Рассказы начинающего акушера-гинеколога

Студент Лев Козлов у 2-го здания мединститута. 29 апреля 1951

Из архива журнала "Казань" №6, 2021

Профессиональное крещение

Лето 1952 года. После четвёртого курса студенты медицинского института разъезжаются на производственную врачебную практику. Я попросился в Шугуровскую центральную больницу ТАССР. Выбор был не случайным: в Шугурах жили родители жены, и нам предстояло лето в сочетании практики с отдыхом. К младшему брату супруги Гере, перешедшему в восьмой класс, вскоре присоединился приехавший в отпуск из армии старший брат. Квартирка была очень маленькой, но нам было уютно, жили дружно и весело.

Больница была недалеко. Встретили меня дружелюбно, и я почувствовал себя не студентом, а полноправным сотрудником. Доверяли всё. А особым поручением было ходить на кухню перед обедом «снимать пробу».

Практикой руководил главный врач Алексей Иванович Чуриков, он же хирург и рентгенолог. Терапией я занимался под руководством его жены. На амбулаторном приёме она всем пациентам преклонного возраста после тщательного осмотра выписывала рецепт и говорила: «Мово лекарства бер кашик ишь мертебе» — по одной столовой ложке три раза в день. Со временем я понял мудрость опытного сельского врача следовать древнему совету: лечат в первую очередь словом, потом травой, а уж затем ножом. Конечно, переписал рецепт «её лекарства» и, расшифровав его с помощью справочника, увидел состав классической микстуры Бехтерева с небольшим добавлением снотворного. А что ещё нужно пожилому человеку? Особенно большой наплыв пациентов бывал по субботам. Жители района съезжались на воскресный базар и попутно привозили к врачу бабушек и дедушек. Зная это, аптека заготавливала микстуру в приятно пахнувших валерианой бутылках с красивыми сигнатурками. Пол-литра хватало на две недели. Пожилому человеку становилось легче дышать.

Загораем на берегу реки Лесная Шешма. Шугуры. 1952

В первые же дни Алексей Иванович велел мне осмотреть больную, которую готовили к плановой операции. Я увидел измождённую женщину с животом окружностью сто сорок два сантиметра. Она, тяжело дыша, рассказала, как прошлым летом на сенокосе во время сна в неё заползла змея, и теперь в животе живёт и временами ходит. На операции «змея» оказалась опухолью яичника весом двадцать два килограмма.

Тогда же я вплотную столкнулся с врачебной деятельностью.

Прекрасным летним днём мы с Герой купались. Потом он играл с дворовым пёсиком и воевал с козами, не пуская их в соседний огород. Вдруг, ни с того ни с сего, у него появились боль в области желудка, тошнота и рвота, поднялась температура. Перебирая в уме скудные знания по неотложным состояниям, вспомнил, что в институте при изучении аппендицита нам указывали на «коварство» течения этого заболевания. Одним из проявлений начала острого аппендицита может быть боль в области желудка, а не в зоне ­аппендикса. Я робко высказал своё мнение родственникам, но они лишь покачали головой, мол, не выдумывай. К вечеру мы отвезли Геру в больницу. Главный врач осмотрел его и сказал, что на данный момент опасности нет. На моё напоминание о «коварстве клиники» только хмыкнул и сказал «может быть».

Возвращение домой на местной «скорой помощи»

Утром картина прояснилась. Диагноз острого аппендицита подтвердился. Алексей Иванович выполнил операцию, взяв меня ассистентом.

Так я, студент-практикант, впервые участвовал в операции.

Мне было разрешено наложить пару кожных швов. Такое событие нельзя было пропустить, и я попросил сфотографировать этот момент. Домой Геру привезли школьные друзья на местной «скорой помощи» — телеге. На фотографии «за рулём» его друг.

Мой диагноз подтвердился. Состоялось моё профессиональное крещение.

Первая самостоятельная операция

В Шугуровской центральной райбольнице мне привелось сделать первую самостоятельную операцию.

С хирургией мы познакомились на третьем курсе на практических занятиях в «старой клинике». В моём архиве сохранилось фото первого посещения операционной.

