Рассказ Евгения Соколова Казанский «Шанхай»

В начале девяностых звёзды культурно-злачных заведений Казани загорались и гасли, как в планетарии. Потанцевать под хороший джаз можно было в «Бегемоте», «Фламинго», «Банк-клубе», «Арене», «Азии», «Весёлом Роджере». Эти клубы по разным причинам просуществовали недолго, но определили культуру ночной жизни города того времени. Одним из таких мест был ресторан «Шанхай».
Находился он на улице Комлева, на первом этаже деревянного дома, там, где сейчас уверенно красуется жилкомплекс «Вишнёвый сад». Ресторан этот был знаменит настоящими китайскими поварами — в начале девяностых в Казани так вкусно нигде не готовили. К тому же здесь звучал джаз, по привычке всё ещё модный в то время. 
Знающая публика приходила в «Шанхай» вкусно поесть и от­дохнуть под баллады и босса-новы, остальные просто приятно удивлялись.
Здесь играл небольшой оркестр, в котором я работал саксофонистом, и этот рассказ можете считать импровизацией на тему «Один вечер из жизни ресторана "Шанхай"». Все персонажи и события приукрашены, имена — вымышлены.

В зале было пусто, лишь молодая парочка, поистратившись, слушала, как джазовое трио тихо играет Easy Living. Когда пианист закончил соло, к ним присоединился саксофонист — лысый поц в очках типа «берия». 
Над столиками висели китайские абажуры, стены были окле­ены красными обоями с птицей Феникс. Полумрак, райские запахи с кухни, джаз — всё это создавало обстановку капиталистического уюта. 
Парочке уходить не хотелось, так как на улице образовалась метель, и парень, оглянувшись, достал из сумки фляжку. Налив себе и девушке, поднял бокал с бурой жидкостью и, салютнув музыкантам, выпил. Девушка, смущаясь, последовала его примеру, контрабасист показал им большой палец.
В это время на сцену вышла певица в длинном золотом платье и, посовещавшись с музыкантами, запела Misty, красивую джазовую балладу. За окном ветер со снегом на крышах безответственно танцевали рок-н-ролл, парочка размякла.
На втором куплете в зал вошли двое. Они не были похожи на постоянных посетителей подобных заведений, буржуйский антураж ресторана явно застал их врасплох. Один из них был одет в новый двубортный чёрный костюм от фаб­рики «Адонис» на два размера больше нужного и белую рубашку с пёстрым галстуком, второй — в синее трико «адики» с тремя белыми полосами, коричневый свитер и чёрные лаковые туфли. На голове — кепка-шестиклинка. Под впечатлением, персонажи присели за ближайший столик и стали слушать, их лица выражали восхищение.
Певица, тревожно косясь на новых посетителей, допела последний куплет и, киксанув в каденции, спела финальное «ойес», после чего быстро покинула сцену.
Ей вслед неслись восторженный рёв и аплодисменты, человек в кепке орал: 
— Ништяк! Ещё гони! Браво!
Тот, что был в костюме, с достоинством аплодировал, вторя басом:
— Ништяяяк!
Парень с девушкой хлопали молча, поглядывая на подозрительных типов.
Но певица не появилась, и музыканты заиграли грустную босса‑нову How Insensitive. Когда саксофонист зарядил третий «квадрат» импровизации, к нему подошёл парень в кепке. Саксофонист на него покосился, но играть не перестал. Тогда чувак махнул рукой и подошёл к пианисту, как к самому не занятому, как ему показалось.
— Гутенморган, лабух!
Пианист от неожиданности включил на синтезаторе звуки церковного органа, и грусть в мелодии перешла в безнадёжность. Персонаж снял кепку и, приложив правую руку к груди, наклонился к пианисту:
— Уважаемый... Я, конечно, извиняюсь, но харэ сопливую туфту гнать... Тебя как звать?.. Саша? Меня Фура, Фарид, значит... Санёк, тут такой расклад... В натуре, мы на днях откинулись, — он многозначительно поднял палец, — соответственно, хотим праздника... Ты сыграй, Санёк, чтобы нам было ништяк и весело... — он достал из кармана трико пачку денег и положил на синтезатор.
