#про_огонь_сказка

Иллюстрация Сергея Рябинина 

Первый раз увидал Николай Васильевич огонь маленьким. Мерцал-подрагивал огонь тот. В лампадке бронзовой. Подле иконы бабушкиной. 
Огонь был крохотным — не огонь — огонёчек, да и сам Николай Васильевич Васильевичем был по метрике только, а по жизни — Коленькой.
— Для чего огонёчек? — спросил Коленька.
— Штоп Господь привечал, — ответила бабушка.
Раз задумал было Коленька конфету «Кара-Кум» без спросу из серванта бабушкиного стиб­рить. Поглядел на огонёчек. Не решился.
В другой раз читал Коленька у бабушки на диване книжку про Дика Шелтона и Чёрную стрелу. А бабушка его из соседней комнаты возьми и позови. Коленька книжку оставил и пошёл на зов.
— Помоги, милый, лампадку запалить. Самой не осилить. Руки не слушаются. Не дай-ты, опрокину...
Коленька помог. Запалил. После папе рассказал. Отец чертыхнулся и молвил:
— Бабуся твоя весь дом запалит, с суевериями своими.
Молвил, но сына ругать не стал.
У папы тоже был огонь, и был огонь тот больше бабушкиного. И не мерцал. Метался в топке печной. Клубился вкруг полешек. Потрескивали полешки. До углей-золы потрескивали. А огню всё мало. Так и норовил наружу вырваться. Чтоб не вырвался — затворяли топку дверцей чугунной.
Для чего отцовский огонь, Коленька не спрашивал. Понимал. Чтоб тепло в доме было.
Вечерами зимними, или летом, когда дождик, любил Коленька сесть напротив печки, рядом с отцом, и глядеть на огонь. 
Часто к ним и мама подсаживалась.
У мамы тоже свой огонь был. На кухне. Рвался из конфорок голубыми пёрышками.
Когда мама накрывала конфорку кастрюлькой или сковородой — пёрышки соединялись в колечко голубое. А бросишь в колечко соли щепотку — зашипит-заискрится — рыжим да золотым.
Для чего мамин огонь, Коленька вопроса тоже не задавал. Чего спрашивать? Мамин огонь — чтоб готовить. Суп-лапшу да щи с борщом — зимою. Свекольник да щавелевый суп — летом. И макароны с картошкой — круглый год.
Уже в школе Коленька заимел собственный огонь. Не огонь, конечно, огонёчек. Не как у бабушки огонёчек. Другой. Тлеющий ароматно, баловства ради, на кончике папироски. 
Огонёчек другой, да и Коленька не прежний. И не Коленька, а Коля. А когда и Колян.
Тлел огонёчек, оборачивался табачок пеплом, не заметил, как имя выправилось из Коли-Коляна в Николая, а там к имени и отчество прицепилось. 
Был Коля-Колян — стал Николай Васильевич. И ко времени тому, кроме своего огонёчка аро­матно­го, заимел Николай Василь­евич в распоряжение полное — и отца огонь — что в печи; и матери — что на плите. Да и другие-какие. Мало ли? И со всеми-то управлялся Николай Васильевич споро да весело.
А огонёчек ароматный всё тлел, оборачивался табачок пеплом. Не заметил, как имя отскочило‑пропало, осталось отчество. Кому Васильевич. А иным и попросту — Василич.
Раз ввечеру, в августе, на кухне дело было, наливал Василич чай вчерашний в стакан потресканный, как слышит из соседней комнаты голос:
— Помоги, милый, лампадку запалить. Самой не осилить. Руки не слушаются. Не дай-ты, опрокину...
Василич чайник оставил. Пошёл было на зов. 
«Это ж бабушка… она ж того… да и лампадки нет у меня никакой…»
Подумал и сиганул в окно в чём был.
Ладно, невысоко. Ни ноги, ни руки не сломал. Не ушибся даже. А дом сгорел. Подчистую.
Сосед олифу дома держал. Разве дело?

Казань, 12 июля 2022