Сидит задумчиво Альберт Ахметов, в будущем ведущий хирург института имени Вишневского. Рядом смотрит в объектив Фарид Бахтиозин, ставший доцентом мединститута, известным в Казани ортопедом-травматологом. Следующий — Вадим Кузнецов, в будущем завкафедрой факультетской хирургии мединститута, ряд лет — декан лечебного факультета.

Продолжили мы изучение хирургии на четвёртом курсе в клинике Вишневского. Сохранилась маленькая фотография того времени.

Солнечный весенний день на улице Бутлерова. У входа в клинику студенты лечебного факультета. Прислонился к столбу будущий профессор Вадим Кузнецов. К нему на плечо склонил голову Лев Козлов, будущий заведующий кафедрой акушерства и гинекологии мединститута. Рядом стоит Николай Морозов, будущий ведущий торакальный хирург Казани. Левее с кульком в руке что-то жуёт Исаак Болотовский, он станет доцентом кафедры психиатрии мединститута. Крайний слева задумчиво стоит Миша, Ахмет Валеевич Мингазов, будущий ассистент кафедры лучевой терапии и диагностики ГИДУВа.

Нашему сто сорок третьему выпуску врачей медфака Казанского мединститута повезло, у нас в 1954 году уже была субординатура. Для меня это сто шестьдесят два дня учёбы в акушерско-гинекологической клинике. В эти дни интенсивного погружения в специальность появилось ощущение, что «поезд уходит», а мы ещё так мало знаем, и ещё меньше умеем. Я чаще положенного стал оставаться на дополнительные дежурства, сутками не выходил из клиники. Примелькавшемуся студенту, завтрашнему выпускнику, стали кое-что доверять. Так я освоил ведение физиологических родов, наложение швов, несколько раз доверили сделать разрезы.

При распределении я записался в распоряжение Минздрава ТАССР. Придя в отдел кадров, получил предложение поехать в район, где нет врача акушера-гинеколога. Жена к этому времени, окончив дошкольное отделение педагогического факультета пед­института, заведовала детским садом № 102 при оптико-механическом заводе. Плюс полуторалетняя дочь. В переговоры в Минздраве вступил директор завода Герой Социалистического Труда Павел Александрович Халезов, говоря, что жену с работы не отпустит, так как она не отработала ещё три обязательных года. Кроме этого, в медсанчасти завода требовался врач акушер‑гинеколог. Минздрав направил меня туда с условием, что полгода я отработаю в каком-нибудь районе ТАССР.

Студенты третьего курса лечфака в операционной. 1950

В медсанчасти завода родильное отделение маленькое, всего пятнадцать коек. Персонал опытный, всё выполнялось чётко и быстро. Акушерок четыре. Одной из них, Марии Фёдоровне Клабуковой, к моему приходу — под восемьдесят лет, но она бодра и работоспособна. Врачей акушеров-гинекологов было два: Мелик Садыкович Галимов, часто хворавший ветеран, выпускник ещё медицинского факультета Казанского университета, и Серафима Степановна Донова, молодая, но уже опытная и решительная врач. Поэтому я часть времени с доброго согласия главного врача Лимы Каримовны Волковой проводил в хирургическом отделении.

Много времени принимал в женской консультации. Для неё были отведены два скромных кабинета поликлиники в одном из бараков военного времени.

Мне помогала опытная акушерка Аня Васина (Зайцева). В свободную минуту я заходил к хирургу Герману Александровичу Гессу для пополнения знаний и опыта по амбулаторной помощи. Дело в том, что по приказу руководства все врачи периодически совмещали, дежуря ночами на местной Скорой помощи. В те годы до Дербышек доехать городской «скорой помощи» было непросто из-за плохих дороги и транспорта. На меня, молодого сотрудника, возложили значительную часть этой работы врача общей практики. Дежурная бригада обычно состояла из врача, медсестры, санитарки и шофёра «скорой». Машина хотя и была ­военного времени, но благодаря водителю всегда оставалась на ходу.

Через семь месяцев я отправился по программе «Помощь города селу» в знакомую по студенческой практике Шугуровскую центральную райбольницу. Незабываемые дни самостоятельной врачебной работы!