Пианист играть перестал, контрабасист Лель попытался по толщине пачки подсчитать сумму, запутавшись в гармонии, импровизация саксофониста заблудилась, и наступила тишина. Лель первым опомнился.
— Большое вам спасибо за адекватную оценку нашего труда...
Мужик в пиджаке встал.
— Чё сказал? Какую оценку?
Лель засуетился.
— Адекватную... Ну, это значит справедливую, от души... Спасибо, говорю!
Фура показал на дверь за сценой, в которой скрылась певица:
— «Москву златоглавую» знаете? Имеется ли она у вас, так сказать, в репертуаре?
Лель осторожно пояснил:
— Понимаете, уважаемый, наша группа специализируется на джазе, а замечательная песня «Москва златоглавая», написанная Шоломом Секундой, не совсем подходит под наш жанр... 
— Кем написанная? — бандит снова встал. Фура махнул ему рукой:
— Присядь, Модератор, это не та канитель... — он шумно позвал официанта. — Выпить есть, брателло? 
Официант Владик, брезгливо улыбаясь, протянул Фуре меню, ткнув пальцем в раздел «Спиртные напитки». Тот меню не взял, внимательно разглядывая Владика. 
— Ты что, немой? Я тебя спрашиваю, выпить есть?
Владик сделал плачущее лицо и, манерно растягивая слова, обиженно заявил, что ассортимент обширен и перечислить все нужные джентльменам напитки займёт немало времени, и будет лучше, если они сами почитают меню... Фура повернулся к своему другу:
— Ты куда-нибудь торопишься?
— Только если выпить, — и Модератор заржал над своей шуткой.
Фура сообщил официанту, что тоже никуда не торопится, и тот может прямо сейчас перечислить все напитки, в составе которых имеется спирт. Владик поднял голову с модной причёской от «Чародейки» и гордо заявил, отчаянно растягивая слова:
— Если вы, молодой человек, думаете, что я буду исполнять странные желания всякого быд..., любого посетителя, то сейчас не те времена... Я позову администратора, и он вам, может быть, предложит другого официанта, какого-нибудь чтеца-декламатора... Разрешите откланяться, мальчики.
Модератор, не вставая, достал пистолет ТТ и положил на стол. Официант, увидев оружие, побледнел, глотнул воздуха и начал икать. Фура неожиданно смягчился:
— Не переживай ты так, бедолага, чё, ствол не видел?.. Давай свою маляву.
Официант протянул ему зло­счастное меню, и Фура стал изу­чать рекомендованный раздел «Спиртные напитки». Рот его постепенно открывался, и когда уже появилась опасность вывиха челюсти, он взял себя в руки.
— И это всё есть?
— Да, — икнул Владик.
— Вот это, самое башлёвое, что за козырь?
— Виски «Макаллан», двена­дцать лет выдержки.
— Неси две ампулы, и закусить на всех. Подожди... принеси ещё упаковку баночного... — он повернулся к Модератору. — Ты какое пиво будешь?
— «Ячменный колос», непросроченное.
Фура с досадой плюнул и махнул рукой:
— Неси немецкого, и вискарь не забудь. От души прошу — метнись по-быстрому...
Он позвал музыкантов за стол, на котором всё ещё лежало оружие:
— Присаживайтесь, лабухи, сейчас мы с вами выпьем и перетрём за искусство, базара нет...
Тут Фура увидел, что парочка молодых людей сидит за пустым столом и с тоской смотрит в окно, за которым вьюга не унималась. Они тихо поговорили с Владиком, и через некоторое время официант принёс молодым бутылку шампанского и закуску, торжественно объявив, что некто, пожелав остаться инкогнито, желает, чтобы студенты не скучали, и дарит им этот скромный ужин... 
Тут официант доверительно добавил:
— Ещё горячее будет, выбирайте... — и положил перед изумлённой парочкой меню.
Модератор убрал ствол, заметив, что певица могла бы и не выделываться, а присоединиться к нормальным пацанам, после чего саксофонист вызвался узнать настроение у леди джаза и скрылся за дверью. В это время официант принёс пиво и бокалы, побежав в бар за виски стоимостью двести долларов за бутылку.
Наливая себе пиво, Фура втолковывал Лелю:
— В своё время, до отсидки, значит, я тоже лабал на басу в одной тошниловке в Челнах...  И тогда ещё я просёк, что за парнас надо уметь играть всё... Потому как ты не в Ла Скале, — подытожил он, сделав изрядный глоток пива. Поцокал языком.
