Тысячи, или Красавица Хадича

Отрывки из романа

1
Повествование наше будет весьма необычным. Перед тем, как мы к нему приступим, нелишним будет пояснить, где и когда происходили описываемые ниже события. События, о которых далее пойдёт речь, про­изошли в городе Казани. Было около десяти часов утра, когда возле гостиницы Абдуллина стал собираться праздный народ. В толпе слышались такие разговоры: 
— В чём дело? Что случилось?
— Ночью в этой гостинице, говорят, убили женщину. 
— Ничего себе! А кто её убил? Любовник? Грабители? 
— Откуда мне знать! Вот приедет полиция и во всём разберётся.
Наконец появились полицейские и следователи. Переступив порог гостиницы, они сразу же спросили у консьержа:
— В каком номере находится тело убитой?
— В одиннадцатом, — отвечал тот, указывая на лестницу, ведущую на второй этаж.
Это был двухкомнатный номер. Посреди комнаты лежало тело несчастной. Голова обагрена кровью, на виске зияла глубокая рана, очевидно, огнестрельная. На вид ей было не более двадцати двух лет. 
Опросили Абдуллина, хозяина гостиницы: 
— С какого времени проживала у вас эта женщина? 
— С пятницы.
— Как её имя?
— Зулейха.
— Откуда прибыла?
— Из Бахчисарая.
— Кто первым узнал об убийстве?
— Горничная. Она ожидает за дверью…
— Когда я проходила мимо этого номера, — сообщила горничная, — то увидела, что дверь приоткрыта. Хотела затворить, и… Я подумала, что барышне стало плохо. Сама не помню, как оттуда выскочила и сразу помчалась к швейцару…
Вызвали швейцара. 
— Не приходил ли кто-либо прошлым вечером к убитой? — спросил его судебный следователь.
— Был тут один мужчина. Пришёл в восемь вечера, а ушёл в полночь. Когда он выходил из гостиницы, дал мне три целковых на чай. На вид худощавый, высокий, лицо бледное, с небольшой рыжеватой бородкой. Проведя опрос, следователи приступили к осмотру комнаты. Версию самоубийства отмели сразу. Не было рядом с трупом ни револьвера, ни предсмертной записки. Стали составлять опись найденных предметов. Весьма их заинтересовала мужская лайковая перчатка с левой руки. Между оконными рамами обнаружилась порванная на клочки фотографическая карточка. По словам швейцара, это была фотография того самого мужчины, что приходил к Зулейхе в день убийства. Под кроватью было найдено письмо, написанное женской рукой. 
Любезный читатель, наверно, вы теряетесь в догадках, что было написано в том письме, и вам не терпится узнать о его содержании. Хотя убитая и была мусульманкой, однако письмо было написано по-русски. Приводим его в сокращении, а точнее, самый конец:
«Обращаюсь к вам с приветом из глубины моего сердца, о благороднейший из мужей, Муса-эфенди. Не будете ли столь великодушны прийти сегодня в восемь часов вечера в гостиницу Абдуллина, в одиннадцатый номер? Я вас очень об этом прошу!»
Следователи высказали предположение, что записка, несомненно, была адресована тому человеку, который подозревается в убийстве. 

