То, что не успели сказать (о книге "Владимир Шевчук. Незаменимый")

Журнал "Казань", № 10, 2013

Нина КИРКИНА

Говорят, незаменимых нет. Но Шевчук для многих стал незаменимым, потому что мало кто умеет так ярко и образно писать, так широко и душевно общаться и дружить, так искромётно шутить и так радоваться любым интересным событиям жизни.

Очень часто ловлю себя на мысли, что он просто где-то в очередной командировке, а когда вернётся, мы расскажем ему последние новости, обсудим события на работе и будем пить традиционный чай из разнокалиберных кружек. Заглянет в кабинет кто-нибудь из редакторов районок, и Владимир Николаевич выдаст что-то забавное к месту или со смаком и подробностями поделится своим фирменным рецептом приготовления фаршированных перчиков…

Особенно запомнились наши последние посиделки в кафетерии на первом этаже перед его отпуском. Закончилось совещание, и Шевчук широким жестом пригласил всех за стол - угощаю, а завтра - на тёплое море, мне там всегда хорошо, про все болячки забываю. Сдвинули столы, уселись тесно, наметили планы по возвращении. Но случилось послезавтра…

Этот сборник - попытка сказать то, что не было сказано вовремя, по крупицам собрать неизданное и памятное, представить и вспомнить, каким он был журналистом, коллегой, другом, мужем, отцом, дедом. Чтобы порадоваться тому, что жизнь свела нас с Владимиром Николаевичем Шевчуком.

Киркина Нина Николаевна - коллега Владимира Шевчука по работе, советник генерального директора ОАО «Татмедиа».


Наследство от Шевчука

Римма РАТНИКОВА

Если скажу, что Владимир Шевчук был крупной фигурой в нашей журналистике, думаю, это будет верно и в прямом, и в переносном смысле. Потому что Володя был действительно крупный человек. Где бы он ни появлялся, сразу занимал всё пространство. Большой, шумный, притягивающий внимание всех собравшихся. Улыбающийся, порой очень хитро. Шутящий, нередко очень колко. И посмеивающийся над собой, что, как известно, могут позволить себе действительно большие личности. Даже о своём неудачном падении и повреждении ноги он рассказывал так, что все падали со смеху. А за этой травмой, надо понимать, стояли адские физические боли и ограничение многих человеческих возможностей, что, безусловно, причиняло моральную боль неуёмному Шевчуку.

Мы учились с ним в университете примерно в одно время. Он, кстати, окончил не журналистику, а филологическое отделение. И, как все студенты той поры, я помню его как тюмиффовца, бойца «Снежного десанта» - в общем, студента на все сто. А потом Володя Шевчук все равно пришёл в журналистику. Это была его профессия, он был в ней как рыба в воде. На всех своих журналистских работах - в «Вечёрке», «молодёжке», информагентствах…

В 1989 году меня утвердили главным редактором «Комсомольца Татарии», «бывший» которого (как раз Владимир Николаевич) пошёл на повышение в Агентство печати «Новости». На повышение-то он пошёл, но от коллектива, который сам собрал, отрываться не хотел, часами сидел в редакции. И к новому редактору относился весьма ревностно: ну-ка, мол, попробуйте, сможете ли, как я?

Редакция «Комсомольца» встретила меня словами: «Лучшего редактора, чем Шевчук, у нас уже никогда не будет». Всё здесь дышало Шевчуком и его идеями, вся редакция думала и писала по-шевчуковски, была заточена на проведение модных в то время шумных акций - конкурсов красоты, Дней газеты, приобретений газетных киосков. Весь коллектив от шофёра до машинистки разделял творческие порывы главного. В кабинете редактора был отбит кусок стены, Володя в ярости (а в ярость он приходил легко - в основном от журналистской безответственности, от не сданных к сроку или бездарно написанных материалов) швырял в этот угол тяжёлую редакторскую дверь, вот и отлетел кусок. Впрочем, человека отходчивее я тоже не знаю - через полчаса он уже не помнил, отчего разгневался.

В наследство от прежнего редактора я получила большой сейф с кучей книг, называвшихся примерно так: «Перечень сведений, запрещённых к печати». В них были страшные государственные секреты, например, что нельзя без нужды публиковать материалы о Высоцком, Мандельштаме, Пастернаке, Анне Ахматовой и много о ком ещё. Но было видно, что Шевчук к этим книгам обращался нечасто в виду независимости своего характера, да и время этих «перечней» в конце 80-х было уже на исходе.
Когда я входила в какой-то из редакционных кабинетов, сотрудники рефлекторно прятали пирожки, принесённые из столовой. Сначала я думала, что есть какой-то запрет на съестное в рабочих кабинетах, вроде борьбы с тараканами. Но мне пояснили, что прежний редактор в ходе дискуссий об улучшении содержания газеты, которые разворачивал на каждом шагу, имел привычку поедать всё, что попадалось под руку.

Он никогда не был чинушей, был свой в доску. Более того, он был, что называется, отец родной для всего коллектива. Он не просто делал классную для своего времени газету, он от всего большого своего сердца заботился о сотрудниках. Шевчук неустанно обивал пороги обкомовских кабинетов, ходил в министерства, горисполком. И счастливый возвращался в редакцию с добытыми диктофонами, квартирами, мебелью и прочим дефицитом. Время было такое, что даже за деньги ничего не купишь. И у вступающих в жизнь молодых журналистов это ценилось ничуть не меньше, чем умение писать хорошие материалы. Ну, а мне с лёту пришлось брать эту высокую планку.
Несколько лет назад журналисты газеты «Интер-­тат.ру», которой руководил Владимир Николаевич, в полном составе принесли пачку заявлений о вступлении в Союз журналистов Татарстана. Объяснили просто: «Шевчук сказал, что надо быть вместе». Володя глубоко осознавал, что такое журналистская солидарность и как её не хватает сегодня. Он очень многое сделал для укрепления журналистского сообщества, для внедрения в сознание коллег принципов свободного и ответственного творчества. Он не жалел себя на этом поприще, безвылазно колесил по командировкам, донося до самых дальних уголков республики, что называется, «живое слово и современные тенденции». Он очень хотел, чтобы уровень нашей журналистики повышался, чтобы журналисты Татарстана научились успешно работать в конкурентной среде. В ходе избирательных кампаний не было человека надёжней в пресс-службе Центризбиркома, а антикоррупционная тема в средствах массовой информации стала его коньком, вряд ли кто в республике понимал и понимает сегодня эту тему лучше Шевчука.