— Как говорил повар на зоне, жизнь — сложная штука... Я присел в восемьдесят пятом, Модератор в восемьдесят четвёртом... Отмотали ровно срок и вдруг откидываемся в другом мире. Сникерсы, тоники, платные толчки... Пиво всех сортов. Капитализм! Кабаки понтовые, без этой толпы приблудных фраеров...
Тут появился саксофонист, за ним вышла певица с хмурым лицом. Бродяги, увидев её, встали, и Фура галантно предложил ей место рядом с собой. Дама критически осмотрела стол и села, вызывающе закинув ногу за ногу. 
Это была Элла Борисовна Юмансон, молодая певица, известная своими склоками с многочисленными продюсерами и скандалами на светских мероприятиях. Саксофонист успел рассказать ей о суровых гостях, настоятельно рекомендуя «засунуть свои замашки куда подальше». 
На столе появились две бутылки Macallan 12, несколько тарелок с разными нарезками, фрукты, красная икра — обычный новорусский набор. Но вот официант принёс китайские пельмени в остром соусе и поклялся, что через полчаса будет готова утка по-пекински. 
Он разлил всем по рюмкам виски и попытался уйти, но Модератор погрозил ему пальцем, показав, что нажимает на курок. 
Элла Борисовна вежливо поинтересовалась причиной отсутствия вина для дамы, и пока Владик за ним бегал, согласилась выпить со всеми виски. Модератор произнёс тост за знакомство и выразил надежду, что музыканты зажгут от души, а Элла споёт «Златоглавую» так, что он заплачет от кайфа.
Выпили... И тут же было принесено вино Шато Батайе Гранд Крю 1985 года, которое Элле Борисовне немедленно налили. Она попросила всех наполнить свои рюмки и пожелала джентльменам приятно провести вечер и быстрее адаптироваться в новой для них стране. А «Москву златоглавую» она им споёт, если мальчики помогут. Музыканты, выпивая и закусывая, заверили, что обязательно помогут, так как там всего три аккорда, но с позволения уважаемых гостей чуть позже, потому что надо определиться с тональностью.

Кто-то зашёл в ресторан — из холла донёсся запах метели, абажуры закачались — в зал попытался ворваться ветер с улицы, но, обессилев, погиб на пороге, истекая новогодней свежестью. Откуда-то донёсся аромат мандаринов. 
В дверях появились двое граждан, у одного под мышкой находился кейс-дипломат из кожи искусственного питона, второй, усатый, прижимал к груди бутылку, наполовину полную. Посетители были не очень трезвы по административным меркам, но социально не опасны — так оценил их охранник, и пропустил внутрь.
Усатый, шедший первым, не увидел ступеньки, ведущей в зал, и повторил движение акробата на проволоке, но из-за того, что в правой руке у него находилась бутылка бренди «Слнчев Бряг», равновесие было потеряно, и гражданин эстетично упал, держа алкоголь над головой, как боевое оружие на переправе.
Его друг поставил дипломат на стол, аккуратно вынул бутылку из рук раненого, сделал хороший глоток и только после этого помог усатому подняться. На это потребовалось некоторое время, за которое они успели сойтись во мнении, что после расстрела парламента ничего хорошего ждать уже не приходится. 
Музыканты узнали в них двух приятелей — Боба Мефодьева и Лёву-Шахматиста. Мефодьев, по слухам, поднялся на акциях нескольких банков, которые через некоторое время обанкротились. Он жил недалеко, имел свой дом, в котором была собрана коллекция редких мотоциклов, на одном из которых ездил якобы сам нарком Микоян, и, будучи гурманом и любителем джаза, часто заходил в «Шанхай», оставляя хорошие чаевые и приличный парнас* музыкантам. 
Лёва являлся совладельцем банка «Прокруст», был необъятен, лыс и напичкан анекдотами. Шахматистом его прозвали за то, что он отказывался от карточных баталий, ставших модными в последнее время, предлагая в ответ сыграть в шахматы по «соточке». Он тоже любил джаз, предпочитая проводить время в казино «Кристалл», где в двенадцать ночи начинал играть оркестр известного пианиста Евгения Берца. 