В какой-то момент такой же, как и я, прикомандированный хирург уехал, а собравшийся ему на смену ассистент ещё был в пути. И, как на грех, а, может быть, на моё счастье, поступила пациентка с подозрением на прервавшуюся внематочную беременность.

На приёме в женской консультации обратилась женщина с жалобой на повторные боли внизу живота. Считает себя беременной. Беременность желанная, женщина хочет её сохранить, поэтому и пришла за помощью.

Оперирует ассистент М. В. Монасыпова. Вторым ассистентом (на зеркалах) стоит субординатор Л. Козлов. За ходом операции наблюдает заведующий кафедрой П. В. Маненков. 1953

Вихрем пронеслось в голове наставление мудрого преподавателя Маршиды Валеевны Монасыповой: «Прежде всего установи, есть ли на самом деле беременность, и если есть, то где она локализуется, в матке или вне её пределов». И ещё тут же вспомнилась книжная истина: «Диагностика беременности проводится в зависимости от сроков беременности, а именно на ранних и на поздних сроках». На каждом сроке свои методы.

Предварительный диагноз: прервавшаяся правосторонняя трубная беременность. Нужна срочная госпитализация. Объясняю женщине. Она расстроена и согласна лечь в стационар. Ультразвуковой диагностики, естественно, в те годы не было и в помине. Хотя научные разработки шли, и фантаст Беляев рассказал о них в книге «Истребитель два зет». Эндоскопия только-только зарождалась.

Докладываю обстоятельства дела главному врачу Арслану Хабибовичу Сайфи. Спрашивает:

— Умеешь делать операцию, и делал ли?

Отвечаю откровенно:

— Не делал, но ассистировал многократно, и ход операции представляю подробно.

Хорошо представлял, что ожидает хирурга, когда он откроет брюшную полость. Тем не менее на вопрос главного врача, буду ли оперировать сам или вызывать врача из Лениногорска в двадцати пяти километрах от Шугур, ответил:

— Буду.

Моё волнение описать невозможно. Некоторую уверенность придавала картина из кафедрального патологоанатомического музея. Перед глазами всплывал шкаф с набором макропрепаратов удалённых маточных труб с плодным яйцом на разных этапах прерывания беременности. Как хорошо, что кафедра всё это накопила, и мы, молодые, не раз видели...

Л. А. Козлов и А. Г. Галеев в предоперационной МСЧ.

Условия в больнице хорошие, операционная готова, сестра опытная, ассистировать может любой врач.

Час истины настал!

Когда открылась картина малого таза, увидел: правая маточная труба раздута в области воронки, тёмно-багрового цвета, окутана сгустками крови, в малом тазу до трёхсот пятидесяти миллилитров жидкой крови. Дополнительная анестезия. Наложение зажимов, отсечение маточной трубы. ­Туалет брюшной полости. Послойное восстановление брюшной стенки.

Больная всю операцию лежала спокойно.

Арслан Хабибович несколько раз заходил в операционную и спокойно интересовался ходом операции. Видя, что всё идёт по плану, удалялся.

Закончив операцию, я вошёл в ординаторскую, чтобы оформить историю болезни. Моему удивлению не было предела: за столом сидела главный врач расположенного в семи километрах от больницы курорта Бакирово. Мне осталось только произнести известное: «Ба! Знакомые всё лица!» Мы были хорошо знакомы. Арслан Хабибович пригласил коллегу для страховки начинающего акушера-гинеколога, но, заходя в операционную, ни разу мне об этом не сказал. До сих пор восхищаюсь его педагогической мудростью.