Володя был бессменным членом жюри невероятного количества журналистских конкурсов. И каждый раз дотошно прочитывал горы представленных журналистами материалов. Они, как водится, бывали и талантливые - тогда Шевчук бился за них, продвигая на призы и награды. Нередко встречались материалы бесталанные, последние Володя ругал язвительно и нещадно, во всю мощь своей эмоциональной натуры.

Врезалось в память его последнее выступление на съезде Союза журналистов Татарстана. Накануне Шевчук приехал из Аксубаева с похорон редактора аксубаевской районной газеты. С трибуны съезда Володя с глубоко прочувствованной болью говорил о том, в каких непростых условиях трудятся «районщики», буквально находясь между молотом и наковальней, как недооценивается их напряжённый труд. Он говорил о том, что надо хотя бы проводить диспансеризацию главных редакторов, это уберегло бы их, предостерегло от начинающихся болезней, безвременных смертей… Через полгода Владимир Шевчук ушёл сам.
Нам не хватает его. Вообще в журналистике сегодня не хватает ярких, сильных, талантливых...

Ратникова Римма Атласовна - председатель Союза журналистов Республики Татарстан, заместитель Председателя Государственного Совета Республики Татарстан.


Большой человек

Линар АХМЕТОВ

Владимир Николаевич Шевчук был большим человеком и в прямом, и переносном смысле. Множество людей, совершенно не связанных с журналистикой, ощущали его теплоту и участие.

Ежедневно общаясь с Владимиром Николаевичем и являясь свидетелем последних четырёх лет его жизни, я первое время очень удивлялся, с каким огромным уважением относился мурманчанин с русской и украинской кровью к татарской литературе и культуре в целом, как отстаивал интересы татарских изданий.
В Казань он приехал волею случая и всю свою жизнь отдал служению республике на журналистском поприще. Сейчас мало кто вспоминает, что именно Владимир Николаевич Шевчук создал электронную газету Татарстана «Интертат.ру», принимал активнейшее участие в организации первого фестиваля мусульманского кино «Золотой минбар», пестовал международный конкурс интернет-проектов сайтов «Звёзды Татнета».

Забота о семье и внимание к жизни своих друзей, общественная деятельность и желание поделиться своим опытом и знаниями с журналистами, поэзия и коллекционирование - вот что наполняло его жизнь. А ещё он очень любил бывать на природе, собирать грибы, готовить, словом, очень любил жизнь во всех её проявлениях.

Он сильно переживал из-за своих ошибок и прощал их другим, искренне беспокоился за здоровье близких ему людей и не обращал внимания на своё.
Он жил в полную силу и ушёл, как будто поставив многоточие - 12.12.12.

Ахметов Линар Марсович - коллега Владимира Шевчука, советник генерального директора ОАО «Татмедиа».


Близкая душа

Ольга БАНДИШОЕВА

В небесах отгорели зарницы,
И в сердцах утихает гроза.
Не забыть нам любимые лица,
Не забыть нам родные глаза…

Эти строки из известной песни приходят на память, когда, глядя на фотографии, где запечатлены события недавнего прошлого, вспоминаешь Владимира Николаевича. Мы были немножко родственными, если можно так выразиться. Не в прямом смысле, конечно. Мы были близкими душой. И судьба нас сводила время от времени по самым разным поводам.

Мы познакомились более десяти лет назад в Чистополе на часовом заводе, который тогда ещё процветал. Пригласил Владимира Николаевича тогдашний генеральный директор Вячеслав Цивилин, с которым Шевчук впоследствии стал очень дружен.

Я в то время была простым журналистом в газете «Чистопольские известия» и пришла писать материал о каких-то новых разработках. Его пригласили как маститого журналиста, работавшего тогда главным редактором электронной газеты «Intertat.ru», написать о заводе солидный материал. Я смотрела на Владимира Николаевича с восхищением: поражали его осведомлённость, неиссякаемое остроумие и тонкое чувство юмора с небольшой лукавинкой.

В тот день он остался ночевать в Чистополе, в гостинице. Вечером после работы я пригласила его к себе домой: Владимир Николаевич был знаком с моим мужем ещё со студенческих лет. Наше общение затянулось до поздней ночи. О чём только ни говорили: о политике, о проблемах журналистской работы, о том, есть ли будущее у Чистопольского часового завода, о нашем городке. И, конечно, вспоминали университетские годы. С ним можно было говорить часами и не уставать, настолько он был интересным человеком, увлекательным рассказчиком…

Прошли годы, и мы снова встретились в узком кругу. Теперь уже оба работали в «Татмедиа». Кстати, ко­гда я узнала, что Владимир Николаевич тоже в нашем медиахолдинге, очень обрадовалась: здорово, что у нас есть такие мощные по интеллекту, мудрости, информированности личности. На этот раз нас сблизила поездка на журналистский фестиваль «Вся Россия» в Дагомысе. В компании коллег после семинаров вместе ходили на пляж. Весело, интересно было: Владимир Николаевич шутил, развлекал нас, а шутки у него всегда остроумные были - и как из рога изобилия. Он любил пошучивать и над собой.

На вечере при закрытии фестиваля неформально общались с коллегами из разных регионов России: делились впечатлениями, шутили, пели, танцевали. Но это потом, а вначале нам, татарстанским редакторам, которые перемешались за столами с коллегами из других регионов, было как-то не очень весело, чего‑то или кого-то не хватало. И тут появился Владимир Николаевич. Мы, несколько человек, вмиг собрались вокруг него, он предложил тост за нашу дружную татарстанскую делегацию, кажется, самую многочисленную из всех. И мы снова шутили и смеялись.

Возвращались из Дагомыса на старом, обшарпанном поезде. Мы с Владимиром Николаевичем и ещё двое мужчин оказались в одном купе. Я опешила, что буду среди мужчин одна, коллеги-мужчины из соседних купе предлагали поменяться. Но Владимир Николаевич возразил: «Ольга здесь под надёжной защитой, я позабочусь о ней».

Действительно, он всю дорогу заботился обо мне: делился едой, которую взял с собой в поезд, а ночью, когда было особенно холодно (ведь уже наступил октябрь), укрывал меня ещё одним одеялом, неизвестно где раздобытым. Мы пили чай, играли в карты, иногда заходили наши коллеги, и Владимир Николаевич читал стихи, рассказывал что-то интересное.

Месяца за два месяца до его кончины я приезжала с отчётами в «Татмедиа». Уже собиралась уходить, спустилась на первый этаж и буквально в дверях столк­нулась с Владимиром Николаевичем. Мы, как всегда, тепло поздоровались, и он сказал: «Ты уже уходишь?» «Да,- ответила я,- надо возвращаться домой, дорога неблизкая». Но он как-то по-особому мягко, тихим голосом попросил: «Не торопись, успеешь. Давай пойдём в кафе, выпьем чаю с блинами, поболтаем. Я угощаю».

