Рассказ Ирины ОСТРОУМОВОЙ — Птичка

Эта — дойдёт, обязательно дойдёт!
Галина долго смотрела вслед маленькой фигурке. Поначалу девочка часто оборачивалась. Не махала. Руки были заняты. За плечами висел большой мешок с нарванной ранней лебедой — целая наволочка травы. Нина, дочка Марии — Галиной по­други по довоенной юности, часто перекладывала наволочку с плеча на плечо. Тяжело, ясное дело, ребёнку. Плечики-то с две ладони. Надорвётся, прости господи. И как дойдёт такая маленькая? Шутка ли, по рельсам до города, до Финляндского. Потом через мост, по Литейному, до Владимирского. Дом напротив собора.
До войны большой шумной компанией собирались у Марииной тётки рядом — на Дмитровском переулке. Тётка была хлебосольна и любила посидеть с молодёжью. Вся дружная коммуналка — Третий Интернационал (по выражению партийной тётки) — собиралась в главной квартирной комнате с высоким лепным потолком и огромным, во всю стену, буфетом. Буфет, как гостеприимный хозяин, распахивал дверцы и угощал собравшихся. За него, дурачась, поднимали отдельный тост: «Здоровье хозяину дома!» Муж тётки, старенький профессор, добродушно посмеивался и подливал соседу — отцу татарского семейства, которое занимало самую жаркую комнату, рядом с кухней.
Последними, стесняясь, приходили две старые девы — сёстры Ганя и Юдя. Садились с краешка стола и первыми, в разгар веселья, ушмыгивали в свою комнатёнку. Консерваторские — не выдерживали «ой, мороз-мороза».
Да, прошлая зима ко всем испытаниям, как на грех, выдалась суровой.
Как там буфет? Жив ли? 
Нина сказала, что Мария с матерью пожгли всю мебель. 
Маленькая гостья говорила: бабушка Клаша всё время ругается, что шифоньер слишком крепкий — ей одной не разрубить, нету сил. Книжками топить плохо — быстро сгорают. А зимой вообще чуть не угорели. 
Со слов девочки было понятно, что подруга устроилась уборщицей на хлебозавод. Повезло, конечно. Но Нина — восьми лет, её трёхлетний братишка Борик да престарелая тётя Клаша совсем Марию не видят. Прибежит та в обед проведать, поможет состряпать, и опять на завод.
Так и заснули бы все, да Мария домой почему-то забежала в неурочное время. Нина рассказала, что братик лежал на лестнице, а они с мамой вдвоём тащили тяжёлую бабушку. И потом очень замёрзли, потому что мама долго не давала войти в квартиру.
Достанет ли сил ребёнку? Трава сырая, тяжёлая. Девчонки, дурёхи, набили по самую маковку. А как отполовинить?! Да и по шпалам идти — не по бетонке. Так и есть — споткнулась. Сглазила я, что ли? Спаси, сохрани! Как же все оголодали. А у этой, городской, одни глаза остались. Совсем взрослые. И нос не детский — картошкой, а какой-то заострившийся. Дойди, голубушка. Кормилица. Только бы не отобрали. Народ такие страсти рассказывает…
Белое пятно наволочки закрывало собой почти всю фигурку. Казалось, идёт мешок с ножками… только головка шишечкой над ним. В другое время смешно было бы. Лишь бы случилось оно, другое время, — ох, и посмеялись бы все, сидя за большим столом в Дмитровском переулке. Галина обязательно расскажет о том, как шёл «мешок» по рельсам…
Как и во время Нининого рассказа, так и сейчас, вспоминая их разговор, Галина заплакала беззвучно — слёзы сами собой текли по щекам, образовывая колеи, прямо до сердца…
Сколько слёз сейчас течёт на нашей земле, сколько еды ими пересолить можно. Да где её, ту еду, взять?
Никаких гостинцев не смогла Галина дать в город. Ещё почти ничего не выросло в огороде, — с семенами весной было туго.
А тут шишечка — головёнка — в какой-то слишком летней панамке. Волосы грязные. Надо бы помыть. А нельзя. Пойдёт — простудится. А платок со своей головы снять пожалела. Вот пожалела и всё. Сейчас стало стыдно, аж в жар бросило, но не догонять же! Когда прозрачную головёнку украдкой разглядывала, тошная мыслишка иглой кольнула… Да и так — от души покормила, хлеба не пожалела. Свои сидят, смотрят. Хорошо хоть Светка, младшая, игрушку подарила: птичку-свистульку. Краска местами облупилась, но свистит хорошо, звонко. Деревянная.
Нина взяла подарок молча, почему-то вздохнула и вывернула карман пальтишка. Убедившись, что карман целый, бережно спрятала птичку. Только после этого покивала-поклевала головой и посмотрела Галине прямо в глаза. Вот тут у хозяйки и потекли слёзы.
— Тётя Галя, вы не плачьте. Плакать нельзя. Мама говорит, со слезами силы выходят.
— От папы-то весточка была? — спросила Галина, вытирая слёзы концом платка.
Девочка молча приподняла плечики и, в знак ­отрицания, покачала головой. 
Далеко-далеко удалилась маленькая точка, за край перистых облаков, спешащих в блокадный город, а Галина всё стояла и стояла у края платформы, не в силах стронуться с места и пойти в сторону дома.

Санкт-Петербург
11. 05. 09

Иллюстраця Светланы ЖЕЙМОВОЙ