Группа любителей-горнолыжников мединститута: 1. председатель Татсовета ДСО «Медик» Курбангалеева. 2. Преподаватель кафедры физвоспитания Н. С. Бундыч (не точно). 3. Студентка Татьяна. Студент Лев Козлов, первые шаги на горных лыжах. 5. Студент Рев. Казань, Козьи горы. 1952

Вот так я, как говорится, встал на ноги в больнице, где несколькими годами раньше посчастливилось проходить студентом практику. Низкий поклон всем, кто помог тогда в учёбе и утверждении себя в специальности. Верен клятве Гиппократа: «Клянусь Апполоном врачом, Асклепием, Гигиеей, Панацеей и всеми богами и богинями… считать научившего меня врачебному искусству наравне с моими родителями…»

Ностальгия

Незабываемый день! Первого сентября 1948 года был сделан первый шаг на первую ступеньку лестницы здания мединститута на улице Льва Толстого, дом № 6. Вход охраняли, и сейчас охраняют, скульптуры юноши и девушки с книгами в руках. Потекли чудесные студенческие годы.

Сегодня, через семьдесят с лишним лет, когда меня спрашивают, какая кафедра запомнилась больше всего, без раздумья отвечаю: кафедра физического воспитания.

Заведующий кафедрой Евгений Николаевич Гладких, неутомимый двигатель древней истины «Mobilis — vita est», движение есть жизнь, приложил немало усилий, чтобы убедить нас, вступивших на врачебную стезю, что прежде чем лечить больного, врач должен быть сам здоров: «Мedice, cura te ipsum».

Стадион «Динамо». Летом лёгкая атлетика, зимой — коньки. Умеешь, не умеешь — иди и делай, как можешь. Озеро Кабан, водная станция «Спартак». Плавание и входящая в моду гребля, которая быстро переросла в серьёзные спортивные состязания. Я стал в 1950 году чемпионом института на лодке-одиночке. В институте появились чемпионы РСФСР на байдарке-двойке — будущий член‑корреспондент, профессор Всеволод Васильевич Талантов со своим однокурсником Владимиром Унтербергером. Выпускник института Юрий Павлович Калинин профессионально увлёкся греблей и стал в составе четвёрки распашной с рулевым двенадцатикратным чемпионом России, трёхкратным чемпионом Спартакиады России, мастером спорта международного класса, первым мастером спорта по академической гребле в России, первым чемпионом Большой Московской регаты и Регаты Балканских стран. Стала олимпийской чемпионкой на байдарке-одиночке Мария Шубина, — в студенческие годы мастер спорта по лыжам Маша Крюкова.

На Первомайской демонстрации 1949 года.

Зима. Больше всего, ещё со школьной скамьи, мне нравились лыжи. На первом курсе меня включили в команду «Медик». Ежегодно 5 декабря, в День Сталинской Конституции, в Казани открывала лыжный сезон смешанная лыжная эстафета четыре по пять километров — стартовал мужчина, затем юноша, женщина, и завершал мужчина. Это был популярный праздник, привлекавший не только молодёжь. Старт и финиш были на лыжной базе на Казанке. Трасса сначала шла по руслу реки, затем уходила оврагом в Парк имени Горького, продолжалась по Козьим горам, возвращалась вновь по реке, и хорошо просматривалась.

В этот раз наша команда заняла в смешанной эстафете третье место, за что спортобщество «Медик» наградило нас путёвкой в зимние каникулы в дом отдыха «Моркваши». Для меня, только что вылупившегося из скорлупы домашнего очага, это были незабываемые дни.

В первый год учёбы запомнилась демонстрация 1 Мая. Меня посадили в байдарку, дав в руки весло. Байдарку водрузили на грузовик — военного времени полуторку, застелив кузов марлей, выкрашенной в голубой цвет. Концы марли держали два студента, дёргая и взмахивая, имитируя волны на водных просторах. А мне велели махать веслом, будто гребу. В таком виде в колонне демонстрантов мед­института мы «проплыли по волнам» через Площадь Свободы.

В непогожие дни проводились занятия в спортзале на Маяковке. Волейбол, баскетбол, гимнастика, бокс, акробатика, фехтование, шахматы. Одним словом, «Mens sana in corpore sano» — в здоровом теле здоровый дух. На втором курсе ходил болеть за одногруппника Фарида Бахтиозина, будущего известного в Казани детского травматолога. На акробатике болели за однокурсников Николая Морозова и Валю Семёнову, будущую знаменитую заведующую родильным отделением железнодорожной больницы. Совместные выступления привели к созданию ими прочной семейной пары.