Но сегодня Боб уговорил друга пойти в «Шанхай», обещая джаз круче, чем в казино: «Сегодня будет петь Элла Юмансон, ты такого никогда не слышал, это казанская Фитцджеральд...» Лёва усмехнулся, он видел Эллу вчера в казино, она пела с оркестром Берца.
Застав музыкантов в компании двух незнакомцев, Боб раздвинул руки, пытаясь обнять всех сразу, и застыл в этой позе, ожидая всплеска радости. Но лабухи чинно поздоровались с приятелями, продолжая ужинать, Элла Борисовна не повернула головы, закусывая виноградом, Боб с Лёвой переглянулись.
— Салют работникам сферы культуры и гостям нашего города, — начал Боб, но тут Модератор перебил его:
— Тормози... Нашего города, а не вашего... Вы кем будете, фраера?
Лёва в этой позиции попытался сходить конём: 
— Джентльмены! Мой друг сказал «нашего» не подумав, решив, что вы — гости нашего... Казани. Предлагаю забыть возникшее недоразумение и выпить за знакомство, — он поставил на стол бутылку палёного бренди, делая страшные глаза Бобу.
Модератор, увидев бутылку, вдруг обрадовался.
— Понтовое пойло подогнали, от души... Мы такое со Светкой в Адлере в восемьдесят втором каждый день бухали, под люляки... — глаза его увлажнились.
— Ты же в восемьдесят втором не со Светкой, а с Алкой там был, — Фура с усмешкой наблюдал за другом, — и не в Адлере, а в Ялте.
Модератор удивился:
— В натуре... Откуда наводка?
— Ты сам уже третий день про это тараторишь, как выпьешь, но показания у тебя всегда разные... Год, правда, один...
— Ты же знаешь, меня на зоне ковшом от экскаватора задело, теперь с памятью перебои... Но Светка, в натуре, клёвая была, — он показал на Эллочку: — тоже петь любила... Наверное, сейчас замуж вышла за какого-нибудь толстого фраера с мешком ваучеров... Но пойло точно помню, ништяк, не как эта бодяга за двести бакинских...
Модератор налил себе и тут же выпил. Лицо его приняло страдальческое выражение, он посмотрел на Лёву, но на этот раз ничего не сказал.
Фура, показывая Бобу, чтобы разливал, допытывался:
— Если с музыкантами хотите перетереть, имейте в виду, что первые две песни наши... 
Певица оторвалась от пельменей и вопросительно посмотрела на него. Фура ей объяснил: 
— «Москву» для души, а ещё песню про филина... Ну, ты же джаз поёшь, мне из него эта больше всего нравится, она на английском языке, но про филина там, в припеве, на русском... Вы её стопудово знаете, её во всех кабаках лабают, грустная, как будто о братане нашем «Филине», пусть там ему будет вечный ништяк... Не повезло ему, год назад откинулся, и через два дня его замочили тамбовские...
Модератор добавил ехидно:
— Да, прямо в шкафу у любовницы... Приехал муж, законник, с ходу просёк канитель и выстрелил в дверку, не открывая. Потом они с этой дурой замазали дырку от девятого калибра хлебным мякишем, чтобы легче было туфту гнать про самоубийство...
— Все там будем, — подытожил Фура. Он успел налить себе, и выпил, не чокаясь.
Лель, отобрав у пианиста деньги, объяснил Элле:
— Речь идёт о Feelings Морриса Альберта, ты же её знаешь...
В зал вбежала Алиса Фишер, известная в казанской богеме покровительница бездомных животных и безработных работников культуры. На деньги мужа, знаменитого хирурга Иосифа Фишера, Алиса построила два приюта для тех и других, после чего у Иосифа Борисовича случился творческий кризис, и он у очередного пациента что-то не то отрезал и куда-то не туда пришил. Но в результате этого в организме хиляющего на коду (умирающего) больного произошли чудесные перемены, и он выздоровел. На выписку приехали журналисты и недовольные родственники — они уже оплатили скорбную процедуру прощания.
За этот медицинский анекдот Фишер получил премию «Серебряный скальпель», сразу став мировой знаменитостью.
Алиса, не здороваясь, подбежала к певице и что-то стала ей шептать на ухо, пару раз показав на дверь. Фура взглядом спросил у Леля, кто это такая, тот закрыл глаза и покачал головой. 
