однажды не проснулась… Бианка схоронила одинокую бабку достойно, устроила поминки на девятый и сороковой день. И теперь готовилась отметить по ней полугодовую тризну.
Хватало и других забот. Прибыв как-то раз на дачу, папа вызвал к себе Бианку и предупредил, чтобы дочь была осторожнее. Дело в том, что в Волокове зрело недовольство соседством с «Россихинским рассадником распутства». И каково же было удивление дочери, когда мэр сообщил, что инициатором и координатором «народного ополчения» за общественную нравственность выступил бывший староста нашего курса Мишка Конов!
Когда папа убыл по своим мэрским делам, Бианка сразу заявила:
- Вот дура! И чего я тогда ему не дала… Остаётся уповать на то, что первая любовь не ржавеет. Поеду исправлять ошибку юности.
И она направилась в Волоков. О подробностях свидания с Конём я спрашивать ее не стала. И так всё было понятно. Вскоре в дачном обществе сменилось руководство: Конов М. И. стал председателем некоммерческого товарищества садоводов. Охранниками он устроил своих боевых «коней», широкоплечих джигитов, одетых в голубой камуфляж. Волоковских обывателей уверили, что на время летнего фестиваля феминисток эта бравая гвардия по совместительству станет некой «полицией нравов». И не позволит излишне ретивым гостям всяких вольностей. На пустующих участках садового общества, выкупленных Бианкой, «кони» возвели бревенчатые теремки - их сдавали приезжим парам по сходной цене.
В этот раз пришлось и мне участвовать в ночных забавах. Бианка попросила подменить её, а сама отправилась по делам в Вологду. Вид практически раздетых дам и девиц, водивших хоровод вокруг костра, пробудил ощущение дежавю - будто я действительно могла помнить, как когда-то давным-давно тоже ходила в хороводе, а потом прыгала через костёр. Жар огня был совсем не страшен, наоборот, вызывал восторг. А после было так приятно окунуться вместе со всеми в тёплую речную воду…
Купальщицам помогали выйти из воды коновские ребята в голубых куртках. Волоковские волонтёрки перешучивались с ними, было понятно, что девушки знакомы с парнями. Но наготы своей ничуть не стеснялись, да и парни смотрели на это дело без пошлых ухмылок, как на обычное дело. Я почувствовала вдруг себя старой замшелой водяницей, комплексующей по несуществующему поводу. На самом деле, во всём происходящем не было никакой пошлости, это больше напоминало невинные детские шалости.
Одну рыхлую римлянку из воды пришлось тащить на скользкий берег сразу двум браткам - такая та была необъятная! Волоковцы выволокли её ко мне - чуть было не в объятья. Она визжала от восторга и что‑то оживленно жарила по-итальянски. Сначала я разобрала лишь два слова - «белиссимо» и «магика», но потом каким-то чудом мы стали понимать друг друга. Моё заявление, что я не лесбиянка, её порадовало, поскольку она сюда приехала вовсе не за «этим» (это она пояснила жестами), и вообще в том садовом теремке её дожидается муж. Моя новая знакомая была раза в три меня шире, однако целлюлит нисколько её не портил и не удручал. Наоборот, среди вахканок в той летней ночи она смотрелась рембрандтовской матроной. Мы долго гуляли, слушали частушки, а под утро я проводила её к садовому домику. Между тем праздник продолжался, гости были довольны.
Бианка всё чаще оставалась ночевать в дачном доме, бросая меня одну в россихинской избе. Наконец не выдержала и призналась, что с Коновым у них что‑то вроде служебного романа. И ничего плохого она не видит в том, чтоб иногда отдохнуть в нерабочее время со своим подчинённым. Удовольствие, конечно, ниже среднего, но для здоровья полезно.
- Откуда в тебе столько цинизма! - не выдержала я.- Ты же всегда была поборницей чистой светлой любви.