Сверхпопулярной была команда баскетболистов. До сих пор в ушах звучит боевой клич: «Зула, давай!» Ренат Зулкарнеев стал заведующим кафедрой травматологии, ортопедии и военно‑полевой хирургии мединститута. Баскетболисты Марс Муслимов и Марат Абдрашитов — военврачами, Юлиан Миротворцев — наркологом, Альберт Ахметов — доктором медицины, сотрудником института имени Вишневского. Конечно, славился бессменный капитан команды Эдуард Ситдыков, будущий действительный член Академии наук Республики Татарстан, заведующий кафедрой урологии мединститута. Эта команда в 1953 году завоевала первое место в российском студенческом чемпионате по баскетболу.

В волейболе запомнился Давид Менделевич, он стал заведующим кафедрой психиатрии мединститута. В фехтовании царил Гера Базаревич, будущий ведущий сотрудник Казанского научно-исследовательского института травматологии и ортопедии. А самым таинственным и недосягаемым для всех было фигурное катание на коньках, в котором лидировал Фаузей Юсупов, будущий автор многочисленных патентов. Об истории фигурного катания в Казани он создал прекрасный фотоальбом, что свято хранится в кабинете заведующего кафедрой физвоспитания мединститута.

Лев Козлов

В какой-то момент я остановился на боксе. Тренировал нас студент третьего курса Борис Березовский. Лидировал третьекурсник Заки Шакиров. Невысокого роста, очень подвижный, выступая на соревнованиях в лёгком весе, он стал чемпионом РСФСР. Это был уникальный человек, переполненный инициативами! В зрелые годы он стал золотым медалистом, чемпионом СССР по горному велотуризму. На тренировки по боксу ходил студент третьего курса Иршат Мухутдинов, в будущем доцент кафедры эпидемиологии мединститута и министр здравоохранения ТАССР. Мне на первенстве вузов Казани по боксу удалось пробиться на второе место в своей весовой категории.

На втором курсе лыжи продолжали оставаться приоритетным видом спорта. Тренировались на пересечённой местности Парка имени Горького. Иногда под руководством капитана команды студента Кости Егорова делали длительные вылазки до Дербышек и обратно. Шефировал нас старший преподаватель кафедры физвоспитания Николай Петрович Добриян. Уже в 1985 году, участвуя во Всесоюзной альпиниаде в честь 40-летия Победы в Великой ­Отечественной войне, я поднялся на восточную вершину Эльбруса. Спустившись с горы, на радостях тут же послал в мединститут телеграмму, которую ректор зачитал на заседании учёного совета.

Третий учебный год прошёл также под лозунгом «Мens sana in corpore sano». Зимой я сменил равнинные лыжи на горные. Они стали входить в моду. Председатель Татсовета спортобщества «Медик» Курбангалеева и студентка Татьяна собрали на Козьих горах небольшую группу. Лыжи были деревянные с металлическими кантами, ботинки крепились ремнями. Постепенно это увлечение стало пожизненной привычкой.

Рядом с Козьими горами в парке Горького был шестнадцатиметровый трамплин. Какой мальчишка в школьные годы не прыгал со снежных трамплинчиков? Потянуло попробовать с настоящего трамплина. Попробовал и быстро освоил технику. В «Медике» обрадовались: «Равнину бегал, теперь будешь двоеборцем». Я отнекивался, ссылаясь на перенесённую ангину и миокардит. Но не помогло, в составе сборной «Медика» в декабре 1951 года поехал в город Яхрому на тренировку по прыжкам с трамплина, затем выступал на первенстве ВЦСПС в Кирове. Там прыгали мы с семидесятиметрового трамплина и бежали шестнадцать километров. Признаюсь, без особого успеха.

Здание поликлиники МСЧ, в котором располагалась женская консультация. 1955

Этим соревнованием закончилось увлечение и прыжками с трамплина, и равнинными лыжами, а началось увлечение будущей специальностью — акушерством. Tertium non datur — третьего не дано. Скажу откровенно: первый контакт с больными на третьем курсе этому не способствовал. А о науке и мечты не было. Вот он каков, пока ещё свободный студент третьего курса мединститута: китель, дань военному времени, с регулярной сменой чистого белого подворотничка, и брюки шириной не менее тридцати сантиметров. Всё произошло на четвёртом курсе. «Всё» — это два стратегических ­события жизни: выбор специальности и женитьба. Однако движение осталось принципом на всю жизнь. С горными лыжами не расстаюсь и по сей день.