Элла, выслушав Алису, громко возмутилась:
— Да ты что? Этому хаму интервью?.. Зачем ты его привела?
— Он увязался за мной ещё с площади Свободы, от ветра пытался спасти... — Алиса взяла стул от соседнего столика и села рядом с Модератором. Тот от неожиданности налил ей виски. 
Дверь приоткрылась, появилась лохматая голова Вани Шульмана, казанского журналиста. Он был настолько известен, что на него давно уже никто не обращал внимания. Оглядев зал и вежливо поприветствовав всех, он подошёл к певице, профессионально разглядывая незнакомцев:
— Элла Борисовна, у меня к вам небольшое дельце, и чтобы не отнимать время уважаемой компании, прямо тут перехожу к сути, — он, не вынимая пачки из кармана, достал сигарету и закурил. — Вами интересуется одна авторитетная газета, всего несколько вопросов... 
От возмущения Элла Юмансон не нашла слов, чем воспользовался Шульман, продолжив:
— Итак, по порядку... Как получилось, что позавчера концерт, анонсированный в джазовых кругах, не состоялся?.. Как обстоят дела с джазом в Казани, и правда ли, что вы состоите в отношениях с депутатом от ЛДПР Дмитрием Ванькиным?.. И самое главное — будете ли вы подавать в суд на баяниста Василия Лезкова за то, что он назвал вас на теледебатах безмозглой певичкой?.. За интервью вам готовы заплатить десять долларов США. И ещё...
Шульман достал из сумки бутылку «Слнчев Бряг», заговорил душевно:
— Эллочка, а это на внебюджетные деньги, для настроения...
Фура подошёл к Ване, отобрал бутылку и молча выставил за дверь акулу пера, закрыв за ним дверь. 
— Лабухи! — за дверью Шульман решил всё-таки высказаться, — я тоже могу петь, не хуже некоторых... Отдайте коньяк! 
Модератор, снова достав пистолет, встал и вышел в коридор. Шульман с охранником бросились в туалет, но бандит прошёл мимо них и открыл дверь на улицу. В помещение нагло ворвался порыв ветра, рассыпав снег у порога. Снаружи грохотало. Ветер выл в старом дворе, меняя тональности, лестницу засыпало снегом, уничтожив все следы, спуститься с крыльца не было никакой возможности.
Модератор при виде стихии закрыл глаза, закричал и прыгнул вниз, оказавшись по грудь в снегу. От счастья он стал палить в небо из ТТ, упиваясь всеми ветрами свобод, свалившимися на его откинувшуюся душу.

С улицы во двор медленно заехал милицейский уазик с включёнными сигнальными огнями. Машина остановилась в нескольких метрах от Модератора, который выкинул оружие в снег и стоял, улыбаясь, с видом счастливого ребёнка, только что посетившего цирк. 
Двери в машине одновременно открылись с разных сторон, и из них в снег выпали два тела, каждое из которых держало перед собой пистолет, направленный на Модератора. Он стоял с непокрытой головой, его галстук полоскался за плечом, и ветер, забавляясь, кидал счастливому бандиту в лицо охапки снега.
— Мордой в снег, руки назад! — срывающимся голосом закричал кто-то из милиционеров, немного волнуясь. Бандит привычно упал, продолжая улыбаться. К нему подполз сержант и защёлкнул на запястьях наручники. Увидев, что зло обезврежено, второй, капитан, тоже поднялся и, достав из сугроба брошенное оружие, подошёл к Модератору:
— Откуда ствол?
— От верблюда, — дружелюбно ответил бандит, отплёвываясь от снега. — Кто-то потерял, а я нашёл, — он головой показал на большой сугроб у ворот, — вон там лежал, — и притворно сокрушился: — снега-то навалило...
Капитан покачал головой:
— Зря веселишься. Даже если всё, что ты сказал — правда, тебе уже три года корячится... А если ещё ствол пробьём, а на нём пару трупов, то... 
— Начальник, не нагоняй жути, мне сейчас полный ништяк, смотри, погода какая... Я под такую метель восемь лет не гужбанил. Пиши маляву и вези меня в контору, давно там не был...
Ветер становился сильнее, собеседники плохо слышали друг друга, вдалеке завыла пожарная сирена.