- Девочка, мы уже взрослые,- усмехнулась Бианка,- и можем себе позволить маленькие радости. Не забывай, вологодские власти давно наблюдают за нашей вольницей. А ФСБ собирает на меня досье. Мишка, конечно, дурак, но с контрразведкой дружит ещё с института. Или ты не знала, кто у нас на курсе был стукачом? Конечно, Конов и сейчас стучит «куда надо»… И лучше держать его на поводке, не оставляя врага у себя за спиной. К тому же, как он шепнул, у нас могут быть большие проблемы.
Она снова пропала надолго, и признаться, я была рада. Мне почему-то стало трудно с ней общаться. Но и ночевать одной в опустевшем доме было страшновато.
Однажды среди ночи я проснулась в ужасе, увидев перед собой старуху. Волосы её были распущены, и я вспомнила, что взрослых мавок в народе называли шишигами. Россихина не раскрывала рта, однако я отчётливо слышала её слова. «Там», под водой, она не могла бормотать беспрестанно, что для вечной ворчуньи было истинным наказанием. Ко мне же она пришла сообщить, что, поселившись в её доме, я обречена жить здесь до скончания века. А смерть моя (это последнее, что сказали её сомкнутые уста) наступит ой не скоро…
Проснувшись в ледяном поту, я не могла понять, что это было - сон или явь… Нашла релиз фестиваля «Русальи игры» с пространной исторической справкой, но ничего не нашла о шишигах. Глянула в Интернете: действительно, есть такое нехорошее слово. Вот куда попала Россихина!
Я рассказала всё Бианке, и подружка сразу решила: сон был вещим. С того света не приходят просто поболтать. А раз старуха нагадала мне жизнь долгую, значит, приходила не за мной… Анка явно не договаривала, и я поняла, что-то случилось. Она не стала отпираться.
- Нам действительно необходимо поговорить, но не хочу в избе. Вот что, давай совершим восхождение,- предложила подружка,- ты ведь хотела побывать на башне. Лифт там, правда, ещё не пустили, но двадцать семь этажей мы пока в состоянии одолеть на своих двоих.
По дороге она рассказала о том, что вчера вечером её вызвал мэр Волокова. Говорить с отцом в его служебном кабинете Бианке до этого не приходилось, но тот не желал беседовать с дочкой дома. Над мэром сгущались тучи. Свои люди позвонили из Вологды и предупредили. При составлении областного бюджета обнаружилось, что строка «инвестиции» резко поползла в гору. Казалось бы, радоваться нужно… Но приток зарубежного капитала на 80 процентов обеспечила наша Красная горка!
- Дело дошло до того, что губернатор отменил рабочую поездку в наш район, а отец полгода готовился к его визиту,- продолжала Бианка.- И еще раздражает областное начальство, что к нам на Красную горку кинулись все стройфирмы области - а в Вологде некому строить детсады по федеральной программе. Сама знаешь, мэров больше не выбирают, так что отец может запросто слететь…
Мы как раз проходили мимо строящихся объектов. Работа кипела. Сама башня вблизи казалась огромной - во всей области не было таких высоток! Здание будущего пятизвёздочного отеля, который строился на средства зарубежной гостиничной сети, сияло зеркальными окнами. Да и всё оно казалось одним готическим окном в небо. Мы вошли внутрь отеля, где уже вели отделку, и направились к служебным лестничным маршам.