Первое знакомство с Диссимуляцией и Эмпатией

Чтобы при лечении, а также и без лечения, я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной.

Из клятвы Гиппократа

«Диссимуляция» — утаивание заболевания или его отдельных симптомов с целью ввести в заблуждение относительно своего истинного физического или психического состояния (Энциклопедический словарь медицинских терминов).

«Эмпатия» — ощущение понимания и сопереживания психического состояния другого человека (Там же).

С дамами по имени Диссимуляция и Эмпатия мне «посчастливилось» впервые встретиться на втором году работы. Ещё в студенческие годы преподаватели подчёркивали необходимость соблюдения особого врачебного такта в общении с пациентами. А у врача акушера-гинеколога, да ещё мужского пола, говорила ассистент Маршида Валеевна Монасыпова, это свойство «должно войти в обмен веществ».

Профессор Груздев в 1922 году, касаясь общей диагностики болезней женской половой сферы, писал: «Не подлежит сомнению, что наши больные… не в состоянии бывают ответить на многие вопросы врача, или дают на них спутанные, а зачастую и прямо неверные ответы, которые могут только вводить исследующего в заблуждение. Как свидетельствует постоянное наблюдение, нередко ощущения и интеллигентных больных являются обманчивыми, совершенно не соответствующими действительности. Надо иметь в виду, наконец, что именно врачу‑гинекологу сплошь и рядом приходится касаться таких интимных сторон жизни больных, что последние или стесняются отвечать на его расспросы, умалчивая об очень многом, или даже сознательно говорят неправду».

Естественно, при содружественном контакте пациента и врача правильнее будут и диагноз, и лечение. Однако в жизни случается всякое.

Дело было в конце 1956 года. Я только что приступил к работе в МСЧ оптико-механического завода, вернувшись в Дербышки из полугодовой командировки в Шугуры. В хирургический блок родильного отделения поступил вызов. Там встречает хирург Анас Гумерович Галеев с плохо скрываемой хитринкой на лице:

— Вот, поступила пациентка с острыми болями в животе. Думаю, это по твоей части. Предварительный осмотр говорит о прервавшейся внематочной беременности, но женщина категорически отрицает какую-либо связь с противоположным полом. Поговори как акушер-гинеколог. По моему мнению, нужна операция, не откладывая в долгий ящик, однако женщина сомневается.

Через очки видно: в глазах коллеги мелькают искорки. Анас Гумерович при всей наружной серьёзности обладал неисчерпаемым чувством юмора. Возможно, с его помощью разгружался после серьёзных операций. Заходя после них в ординаторскую, с невозмутимым спокойствием мог сказать врачебной братии, низко склонившей головы над заполнением историй болезней: «А ещё Макс Линдер говорил, что кипяток на станциях даётся бесплатно!» Все поднимали голову, в первую секунду думая, кто такой Макс Линдер и при чём здесь кипяток, а в следующую секунду раздавался общий хохот, и наступала минутная передышка с рассказом о только что законченной очень интересной операции.

Вот и в этот раз, ожидая какую‑нибудь нестандартную ситуацию, иду с хирургом к больной в процедурную. Думаю, хитрит коллега, или проверяет, или преподносит урок. Знакомлюсь. Женщина сорока шести лет, одинокая. В те послевоенные годы немало было таких. Детский сад, которым заведовала моя супруга, постоянно пополнялся детьми матерей-одиночек. Именно тогда Булат Окуджава воскликнул: «Ах, война, что ж ты сделала, подлая…»

Л. А. Козлов в женской консультации.

Выясняю у больной, что у неё на фоне задержки месячных умеренные боли внизу живота. Говорит, мол, начинается климакс. Не вдаваясь в подробности, соглашаюсь с диагнозом Анаса Гумеровича и объясняю больной необходимость операции, отказ от которой смертельно опасен. Она категорически не соглашается, вообще исключает беременность: «Нет, нет, нет, этого быть не может!»