Владимир Николаевич расспрашивал о делах, давал советы, я делилась своими заботами. Неожиданно поймала себя на мысли: «Выглядит как-то нехорошо, бледный уж очень». Но он не жаловался особо, когда спросила о его самочувствии, только сказал: «Что-то давление скачет и сердце немного шалит».Пожелали друг другу удачи, я уехала… До сих пор слышится сказанное им напоследок по-отечески ласковое: «Ну, пока, зайка».

Бандишоева Ольга Алексеевна - редактор газеты «Чистопольские известия».


Здравствуй, дядя Вова!

Сергей ФЕДОТОВ

Как-то услышал шутку про наш театр юмористических миниатюр историко-филологического факультета - ребята в очереди в студенческой столовой балагурили: «Если Земля на трёх китах покоилась, то ТЮМИФФ на трёх слонах держится». Не удержался, подошёл - уж не я ли один из хоботовых?

- Э, нет - тебе ещё рано. Разве что на верблюда потянешь,- похихикали над первокурсником проголодавшиеся студенты.

- А кто же тогда?

- Подари пирожок - скажем.

Ради бога, пирожка не жалко. Интересно всё‑таки - кого из зрительного зала считают в ТЮМИФФе за главных?

- Вот когда наберёшь такой сценический вес, как у Сергеева, Шаумяна, Шевчука, тогда и себя к слонам можешь причислить…

Было это давно, лет тридцать пять назад. Как молодого парнишку взяли в знаменитый в Казани СТЭМ, ума не приложу. Повезло ещё раз - в четвёртой общаге меня поселили в одной комнате с Володей Шевчуком!

Так сложилось, что уже на втором курсе он авторитетствовал в мужских коридорах общежития истфилфака. Не потому, что покрепче Шевчука ребят в нашей общаге, пожалуй, не было. Дядя Вова (или Шефа - его шутейные именования) располагал к себе природной добротой. Он отзывался на любые просьбы, был готов помочь и помогал в любых, даже непредвиденных обстоятельствах.

Как-то к нам в гости забежали на полчаса ребята с факультета - надо было обговорить какое-то мероприятие. Посидели, поболтали, они ушли. Мы сидим втроём, чаёк попиваем, и вдруг - дверь с треском настежь, в комнату вваливаются человек десять мехматовцев с воплями:

- Они сюда зашли!..

Шевчук медленно поднимается из-за стола. Предводитель кодлы, глядя на него снизу вверх,- робким голосом:

- Дядя Вова, а ты разве здесь живёшь?

- Ребята, ну что вы расшумелись? Если есть проблемы, проходите, обсудим.

- Да нет, особых проблем нет. Тут, понимаешь, какие-то необщаговские поднимались наверх, а на лестничной площадке наш Равиль стоял. Он их спрашивает - кто такие? А они - отстань, не к тебе идём. Вот мы и…

- Это ты Равиль? - Шевчук строго посмотрел на одного из налётчиков. Тот кивнул головой.

- Да он же пьяный совсем. Пусть проспится, придёт и объяснит нам суть претензий. А вас попрошу по нашим этажам толпами не бегать!..

- Да-да, дядь Вова. Уж извини, что так получилось.

И мехматовская рать попятилась к двери спинами вперёд.

Совсем другим был Шевчук в «Снежном десанте». Когда мы в зимние каникулы шли в поход по местам боёв воинского соединения, сформированного в Казани, Шефа старался помочь всем и каждому. Особенно женской трети десанта. На пеших переходах, к примеру, тащил два рюкзака: свой на спине, кого-нибудь из девчонок - спереди. А что, говорил, так удобнее - равновесие обретаю.

И всегда сильно переживал, когда мы работали со списками погибших в военкоматах или возлагали самодельные венки к братским могилам…
В походах «Снежного десанта» побывал практически весь ТЮМИФФ, который там назывался агитбригадой. На концертах в школах, сельских клубах, Домах культуры мы исполняли композицию из военных песен и стихов. И это было второе лицо нашего весёлого театра.

На казанских же сценах ТЮМИФФ блистал остро­умием и актёрской игрой, исполняя миниатюры собственного сочинения. Запомнился вердикт жюри городского фестиваля студенческих театров эстрадных миниатюр (СТЭМ):

- Первое место жюри присуждает театру юмористических миниатюр историко-филологического факультета КГУ. Второе место жюри решило никому не присуждать, поскольку ТЮМИФФ на голову выше всех!..

В сочинительстве миниатюр участвовали хором, придумывая реплики, песни, сюжетные ходы. Но Шевчук однажды превзошёл всех. Репетировали молчаливую сценку, сюжетообразующая ситуация была такова: мужчина идёт со стулом по улице, вспоминает, что ему надо куда-то позвонить, входит в будку телефона‑автомата, а стул оставляет на улице. А дальше следует реакция разнохарактерных персонажей на одиноко стоящий стул. Один (человек явно творческий) вдохновляется этим предметом мебели, разыгрывает на нём чуть ли не шекспировскую драму; следующий прохожий видит предназначение стула в другом. Предпоследним на стул натыкается скучающий громила (Шевчук), который начинает проверять его прочность. И так пытается сломать, и эдак, над головой хочет ножки отломить… Не получается. Показав большой палец - во! - громила уходит.

Я играл последнего прохожего - закрытого в себе философа. Присев на стул, тот неожиданно расцветал. Но тут из будки появлялся хозяин мебели, спихивал незваного посидельца и уходил со стулом.

Всё как будто бы получалось - неожиданная ситуация, игра характеров, но в конце миниатюры не хватало образной завершённости. Ситуацию спас Шефа уже во время выступления на фестивальном концерте. Он так расстарался в борьбе со стулом, что с треском почти отломил ему ножку. Поставил и ушёл. Я вижу из-за кулис, что если сяду, то грохнусь. А это уже другой стиль, это цирк. Решил зависнуть в сидячей позе на полусогнутых. Тахир, он играл хозяина стула, тоже просёк ситуацию (ещё бы - треск прогремел на весь зрительный зал оперного театра). И тогда он просто выдёргивает стул из-под меня, и я остаюсь в позе роденовского мыслителя. Зал взрывается аплодисментами…

ТЮМИФФ ушёл со сцены в 1981 году. Все уже закончили университет, а достойную смену не нашли. Однако с тех пор мы постоянно встречаемся - дни рождения, свадьбы детей, День ТЮМИФФа.

Но наступает необратимое: нынешний день нашего театра мы отмечали без Шефы. Вернее, с ним - у могилы Шевчука на Арском кладбище… Здравствуй, дядя Вова!