- В общем, Мишка Конов советует подсуетиться, пока не поздно. И твоя помощь мне сейчас очень понадобится. Ты готова? Тогда пошли,- и Бианка первой зашагала вверх по ступенькам, которых было ровным счётом 555. По дороге мы отдыхали недолго и снова продолжали свой путь и разговор:- Кажется, им ещё не доложили, что Пуфик договорился с голландскими партнёрами на новые инвестиции. Если «Неделя Нептуна» не сорвётся, то на будущий год наш депрессивный регион выйдет в российские лидеры по инвестиционной привлекательности. Тогда нами уже Москва займётся! Спросят в Кремле губернатора: с какой такой радости мировое ЛГБТ-сообщество раскошелилось на развитие не Череповецкого металлургического комбината - главного бюджетообразующего предприятия области, а на поддержку этнотуризма и проведение каких-то сомнительных фестивалей? Не понимаю чиновников! Столько лет говорят о привлечении зарубежного капитала в экономику - и ни с места телега. А тут предлагают деньги, рабочие места, долгосрочные перспективы…
Бианка замолчала, мы вышли на крышу башни. Перед нами раскрылась потрясающая панорама. Наступала чудная пора северного бабьего лета, тонкие берёзки были ещё зелены, но уже появились на них первые золотые пряди. Между деревьями сверкала река Шексна, спрямлённая прорезью судового канала.
- Ты видела когда-нибудь такую красоту! - прошептала Бианка.- А я такую башню среди леса увидала в детстве во сне. Мне так хотелось на неё подняться… Когда же забралась - меня как ветром сдуло. Но я не упала вниз, а полетела, словно осенний лист, кружась и качаясь на воздушных волнах!.. Подо мной был точно такой же чудный вид - бескрайние леса, реки и озёра. Виталий Валентинович назвал это «путешествием в страну Див». Только не смейся, я всю жизнь мечтала жить в таком лесу - среди птиц и деревьев. И до сих пор перечитываю сказки Бианки. А самый мой любимый мультик - «Как муравьишка домой спешил». Там его тоже подняли в воздух и понесли… А давай сейчас попробуем прыгнуть? Думаешь, не полетим? Тебе же нагадали, что ты будешь жить долго-долго…
Бианка подступила к самому краю, крепко держа меня за руку. Она была всегда сильнее, но тут мне хватило злости, чтоб оттащить её подальше. Я ни секунды не сомневалась, что она способна на такое безумство. Неужели всё настолько серьёзно?
- А ты думала, папа просто так меня вызвал, ­пожурить расшалившуюся дочку? - она ещё упиралась, но уже всхлипывала.- Отец предложил мне ­выйти из игры. Думаешь, иностранные инвесторы позволят отыграть назад? Такую кашу заварила - и в кусты! Да я лучше в Шексне утоплюсь…
- В бизнесе я мало смыслю,- сказала я,- но думаю, не всё так мрачно. Папа твой раньше тебя прикрывал. И на этот раз что-нибудь придумает. Может, действительно, стоит на время отступить? Ведь это вовсе не значит - отказаться совсем от «города своей мечты».
- Ты знаешь, никому не говорила, моя голубая мечта,- вдруг улыбнулась подруга,- открыть в этой башне музей Бианки. Ведь нам по договору оставят здесь небольшие служебные площади. Экспонаты можно разместить и в холлах отеля. Летом, конечно, будет наплыв интуристов… Но в течение учебного года мы могли бы бесплатно возить сюда малышей. Поднимать скоростным лифтом на крышу башни, на смотровую площадку. Пусть увидят землю, на которой живут… Представляешь, какой восторг испытают дети! Разве можно будет после этого не полюбить свою родину?
- Строй свой музей, кто тебе мешает? Подключим вологодские, новгородские школы, чтобы ученики собирали для него лесные экспонаты.
- Вот если бы ты переехала ко мне,- плакала Бианка в моих объятиях,- взяла бы на себя фестивальные хлопоты. В самом деле, до самой смерти тебе в тюзе зайчиком скакать? Джульетту и Офелию сыграла - чего ещё желать! А здесь у тебя будет свой театр - на него я никаких средств не пожалею. Тем более, в ближайшие пять лет недостатка в инвестициях не будет. Согласна?
- Конечно, дурочка,- сказала я.- Ты ведь знаешь, как я тебя люблю!

Следите за самым важным и интересным в Telegram-каналеТатмедиа

Нет комментариев