Операционная была уже готова. Вскрыли брюшную полость и без труда обнаружили прервавшуюся беременность. Показали удалённую маточную трубу больной, но она всё равно упирается: это не беременность!

Медперсоналу мы рекомендовали не вести с прооперированной разговоров на болезненную тему. Она выписалась в срок.

Когда пациентка пришла закрывать больничный лист, мы с Аней Зайцевой осторожно возоб­новили с ней разговор о беременности. Аня, душа всех женщин посёлка, вела разговор мягко, душевно, будто меня тут не было. И спустя полтора месяца после операции у пациентки сдали нервы. Она разрыдалась и с извинением рассказала, что была единожды тайная встреча со старым другом. Но из-за своего возраста, одиночества и большой секретности (друг был в браке) очень уж боялась огласки и осуждения в маленьком посёлке. Естественно, мы обещали выполнить рекомендации Гиппократа, указанные в эпиграфе. После ухода женщины мы с Аней только молча посмотрели друг на друга.

Так состоялась моя первая встреча с Диссимуляцией и Эмпатией. Мы подружились и шагаем вместе уже не один десяток лет. В заключение, перефразируя известную поговорку, скажу, что Эмпатия — лучшая награда врача, тот маленький ключик, что открывает большой сундук Диссимуляции.

Первый конфликт

В родильном отделении дербышкинской медсанчасти врачей акушеров-гинекологов было двое. Мелик Садыкович Галимов окончил ещё медицинский факультет Императорского Казанского университета, он ученик профессоров, фамилии которых мы только читали в учебниках. Ветеран встретил меня радушно, подарил старинную книгу «Оперативная гинекология» Губарева и напутствовал латинской пословицей: «Quod licet Jovi, non licet bovi» — Что позволено Юпитеру, не позволено быку. К сожалению, он вскоре скончался.

Практически всю работу несла на своих плечах молодая, но уже опытная Серафима Степановна Донова. Она очень обрадовалась помощнику. Дело было в том, что 23 ноября 1955 года Президиум Верховного Совета СССР отменил запрет на аборты, существовавший с 1936 года. Естественно, значительно прибавилось работы. По согласованию с главным врачом я проводил утренний обход в родильном отделении и вёл приём в женской консультации. При пяти опытных акушерках обход с заполнением историй родов занимал немного времени, поэтому на первых порах основное время я проводил на амбулаторном приёме.

Несмотря на тесноту, женская консультация благодаря Ане Зай­цевой была уютной и со всем необходимым оборудованием. Особенно меня удивила патронажная картотека учёта и контроля посещения беременных. Документы в ней располагались соответственно дням месяца, и Аня строго следила за их движением. Первые два-три месяца работы было мало, женщины стеснялись молодого врача-мужчины. Но постепенно всё встало на своё место.

В 1955 году по данным статистики женщины, обратившиеся в женскую консультацию по поводу беременности на сроке до трёх месяцев, составили всего 26,4 процента. Показатель «ранняя явка» был у руководства больниц на контроле, и прилагались все меры для его улучшения. Результаты начали сказываться быстро, и уже через год этот показатель возрос до 43,5 процента. Но более половины женщин по разным причинам предпочитали являться во второй половине беременности, а иногда лишь за получением дородового декретного отпуска, и возникали конфликты. Дело в том, что при выдаче дородового оплачиваемого отпуска по беременности врач был связан по рукам и ногам двухнедельным сроком права на ошибку. Если случался «недоход» — то следовала жалоба пациентки. Если «переход» — пациентке в радость, но грозил серьёзный разговор у начальства о твоей квалификации. Между этими Сциллой и Харибдой я оказался уже с первых дней работы в женской консультации. До поры до времени удавалось выходить мирно из таких ситуаций. Но однажды я всё-таки попал в конфликт.

Спасибо законодателям. Сейчас врач женской консультации освобождён от этой заботы. Будущая мать имеет право взять отпуск по беременности по своему усмотрению. А «в наше время» его оформление занимало много времени, требовало терпения, знаний и умений.