Сергей Федотов

Мы жили на четвёртом этаже
среди друзей, учебников, бутылок.
Шевчук был незаметен, но уже
мог так сказать, что холодел затылок.

И если страсти закипали вдруг,
мутился разум, свирепело слово,
он появлялся скромно: «Я - Шевчук!»
И вся общага затихала - Вова...

Когда на сцену выходил ТЮМИФФ,
сердечные хватались за таблетки.
Но весь ТЮМИФФ одним собой затмив,
Шевчук ломал на шее табуретки.

Переживя магический испуг,
вздыхали все и хохотали снова.
Он кланялся с улыбкой: «Я - Шевчук!»
И зал рукоплескал в восторге - Вова!..

Он ярко жил - кутил, играл, болел,
ходил в походы, защищал ворота,
картёжничал, работал между дел
и даже приходил сдавать зачёты.

И, взяв билет какой-то из наук,
без подготовки шёл к столу любого.
Он говорил доценту: «Я - Шевчук!»
«Отлично,- отвечал доцентик,- Вова...»

Но вот пришли иные времена,
мы заросли жирком, слегка - елеем.
Болят мозги, мешает жить спина,
и валят с ног сплошные юбилеи.

Душа устала от пустых потуг,
надежда не желает шить обновы.
Но кто-то сзади по плечу - Шевчук.
И так спокойно сразу: «Здравствуй, Вова!»

Федотов Серегей Александрович - журналист, бард, друг юности Владимира Шевчука.

Как я обгонял Вовку

Леонид СЕРГЕЕВ

В одном из походов «Снежного десанта» где-то на Украине у нас был пеший переход. Идти надо было километров пять-семь. Может, и больше, не помню… Мы с Серёгой Красильниковым встали в пару. Я повесил гитару на шею (как автомат), он закинул на плечо знамя «десанта» (как трёхлинейку), и мы потопали. Нашли свой ритм - и как два бегемотика начали месить неуверенный украинский снежок. Со временем колонна распалась на островки. Девоньки (за редким исключением) остались ждать попуток, а парни всё шагали и шагали.

Вовка пёр как линкор в паре с Мишкой Петровым (Почмаком). Шеф делал один шаг против Мишкиных полутора. Сопел, пыхтел, но пёр с завидной скоростью. Продолжалось это пару часов. Потом мы с Серёгой наддали и стали их нагонять. Поравнялись. Какое‑то время шли вровень. Вовка косился грозным глазом из-под изломанной брови, бормотал что-то невразумительно обидное, призывал кару небесную на наши головы… Мы стали потихоньку уходить вперёд. И когда большая фигура стала отодвигаться назад, я услышал тихую фразу, обращённую, скорее, в вечность:

-…Всё равно… обгоню!..

…Я не могу описать тот ужас, который обуял меня. Почему-то… Я ткнул Серёгу в спину, и мы просто побежали по этой хлюпающей украинской дороге. Не знаю, какое уж там дыхание у нас открылось, но мы летели до посёлка как на крыльях, поминутно оглядываясь… Тогда мы притопали впереди.

А в конце концов он всех нас обогнал. Ушёл первым из нас…

Сергеев Леонид Александрович - журналист, бард, друг юности Владимира Шевчука


Любовь с первого взгляда

Степан ШАУМЯН

На эту тему столько понаписано и понапето, рассказано и снято. Но во всех случаях речь, как правило, идёт об отношениях между полами. А мы - наша дружная, суровая, абсолютно несентиментальная и порой грубоватая мужская компания - с первого взгляда влюбились в Володю Шевчука. Он не успел ещё толком представиться, произнести хотя бы несколько фраз, как мы невольно переглянулись и нутром ощутили: «Это наш!»

Дело было весной 1975‑го, на носу висел традиционный фестиваль художественной самодеятельности, репетировали ежедневно, спорили и ругались до хрипоты, чувствуя, что чего-то не хватает в наших сценариях, режиссуре, игре… И этим «не хватает» оказался именно Шевчук.

Володя ещё не был студентом КГУ, учился на подготовительном отделении нашего тогда ещё единого историко-филологического факультета. Оттуда его и привели к нам на репетицию, как говорится, за руку. Порекомендовали - парень талантливый, с юмором, может, подойдёт вашему ТЮМИФФу (театр юмористических миниатюр истфилфака)…

Ясно, что в таких случаях следует проверить, испытать новенького, оценить, понять, что он из себя представляет в плане творчества. Увы, мероприятие не состоялось - Шевчук сразил нас мгновенно. И громадной фактурой, и улыбкой, и хитринкой в глазах, и застенчивостью, и тонким голоском, а главное, стопроцентной открытостью. Через каких-нибудь пять минут мы были уверены, что знаем его уже лет десять, настолько органично и легко он вписался в атмосферу нашего непростого содружества. Были новички и до Володи, но не все смогли стать своими, единомышленниками и друзьями. Шевчук стал среди нас нашим. А без этого и в жизни сложно, и на сцене нельзя.

Что же касается талантов, то уже через несколько дней он играл в наших мини-спектаклях ведущие роли, завоевав любовь зрителей. Зал хохотал до слёз уже только от мимики Володи. А мы наслаждались ещё больше, так как имели счастье общаться с ним в рабочей обстановке - на репетициях, ведь на них-то и происходит самое интересное. Шевчук был полон замыслов, находок, массы вариантов игры.

О его поэтическом таланте следует писать отдельную статью. Диапазон увлечений и занятий отличался у него какой-то безразмерностью. Кроме отличной учёбы и художественной самодеятельности Володя успевал играть за сборную КГУ по регби, ходил в походы «Снежного десанта», сам вёл кружок любителей радиотехники, учил в подвале химкорпуса азам морзянки таких же студентов… Но самый главный его талант заключался в умении дружить, заботиться о людях, готовности помочь в любой ситуации вплоть до отдачи последней рубахи.

А ещё у Володи существовал какой-то маниакальный дар дарить подарки (прошу прощения за тавтологию). В этом ему среди нас не было равных, каждый презент у него отличался и юмором, и полезностью, и попаданием в точку, и, в частности,- дороговизной. Несколько лет после окончания университета Шевчук работал в Мурманске (ну, рядом чуть-чуть), откуда сам родом. Навещал Казань по праздникам и всех своих друзей буквально заваливал дефицитной художественной литературой, причём каждый из нас получал именно ту книгу, о которой мечтал, в которой нуждался. Как об этом узнавал Вова - для нас до сих пор большая загадка. Сделать человеку приятное - это он умел как никто, хотя и мы старались отвечать ему тем же, зная некоторые его слабости по части коллекционирования. И нужно было видеть умиление на лице такого большого человека, чтобы в очередной раз убедиться: в этой внешней громаде живёт маленький ребёнок, умеющий радоваться любой мелочи в нашем сложном мире.

