С первого взгляда во мне щёлкнуло: «Мой человек!»
Период юношеского стихописания меня миновал. Сочинять я начал поздно, в двадцать девять лет. Это был поток любовных стихов и песен, я шёл от бардовской песни, которой вдоволь наслушался, путешествуя в Марийские леса. Меня просто распирало. Собралась тетрадка сочинений, которую я назвал «Зелёные строчки», так как писал зелёной пастой.
Впоследствии понял, что это ещё и в переносном смысле… Я стал приставать к известному уже тогда казанскому барду Сергею Бальцеру, ловя его в вагонах йошкар‑олинского поезда, чтобы он оценил. Серёжа, чтобы отвязаться, привёл меня в 1980 году в редакцию университетской многотиражки «Ленинец», где заседала в табачном дыму студия. Там я и увидел чернобородого улыбающегося человека. Это был Николай Николаевич Беляев. С первого взгляда на него во мне щёлкнуло: «Мой человек!» В конце заседания подошла моя очередь. Я стал читать. А Николай Николаевич, всё больше улыбаясь, требовал: «Ещё! Ещё!». Потом я понял, что так он поступал с каждым новичком, вытягивая как можно больше. Тогда он ничего мне не сказал, кроме: «Приходи!» Так я стал практически всякий раз посещать заседания студии «ARS».
Вскоре у Коли вышла книжка «Казанская тетрадь», и он мне её подписал: «Поэту и туристу», что было очень лестно. К примеру, одному парню, которого уже я привёл в студию, он подписал просто «Будь!», и тот сильно обиделся, зная, что Коля написал мне. Я быстро понял: всё, что я насочинял,- полная ерунда, и началась трудная работа над сочинениями.
Прошло какое‑то время, прежде чем Коля меня похвалил. Ещё какое‑то время прошло, и у меня вышла подборка стихов в газете «Вечерняя Казань» с тёплым предисловием Коли.
Мы довольно быстро сошлись, и я стал бывать у него дома, на Габишева, где засиживался за полночь. Приобщил Колю и его семейство к Марийке. Мы стали вместе ездить туда по грибы, по ягоды. А как‑то раз я пристроил их семейство пожить на пасеке в глубине леса.
Исключительной чуткости и доброжелательности человек, Коля поражал меня способностью найти слова даже к совершенно безнадёжным сочинениям студентов. Как‑то раз он сказал: «Мне тут друг написал: «Чему ты там их учишь?». Научить я их ничему не могу. Моя задача - привить вкус».
Его стало очень не хватать, когда Коля переселился под Владимир, в село Ворша, и было очень радостно, когда он вернулся. Стало возможно, как прежде, прийти и показать новое творение.
Теперь тебя, Коля, опять будет не хватать.
Борис ГИНЗБУРГ
Николаю Беляеву
и Вилоре Чернышёвой
На звёзды надвигались облака…
Казань спала,
но всё же в доме каждом
светилось в среднем по два‑три окна -
там продолжалось утоленье жажды
общенья с другом,
с книгой и с собой,
сближенье, столкновенье разных мнений,
спокойная беседа или бой
и, очевидно, результат сомнений.
Четвёртый час утра,
и я шагал,
с сомненьями как будто примирённый…
Мне город спящий думать помогал,
любимый город,
в буднях утомлённый.
Не сонным был,
но очень бодрым я -
шёл от друзей,
там был на чашке чая,
со мной на равных были те друзья,
я понимал и понят был. Не чаял.
Пусть не со всем согласен,
но - пока…
Тот всё поймёт,
кто понял хоть однажды.
На звёзды надвигались облака,
Казань спала,
и всё же в доме каждом -
два‑три окна…
Следите за самым важным и интересным в Telegram-каналеТатмедиа
Нет комментариев