В один прекрасный день, придя в женскую консультацию, увидел в очереди всего шесть беременных. Аня сообщила, что пятеро пришли на повторный плановый осмотр, а одна на первичный. Акушерка как-то особенно на меня смотрит, словно желая что-то сказать, но не решаясь. Надевая халат, я не придал этому значения и, как было заведено, принял в первую очередь пришедших повторно. Затем пригласил пациентку на первичный осмотр.

Настроившись на рабочий лад, я посмотрел на вошедшую женщину и мгновенно понял смысл взволнованно-тревожного взгляда акушерки. Заметно увеличенный живот предопределял неприятную дискуссию. Но делать было нечего, и мы приступили к знакомству. Вопрос о сроке задержки в данном случае не имел диагностического смысла, но я его задал и неожиданно получил откровенный ответ:

— Доктор, не тратьте время. У меня всё нормально, нет необходимости обследования. Пришла к вам с единственной просьбой выписать мне положенный декретный отпуск: подошёл срок.

Впервые встретившись с такой нахальной решимостью, я на мгновенье опешил, но собрался и вспомнил строчки из детского стихотворения «Теперь давай поговорим, что можно делать нам самим». Произношу как можно спокойнее:

— Это невозможно. Декретный отпуск оформляется больничным листом, а это денежный документ, требующий поддержки записью в медицинской карте. Поэтому прошу вас разрешить провести осмотр.

Поворчав для приличия, женщина согласилась на обследование.

Несмотря на трудности восстановления страны после военной разрухи, правительство заботилось о сохранении здоровья матери и плода. Отпуск при физиологическом течении беременности и родов с 1 августа 1956 года был увеличен с 77 до 112 дней: восемь недель до родов и восемь — после них. В случае патологии к отпуску добавлялись ещё две недели.

Определяю, что у пациентки, вероятнее всего, срок беременности тридцать недель. По специальной расчётной таблице получилось тоже двадцать девять — три­дцать недель. Говорю о возможном оформлении декретного отпуска через две недели. Женщина категорически не согласна. Результаты обследования и рассуждение о сроке декретного отпуска тщательно записываю в медицинскую карту. Мы с Аней ввели маленькую научную организацию труда: если принято решение о сроке декретного отпуска, то я в медкарте фиксирую дату прихода беременной за больничным листом. Аня оформляет необходимые документы, и мне остаётся их подписать. Так было сделано и в этот раз, а пациентке сообщили точную дату следующего прихода для получения отпуска. Она ушла, мягко выражаясь, очень недовольной, и больше ни разу не появилась.

Через пару с лишком месяцев главный врач вызывает меня в кабинет. Захожу. Там сидит незнакомый представительный мужчина. Хозяйка кабинета говорит мне:

— Плохо работаешь, на тебя поступила жалоба.

И, указав на гостя, дополняет:

— Председатель товарищеского суда завода разбирается в ней и пришёл допросить тебя.

Начало разговора не предвещало ничего хорошего, а упоминание слова «суд» вообще меня смутило так, что я, видимо, изменился в лице. Главврач, почувствовав, что хватила лишку, сменила менторский тон на материнский:

— Почему ты не оформил декретный отпуск?

За давностью времени я, ещё не понимая, о чём идёт речь, заплетающимся от волнения языком мямлю:

— Не-е… помню, надо посмотреть медкарту...

— Мы уже посмотрели, вот она.

И — совсем дружелюбно:— Твоё счастье, что всё тщательно записал. Претензий к тебе нет, а главное, нет претензий к больнице. Свободен.За всё время разговора гость не произнёс ни слова.Оказалось, женщина нормально родила в срок и теперь требовала с больницы выплату за «невыданный» декретный отпуск. Подсчёты мои оказались правильными, ошибка — всего на одну неделю. Приди она в назначенный срок, всё было бы хорошо. Ну как тут не вспомнить мудрое наставление моего Учителя Павла Васильевича Маненкова! Требуя тщательного оформления медицинской документации, он предупреждал о неминуемых конфликтах: «На дежурстве, заполняя историю родов, думай, что перед тобой сидит не роженица, а прокурор!»