Да, Шевчук и сам был непрост, на ангела не тянул, иногда срывался из-за ерунды, обижался, психовал, но всегда поражал отходчивостью и тем, что сам первым шёл на примирение и - вот парадокс! - просил прощения даже в тех случаях, когда не был виноват в ссоре. Кто ещё может похвастаться таким качеством?
Шли годы, Володя матерел, двигался вверх по журналистской лестнице, стал влиятельным общественным деятелем в республике, но для нас это не имело никакого значения. ТЮМИФФ продолжал отмечать практически все праздники, дни рождения в его резиденциях, будь то редакторский кабинет или офис собкора АПН-РИА «Новости». Если же встреча не могла состояться из-за командировок или занятости, первым поздравления по телефону всегда присылал Володя.
Ну как же можно было не любить такого человека? И как теперь нам без него жить?..

Шаумян Степан Артёмович - преподаватель Академического лицея имени Н. И. Лобачевского, друг юности Владимира Шевчука.


Созвездие его талантов

Александр ТАРВЕРДЯН

Я благодарен обстоятельствам, позволившим мне называться другом Володи Шевчука. Один вуз, факультет, курс, студенческое общежитие, одна компания. Правда, я не ходил в походы со «Снежным десантом» и не участвовал в работе ТЮМИФФа, но всё равно был рядом, имел возможность общаться и наблюдать. Наблюдать было что. Володя всех нас превосходил габаритами, даже таких крупных, как Лёня Сергеев и Гена Ивлев. Крупные люди чаще неповоротливы, а здесь преобладали живость и гибкость. И - эмоциональность без края. Смеяться - так до бесчувствия, возмущаться - на всю катушку. Мы в полной мере ощущали его душевность. Он, мне кажется, не делил нас на более или менее близких. Полнейшая открытость.

Говорят, что талантливый человек талантлив во всём. Мнение, конечно, спорное, но по отношению к Шевчуку вполне подходящее. В этом большом человеке среди других талантов умещалась и поэзия. Сильно умещалась. Почитайте его стихи. Собрать бы их все и сделать книжку. Я бы включил туда и многочисленные экспромты со студенческих (и не только) капустников, дней рождения, юбилеев и т.д. Мало бы не показалось. Столько юмора, иронии, так смешно! Читая свои вирши, Володя сам еле сдерживался от смеха. И хорошо ему, душе компании, было от того, что окружающие его люди тоже чувствовали себя весело и комфортно.

Любил шахматы и неплохо играл. Ими увлекался до самозабвения, как и многим другим. Я как-то увидел его в глубокой задумчивости, подумал, что причиной тому работа, журналистика, семья... А он поднял на меня глаза и говорит: «Всё-таки пешкой на f4 было бы лучше…».

Однажды, в студенческие ещё годы, привёл в общежитие двух поляков. Это были его знакомые по филологической практике. Познакомил нас с ними, с деловым видом вытащил из кармана коробку с перепелиными яйцами, приготовил яичницу, сообщил, что я советский бард, попросил меня попеть. Разговаривал Володя по-польски. Очень сносно. Для меня это было не­ожиданностью и сюрпризом. Я то­гда ещё страшно возгордился, что мой друг поставил меня в один ряд с Окуджавой и Высоцким.
О конкретике его работы, профессиональной деятельности, конечно же, подробно скажут его коллеги. Я же улыбнусь, хоть и с глубокой печалью.

Говоря «Шеф», «Шевчик», мы всегда улыбались. Художник Илья Репин, если бы знал Шевчука, непременно изобразил бы его среди казаков, пишущих письмо турецкому султану. Я так и вижу его сидящим рядом с писарем. К той сочной прозе Володя добавил бы стихи, не уступающие вышеупомянутой прозе в едкости и солёности.
Жалко, когда уходят товарищи. Многое я бы отдал за то, чтобы не писать эти заметки.

Тарвердян Александр Карленович - музейный работник, бард, друг юности Владимира Шевчука.


Дружба, проверенная временем

Владислав ЦИВИЛИН

У тех, кто старался постоянно быть в курсе рес­публиканских новостей, фамилия Шевчук была на слуху. Его информационные материалы - лаконичные, оперативные, отражавшие личную позицию - привлекали внимание.

Познакомиться с ним мне довелось в 1992 году во время юбилея нашего завода, мы тогда праздновали пятидесятилетие. В Чистополь Шевчук вместе с другими гостями приплыл на теплоходе, где произошла досадная случайность - кто-то по неосторожности облил водой его парадный костюм. Конечно, ни первую встречу с известным столичным журналистом, ни праздник это не испортило, мы встретили Владимира Николаевича уж точно не по одёжке. Большой, в прямом смысле этого слова, добродушный, с хорошим чувством юмора, Володя сразу расположил к себе меня и моих коллег. В дальнейшем это знакомство переросло в многолетнюю крепкую дружбу.

Он всегда очень живо интересовался делами нашего производства, умел искренне удивляться тем вещам, которые мы внедряли, разрабатывали, впервые применяли у себя на заводе в условиях российского часпрома, радовался успехам и искренне переживал, когда с трудом, но всё-таки выдерживали периоды кризиса. Мы часто говорим о том, что необходимо поддерживать отечественного производителя, так вот, он умел это делать, со своей, журналистской, позиции. В любом событии, которое было связано с развитием производства, освоением продукции, установлением новых партнёрских связей, он находил повод для информации, о которой с его помощью узнавали не только в Татарстане, но и во всей России. Причём он преподносил материал в такой форме, под таким броским заголовком и с такой изюминкой, что не заинтересоваться было просто невозможно. Кстати, история Чистопольского часового завода, мои воспоминания о том, что происходило в разные годы, с помощью Владимира Николаевича воплотились в содержании двух книг - «Время жить» и «Вопрос времени».

Он не спеша, кропотливо работал над материалом, потому что понимал - эти книги о жизни градо­образующего предприятия - часть истории города, события, воссозданные на страницах этих изданий, близки и дороги тысячам людей, которые трудились на часовом заводе, его малых предприятиях, а потом, как настоящий мастер, информационный материал облёк в прекрасную художественную основу. По сей день те, кто приезжает на завод и кто был знаком с Шевчуком, нередко спрашивают, где можно найти эти книги, чтобы сохранить их как память о таком человеке.

Талант Володи проявлялся не только в блестящих журналистских материалах. Он был большим поклонником творчества выдающихся поэтов современности, часто цитировал строки из их стихов и сам обладал даром поэтического искусства.