Служивые подняли уголовника и завели в ресторан. В это время дверь туалета открылась, и оттуда вышел Фура, отряхивая мокрые руки. Увидев друга в наручниках, он удивился.
— Что за?.. 
Милиционеры переглянулись, капитан достал ещё одну пару наручников.
— Ваши документы, гражданин... 
— Начальник, не бери меня на «гражданин» и не свети кандалы, я законы знаю, а ксива там, в торбе, — он показал на зал. Капитан махнул наручниками:
— Пройдёмте...
Они вошли в зал, где музыканты на сцене уже настраивали инструменты, а Ваня Шульман пил виски Macallan, жалуясь Лёве, что журналистов в наше время не жалуют, потому что они, видите ли, стали писать правду...
При виде вошедших наступила тишина. 
— Добрый вечер, граждане отдыхающие, — начал капитан, разглядывая разношёрстную компанию, — МВД республики убедительно просит вас принять участие в качестве свидетелей и понятых при задержании вот этого гражданина, — он показал на Модератора, который успел сесть за свободный столик, всё ещё улыбаясь. Капитан устроился рядом с ним, достал из планшета нужные бланки и задумался, подперев голову кулаками.
Шульман достал блокнот и стал что-то быстро писать, поглядывая на Юмансон. Она, не обращая ни на кого внимания, поднялась на сцену и, взяв микрофон, объявила:
— Сейчас мы споём песню для нашего друга, от которого сегодня отвернулась фортуна, но надеемся, что это всего лишь недоразумение, и новая справедливая власть его долго не задержит. 
Капитан попытался что-то сказать, но музыканты заиграли вступление, и в ресторане зазвучало танго.
Элла начала петь, прибавляя страсти с каждым куплетом, и ко­гда в третий раз зазвучал припев «Конфетки-бараночки, словно лебеди, саночки...», Модератор не выдержал и сорвался в пляс возле сцены. Руки у него сзади были в наручниках, и движения напоминали матросский танец «Яблочко». За окном не было видно ничего из-за снега, поднявшегося в воздух ураганом. 
К финалу Элла разогнала песню до скорости военного истребителя МИГ-31 на боевом дежурстве, танцевали уже все, включая сержанта. Капитан сидел, топая ногой в такт, и о чём-то думал, глядя в окно, за которым ветер стал стихать, начался снегопад.
Когда раздались аплодисменты, он подошёл к Модератору.
— Поехали... И вы, гражданин, тоже собирайтесь, — он показал Фуре взглядом на дверь, — для выяснения личности...
Лель показал Элле пачку денег:
— Не по-людски как-то... Надо отработать. 
Кивнув, певица в микрофон обратилась к представителям власти:
— Господа офицеры! У нас к вам просьба — послушайте ещё одну песню вместе с этими джентльменами со сложной судьбой, они её честно проплатили и вряд ли услышат в ближайшее время...
— Богиня... — замычал Модератор, — в натуре, ты лучше Светки...
Капитан махнул рукой и вышел в коридор, прикурил у охранника и открыл дверь на улицу. Шёл снег плотными хлопьями, одинокий воронок беспомощно стоял посередине двора, снег доходил ему до дверей.
Из зала донеслась красивая песня на английском языке, судя по всему — о любви. Юмансон пела, желая завладеть душами присутствующих, и в припеве раздался нестройный хор: «Фи-илинз, во‑во-во-о-о-о, Фили-инз...», капитан усмехнулся.
Когда он вошёл в зал, песня, затихая, подошла к финалу, рассыпавшись со звуками саксофона. 
Шульман писал в блокноте, не останавливаясь, успевая закусывать. Фура с Модератором собрали вещи, пожали всем руки, а Модератор расцеловал Эллочку в щёки, заявив, что «когда ещё такой фарт выйдет».
Вся компания вышла в коридор. Снег перестал. Арестованных посадили в «воронок», и автомобиль, включив сигнальные маячки, задним ходом выплыл из двора по белой реке. Алиса негромко сказала Элле:
— Видишь, какая она, машина времени... Неизвестно, в какое время они на этот раз приедут... 
Туч не было, вышла полная луна, от метели остались лишь причудливые сугробы и ветки деревьев на снегу, пахло дымом.