В часах, что производят на «Востоке»,
Есть слава армии и молнии полёт,
Ракеты старт и молнии истоки:
Заря над Камой чайкою плывёт…

Именно ему принадлежат строки этого четверостишия, в которых Володя зарифмовал названия самых крупных часовых заводов России: «Полёт» и «Слава» (Москва), «Молния» (Челябинск), «Чайка» (Углич), «Заря» (Пенза), «Ракета» (Петродворец) и, конечно, «Восток» (Чистополь). «Востоком» называлась ракета, впервые поднявшая человека в космос, в честь этого космического корабля носил имя и Чистопольский часовой завод. Второй московский часовой завод «Слава» стал прародителем «Востока» в далёком 1941 году, лучшие наши часы «Командирские» предназначались армии, одна из первых чистопольских моделей называлась «Кама», а первые советские часы с автоподзаводом - «Родина».

Володя не раз дарил мне и моим друзьям Владимиру Зайцеву, Евгению Черножукову стихи, написанные по случаю юбилеев и «некруглых» дат, нередко прямо во время торжества выдавал экспромтом такое яркое четверостишье, от которого все гости были в восторге. Иногда его стихи становились песнями. Одно из таких замечательных стихотворений - «Время жить»:

Всё, что сделано когда-то,
Бог положит на весы…
Нам отсчитывают даты
Чистопольские часы.
Не гонись за синей птицей -
Не воротишь время вспять!
Десять, двадцать… после - тридцать,
Сорок… после - сорок пять…
Годы в том не виноваты,
Что виски давно блестят…
Оценить прекрасность даты
Сможешь лишь за шестьдесят.
Наши годы - птицы словно…
Жизни срок, я знаю точно,
Раздаёт Господь условно,
А берёт порой - досрочно…

Мы годами и часами
Жизни планы отмеряем.
И за всё мы платим сами,
И друзей порой теряем…
Время жить! И пусть, как прежде,
Будто капельки росы,
В сердце тикают с надеждой
Чистопольские часы!

Ещё одна песня, написанная Владимиром Николаевичем, называется «Чистопольский вальс», он подарил её мне на день рожденья, но её слова близки сердцу каждого чистопольца, потому что речь в них идёт о нашей родной земле.

Зимним вечером серебрится иней.
Станет снегом он только поутру.
В тихих сумерках Кама стала синей,
И рябины кровь стынет на ветру.

На руках часы тикают неслышно,
Возвращая нас в тот далёкий год.
Ты, как твой отец, был ещё мальчишка,
В первый раз придя на родной завод.

В чистом полюшке, снегом занесены,
Стоги белые, словно купола…
А над Камою храм, людьми спасённый,
Птицей-чайкою распахнул крыла.

Эту землю ты знаешь с колыбели:
Не найти такой ни в каком краю.
Родников её чистые капели
Проливаются прямо в грудь твою.

Зимним вечером серебрится иней.
Станет снегом он только поутру.
Я прошу тебя, Владислав Цивилин,
Научи меня вере и добру.

Когда происходили какие-то значимые события, Володя обязательно появлялся у нас, нередко приезжал просто в гости, повидаться с друзьями - он был душой компании,- побыть в тишине маленького города, отдохнуть от суеты и забот и обязательно выведать что‑нибудь интересное, что зацепит всех, кто связан с часовой промышленностью. Он не разделял профессию и личную жизнь, он жил журналистикой, поэтому, и отдыхая, даже не замечая того, он продолжал работать.

Это был профессионал со своим неповторимым стилем, который в массе фактов и событий умел рассмотреть самое важное, но главный его талант состоял в умении придать фактам и событиям великолепную огранку. В результате резонанс и польза от его краткой информации были намного сильнее, чем порой от большой статьи. И я, и некоторые мои коллеги дружили не только с Владимиром, но и с его семьёй. Это был человек, который много знал, много повидал в своей жизни, с которым всегда было интересно и приятно общаться на любые темы - политика, экономика, производство… Он мог разделять точку зрения собеседника, а мог упорно настаивать на своём, когда точно знал, что прав.

Володя был замечательный человек и журналист. Очень жаль, что такие люди рано уходят из жизни. У него можно было многому учиться пишущей братии, не только профессиональному мастерству, но и порядочности, жизнелюбию, умению быть неравнодушным, а в решении проблем, затрагивающих интересы людей и даже одного конкретного человека, все­гда идти до конца.

Цивилин Владислав Валентинович - генеральный директор Чистопольского часового завода в 1987-2009 годах.


Без заднего хода

Борис БРОНШТЕЙН

С Володей Шевчуком я близко сошёлся, когда стал БОМЖем. Аббревиатуру «БОМЖ» я в ту пору расши­фровывал как «без определённого места в журналистике». Начинались 90-е годы, и уже неприлично было работать в местных газетах (по сути, всё ещё обкомовских). Хотелось свободы слова целиком, а не свободы одних лишь приставок и суффиксов. А до «Известий», куда я, наконец, был принят в начале 1993-го, ещё надо было дожить. И дожил я с помощью Володьки…

Не зная, куда девать лишнюю энергию, Шевчук, вполне благополучный собкор АПН, учредил агентство «Каталог-Новости» и придумал себе, а заодно и мне, уйму работы. Он направлял меня в командировки в разные города страны и ухитрялся в то нелёгкое время что-то платить. Чтобы моему новому боссу легче было решать финансовые проблемы, я подарил ему на день рождения громадную совковую лопату с гравировкой «Для загребания денег». Шевчук радостно повесил лопату над своим рабочим столом в офисе - на то место, куда обычно вешают портреты вождей.

Какая от меня была польза Шевчуку? Ещё какая! Я, а не кто-нибудь другой, в дальнейшем научил его водить машину. Более безнадёжную затею и представить было нельзя. Это сделалось понятно, когда Володя стал погружаться в мои служебные «Жигули», которые я как раз получил, став собкором «Известий». На глаз, объём Шевчука явно превышал объём салона, но он как-то ухитрился разместиться между рулём и задними фарами. О том, что он попадёт ногой хоть на какую-то из трёх педалей, и речи не было, но мы огляделись по сторонам и тронулись. В то время ещё не придумали видеорегистраторы, и, никто, к сожалению, не заснял, как мы ехали. Сейчас интересно было бы взглянуть…

На другой день мы сменили район учений, так как у меня возникло опасение, что ГАИ ввела в действие план «Перехват». Выбрали полупустынную дорогу между разъездом Восстания и посёлком Левченко. Думаю, сезона два-три после наших манёвров в тамошней лесной полосе не гнездились птицы - так Шевчук давил на газ, не включая скорость.

Кончилось это тем, что на третий день Володька сел и поехал. Поехал, успевая крутить руль, поглядывать на проходящих девушек и покрикивать на каких-то водителей: «Куда прёшь, козёл?». Скрытых способностей у него было не меньше, чем явных.

Вскоре московская контора АПН выделила Шевчуку деньги на покупку служебного автомобиля - тоже «Жигулей». И при выборе машины он не нашёл более подходящего консультанта, чем я. Мы отправились на огороженную площадку возле Центрального стадиона, где стояло десятка два «Жигулей», и стали выбирать машину по цвету и по запаху. Конечно, я с видом знатока открыл у приглянувшейся «шёстерки» капот, включил-выключил фары, проверил, на месте ли домкрат, и вынес резолюцию: «Берём!».

Нас попросили подъехать к будке, где оформлялась купля-продажа, я остался за рулём, а Володя скрылся за дверью торговой точки. Тем временем подъехала какая-то машина, которой я загораживал проезд, и меня попросили отъехать немного назад. Я врубил зад­нюю скорость, и тут выяснилось, что заднего хода у выбранной нами машины нет. Ну нет, и всё. Может, не предусмотрели его на заводе, а может, при доставке «шестёрки» из Тольятти у неё что-то отвалилось…

С воплем: «Не покупай!» - я бросился в будку, где Шевчук уже достал авторучку, чтобы поставить подпись на документе. Машину мы, конечно, поменяли, а я подумал: «А вообще-то к чему Шевчуку задний ход?».

Действительно, редко приходилось видеть более целеустремлённого человека, который двигался только вперёд. Порой - не туда, куда следовало бы, но не назад же.


Привилегия любви

Лариса ШЕВЧУК

Уже после того, как Володи не стало, случайно, по‑моему, по радио услышала цитату из Хемингуэя, смысл которой сводился примерно к следующему: лучше любить и потерять, чем не любить и не терять. Быть может, для кого-то это и стало бы утешением. Но только не для меня. Очень тяжело терять человека, который был для тебя всем: и мужем, и другом, и любовником, и учителем. Будто душу из тебя вырвали, и ты осталась опустошённая и беспомощная как ребёнок, и не знаешь, зачем ты, для чего ты и как ты... Долгое время не мо­г­ла притронуться к его вещам, бумагам, фотографиям. Да и сейчас, спустя почти год, это мне даётся с большим душевным надрывом. Если бы не просьба Нины Николаевны Киркиной, к которой я отношусь с большим уважением, написать о Володе как о семьянине, отце, муже в книгу, посвящённую его памяти, наверное, никогда бы и не помыслила заниматься беллетристикой. Это была привилегия Володи - писать, я же - всё больше читала написанное им. Мы вместе мечтали, что он будет писать художественные тексты, когда будет больше свободного времени. Душа его истосковалась по творчеству, и ей, поверьте, было чем поделиться с читателем.

Познакомились мы в 1979 году в университете - я тогда была второкурсницей историко-филологиче­ского факультета, а он учился там же на четвёртом курсе. Свела нас увлечённость художественным творчеством. Я, культорг факультета, занималась непосредственно подготовкой фестиваля, Володя же к тому моменту был далеко не последним человеком в знаменитом тогда на всё советское студенчество ТЮМИФФе - театре юмористической миниатюры.

Володя Шевчук. Это имя гремело на факультете: он и один из лидеров в юмористическом студенческом театре, и боец «снежного десанта», и член редколлегии факультетской газеты, и поэт, и просто красивый и остроумный молодой человек. По этой причине, прежде чем прийти в штаб-квартиру тюмиффовцев в общежитии университета - всем известную на факультете комнату с гордым именем «Дети солнца», я выслушала наставления от хорошо знавших крутой нрав Шевчука по «десанту» Кадрии и Галки Николаевой: мол, попадёшь под горячую руку - несдобровать... Но, к счастью, та рука оказалась милостивой для меня и, как потом выяснилась, тогда-то я ему и приглянулась впервые.

Потом было первое провожание до дома - после того самого фестиваля, проходившего тогда в оперном театре, первые цветы - мои любимые нарциссы, первое признание в любви, написанное им мелом огромными буквами на стене моего дома... и много стихов - и собственного сочинения, и его любимых поэтов. Меня тогда сразу приятно удивило, как хорошо он знал поэзию - это были и классики, и современные поэты, Вова цитировал с удовольствием Мандельштама и Есенина, Ахматову и Цветаеву, Евтушенко и Вознесенского, и, конечно, его любимого Симонова.

Спустя всего три месяца с первого свидания Володя предложил мне стать его женой - и я, наверное, к его (да и к своему тоже) удивлению согласилась. Так что на протяжении всей нашей жизни этот факт оставался темой для своеобразных шуток. Свадьба была молодёжной и очень весёлой, весь ТЮМИФФ был в сборе. А на следующий день - у нас обоих экзамены! Ведь женились мы в самый разгар летней сессии - 16 июня. Я и не пыталась сдавать, а вот Володя сдал!

А после были целых двадцать счастливых дней в Болгарии на Солнечном берегу в международном студенческом лагере. Солнце, море, молодость и много счастья. Весьма серьёзно омрачить нам медовый месяц мог тот обидный факт, что на отдыхе тогда у нас украли обручальные кольца - прямо из гостиничного номера. Видимо, чтобы как-то подсластить мне эту обиду на Болгарию, Володя тогда продал свои часы и на вырученные купил мне такие дефицитные тогда в Союзе джинсы. Спустя уже много лет, в том злополучном 2001-м году, когда Володя пережил обширный инфаркт и клиническую смерть, он рассказал, что в самый критический, в последний по сути своей момент видел себя в той Болгарии, в Софии...

По возвращении нам предстояло отработать пионерскую практику в пионерлагере «Вымпел» в Крутушке. Нам достался взрослый - первый отряд, в котором старшие девчонки были младше меня всего на два‑три года, так что наладить взаимоотношения в отряде виделось делом непростым. И тут инициативу на себя взял Володя. Сколько энергии, выдумки, порой даже мудрости было у моего мужа! Был такой случай: как-то на обходе недосчитались двух наших шестнадцати- и семнадцатилетних подопечных, студенток художественного училища: как позже выяснилось, заночевали в санатории «Крутушка», не успев дотемна вернуться с танцев. В лагере, понятное дело, ЧП. Наутро их с позором отчисляют из лагеря, а Володе достаётся печальная миссия, состоявшая в том, что он обязался отвезти штрафниц домой и передать их в руки родителей со всем порицанием, прилагавшимся к характеристике на их чад. Отправить-то он их отправил, а вот характеристики по дороге разорвал. Ситуацию представил таким образом, будто девочкам стало неинтересно в лагере и просто захотелось домой - вот и вернулись раньше других. В жизни потом он не раз шёл на подобные компромиссы по убеждению: если в твоих силах не навредить человеку - даже если он сделал плохо тебе - не делай ему плохого. Почему я об этом вспомнила? Потому, наверное, что это был первый жизненный урок - в то время я побоялась бы взять на себя такую ответственность, а он не побоялся.

Первый год совместной жизни, общежитие, защита Вовиного диплома, и самое яркое событие в том же году - рожде­ние первенца, сына Кирилла. В том, что будет сын, почему-то были уверены сразу, а имя даже не обсуждали. Муж пришёл в больницу и написал записку: «Как у нашего Кирюхи - все руки‑ноги на месте?» На том и порешили - Кирюха, так Кирюха.

По окончании университета нас ждал Север - переезд в посёлок Мурмаши на Кольский полуостров, Мурманская область, где мы прожили три года и где Володя получил свой первый серьёз­ный журналистский опыт в газете «Заполярный труд». Ну, а более значимый опыт был уже в газете Татшвейбыта по возвращении в Казань, где он числился секретарём-машинисткой (это первая запись в его трудовой книжке). К слову сказать, не помню ни одного дня со времён нашего студенчества, чтобы он не работал: то охранником в театральном училище и в санатории «Казанский», то на стройке студенческого комбината общественного питания, то санитаром в психиатричке - чтобы добавить хоть что-то к нашим, пусть и повышенным, стипендиям. В те годы с материальной точки зрения жилось совсем не легко. Думаю, именно в те первые годы Володя получил настоящую закалку на всю жизнь и научился всего добиваться своим трудом. А мне он говорил: «Всё будет хорошо, только верь мне». И я верила. Может, поэтому он и требовал от себя полной отдачи, и в людях все­гда ценил те же качества, что культивировал в себе: целе­устремлённость, работоспособность и честность во всём, а прежде всего - перед самим собой. И обязательность. Нашего сына не раз поучал: «Обещал - разбейся в лепёшку, но сделай. Чего бы тебе это ни стоило».

Эти качества моего мужа «вытащили» семью по возвращении в Казань - ведь здесь поначалу не было ни собственного угла, ни работы. Устроившись на полставки в газету «Вечерняя Казань», Володя уже через несколько месяцев перешёл на полную ставку, а совсем скоро стал заведующим одним из самых крупных отделов газеты. Его огромную работоспособность и творческий потенциал по достоинству отметил главный редактор Вечёрки, Андрей Гаврилов, и сделал, пожалуй, самый дорогой подарок в нашей с ним жизни, который мы когда‑либо по­лучали от людей вне ­семьи - в 1985 го­ду мы ­переехали в трёхкомнатную (!) квартиру в пяти минутах ходьбы от редакции, где работал Володя. Нас всех переполняло счастье, а Володю ещё и гордость.

К тому времени у нас было уже двое детей. Младшей дочке Полине исполнился почти год, и теперь, кроме работы, большого внимания стали требовать наши дети. Володя выкраивал время в своём напряжённом графике и придумывал различные интересные мероприятия. Например, с Кириллом они отправлялись в непродолжительные «походы» - просто садились в электричку на станции «Восстание» и уезжали на несколько станций от города, бродили по лесу, а после сын всё записывал в свой «дневник туриста». С раннего возраста детей он приучал их к хорошей книге. Книги тогда приходилось доставать всеми мыслимыми и немыслимыми способами. К примеру, Володя садился на ночную электричку до Йошкар-Олы, днём покупал, если посчастливится, пару-другую книг и в этот же день возвращался домой. Типографское исполнение книг было неважное, но зато можно было читать. Так вот, одной из традиций нашей семьи было чтение с детьми на ночь. Володя садился на ковёр между двумя кроватями в детской и вслух читал книги. Так был прочитан весь Волков, так коллективно был прочитан «Мастер и Маргарита» Булгакова. Какое-то время в семье выпускалась газета (обычно к праздникам). Наверное, отсюда любовь детей к художественному слову. Полина стала журналистом, Кирилл получил профессию переводчика, какое-то время тоже работал в журналистике, а после в пиаре.

При всей своей занятости на работе Володя находил время на увлечения, к которым постепенно приобщил всех членов семьи и даже друзей и знакомых. Так появилась коллекция моделей машин масштаба 1:43. Поначалу модели каким-то образом покупались в магазинах, за ними он ездил в другие города (например, в Энгельс) в частные мастерские. Появлялись определённые связи в мире коллекционеров. Постепенно логически пришёл к идее создать первый тогда ещё в Советском Союзе каталог «Автомобиль на ладони», который впоследствии нашёл своего коллекционера и в нашей стране, и за её рубежами. Одновременно с этой коллекцией собиралась нумизматическая коллекция. А затем с одной ложки, привезённой из-за рубежа нашим знакомым, началась новая коллекция - ложек с видами городов. Эти ложки привозились из разных уголков мира. И все наши друзья и знакомые знали, что монета и ложка - это самые дорогие для него подарки.

Володя любил удивлять, дарить подарки. При этом он радовался больше меня, если этот подарок доставлял мне удовольствие. Он часто повторял: «Я счастлив, когда у тебя глаза светятся». И, вообще, в жизни Володя был большим светлым человеком. Умел радовать людей, и сам радовался даже мелочам. Разговаривал с ра­стениями и цветами в саду, а порой не стыдился и мужской скупой слезы. Старался делать добро и близким, и не очень близким людям, а часто и вовсе малознакомым. И при этом никогда не ждал ни от кого благодарности. Мне постоянно повторял: «Если можешь помочь человеку - помоги» или «Относись к людям так, как бы ты хотела, чтобы они к тебе относились».

По этому случаю вспоминается один очень важный момент в его жизни. К вере он пришёл, уже будучи взрослым человеком. Крестился совершенно осознанно. В Никольской церкви уже после совершения обряда крещения отец Сергий попросил из всех принявших обряд остаться с ним наедине Володю. Беседовали достаточно долго. Я поинтересовалась о теме разговора. Володя вкратце сказал, что священник выделил его среди всех как особенного человека, отметив, что от него исходит благодать...

На нескольких страницах не опишешь всю жизнь - её надо прожить. Пусть самое сокровенное останется со мной, в уголках моей памяти. Самое главное - была любовь и было желание понять друг друга и сделать друг друга счастливым. Почти как в песне:

«Около тебя мир зеленее,
Около тебя солнце теплее,
Около тебя я понимаю, что счастье есть,
когда ты здесь!»

Шевчук Лариса Геннадьевна - журналист, вдова Владимира Шевчука.