2
Поскольку самой неотложной задачей было найти неизвестного по имени Муса, следователи решили перепоручить расследование знаменитому в Казани сыщику по фамилии Шубин. Не прошло и суток, как господину Шубину удалось выяснить, что за человек этот Муса и где он проживает. 
Любезный читатель, спешим вам сообщить, что это был сын одного из казанских богачей, покойного Абдуллы-бая, Муса Салихов. Несмотря на то, что Муса закончил Петербургский университет, после смерти родителя он занялся купеческими делами. Лет ему не более двадцати пяти. 
У известного всем в Казани бая Ахмади Хамидова имелась дочь на выданье, с приданым в сто тысяч серебром, к ней-то и посватался Муса-эфенди. Через месяц были намечены свадебные торжества по случаю их бракосочетания. Муса-эфенди вёл торговые дела совместно со своим дядей Нигматуллой и жил с ним в одном доме.
…Муса проверил, как идут дела на фабрике, к восьми вечера вернулся домой и уселся пить чай в одиночестве. Он взял вечернюю газету, и руки его задрожали. В разделе «Происшествия» бросилось в глаза печальное известие о том, что в номерах Абдуллина была зверски убита девушка по имени Зулейха. Это привело его в сильнейшее нервное расстройство, он принялся что-то бормотать. О, это были слова ясина, поминальной молитвы по Зулейхе!
Муса-эфенди, совершив омовение, приступил к вечернему намазу. Вскоре вернулся Нигматулла-эфенди и присоединился к нему. После намаза слуга принёс самовар.
— До семи часов проторчал в магазине, — вздохнул дядя. — Собрался было домой, да по дороге повстречал Абдунасыра-эфенди. Зашли к нему в номер, долго у него просидели, пили чай, разговаривали.
— Что он рассказывает? — поинтересовался Муса‑эфенди.
— Да мы с ним всё говорили об этой несчастной Зулейхе. Вы, наверное, уже слышали? — отвечал Нигматулла-эфенди, наливая в блюдце чай. — Весьма удивительное дело! Барышня была застрелена, но никто не слышал выстрела, и дверь номера осталась открытой. Ни деньги, ни драгоценности не пропали. И что она за личность, никто толком не знает.
Тем временем в дверях появился слуга и сказал: 
— Господин, вас хочет видеть какой-то человек, позволите впустить?
Казалось, Муса-эфенди был напуган, приподнявшись со своего места и выглянув в окно, спросил:
— Что за человек?
— Назвался Иваном Ивановичем Шубиным.
— Шубин?! — вскликнул Муса-эфенди. — Зови. 
Дверь открылась, и вошёл энергичный человек с чёрной бородой и волосами до плеч. 
Слуга принёс горячий самовар и ещё один чайный прибор. 
— Я пришёл вот по какому делу, — начал Шубин. — Возможно, вы уже слышали об убийстве девушки в гостинице Абдуллина? Так вот... Не стану ходить вокруг да около. Уважаемый господин Муса, были ли вы знакомы с убитой Зулейхой? — напрямую спросил сыщик. 
— Нет-нет! — категорично заявил Муса-эфенди.
Господин Шубин на мгновение задумался, вслед за тем достал из кармана найденное в номере убитой письмо и протянул Мусе:
— Это письмо вам написала Зулейха, и оно — убедительное доказательство того, что вы с барышней были знакомы.
Муса-эфенди глянул на письмо и предположил:
— Наверное, в Казани не я один имею такое имя…
Тут же взгляд Шубина упал на лежащую на столе одинокую перчатку. Она была на правую руку, а та, что найдена в гостинице, — на левую. Цвет и размер перчаток совпадали. 
Господин Шубин потряс в воздухе перчаткой и поинтересовался:
— Где же вторая? 
Муса-эфенди пожал плечами:
— Видимо, обронил где-то…
Любезный читатель! Было и третье вещественное доказательство, обличающее Мусу. Это его порванная фотографическая карточка, найденная между оконными рамами. Она осталась у следователя, подшитая к уголовному делу.
На этом допрос прервался, и беседа перетекла в мирное русло. Выпив несколько чашек, Шубин откланялся. У крыльца его ожидал экипаж. Он крикнул кучеру: 
— Гони, братец, в «Париж»!
«Парижем» назывался один из перворазрядных ресторанов Казани. В предвкушении известий от Шубина там дожидались коллеги, такие же, как он, сыщики. 

3
Любезный читатель! Описанный нами выше деловой визит г-на Шубина к Мусе-эфенди оставил принимавших его хозяев в столь сильном смятении, что, охваченные бессонницей, они всю ночь до самого утра провели в беспокойных размышлениях о том, что же теперь будет. Когда утренняя молитва была прочитана, слуга принёс самовар.
— Иншалла, бог даст, всё обойдётся, — промолвил Нигматулла-эфенди и уселся за стол пить чай. 
Муса-эфенди, приговаривая: — Астагфирулла, господи, помилуй! — сел рядом.
Но только Нигматулла-эфенди успел разлить чай по чашкам, как вошёл слуга и доложил:
— Пришёл Абдунасыр-эфенди, изволите впустить?
— Впускай, впускай! — обрадовался Нигматулла‑эфенди.
Любезный читатель, вы до сих пор находились в счастливом неведении о том, что за личность этот Абдунасыр-эфенди? Итак, Абдунасыр-эфенди был сыном известного казанского богача Исмагила Хабибуллина. Папаша, Исмагил-бай, недавно отошёл в мир иной, а братьев и сестёр у Абдунасыра, к счастью, не было. В Казани в их владении находилось несколько больших каменных домов. Абдунасыр-эфенди закончил курс гимназии, лет ему было не более два­дцати трёх, и он пребывал в счастливом положении холостяка. Год назад Абдунасыр-эфенди посватался к дочери Ахмади Хамидова, Хадиче, за которую давалось приданое в сто тысяч рублей серебром, однако ему был дан от ворот поворот по той причине, что уже состоялась помолвка Хадичи-туташ и Мусы-эфенди. Вот из-за этой-то самой Хадичи, а точнее сказать, из-за стотысячного её приданого, случилось так, что, внешне изображая себя другом Мусы-эфенди, в душе он таил на него злобу. В описываемое время, пока шёл капитальный ремонт в собственном доме в Старотатарской слободе, Абдунасыр-эфенди снимал девятый номер в гостинице Абдуллина.
Абдунасыр-эфенди вошёл в комнату и поздоровался: 
— Ассалям алейкум!
Нигматулла-эфенди и Муса-эфенди привстали со своих мест: 
— Ваалейкум ассалям!
Абдунасыр-эфенди присел к столу и поинтересовался о здоровье хозяев дома.
— Слава Аллаху, здоровье в порядке. Только вот дела наши немного расстроились, — отвечал Нигматулла-эфенди. 
— Отчего же? Что стряслось? — удивился гость.
Нигматулла-эфенди в подробностях рассказал о вчерашнем визите г-на Шубина и закончил свой рассказ словами:
— Если будет на то воля Аллаха, всё обойдётся.
— Да, разумеется, обойдётся, — согласился Абдунасыр-эфенди, а в душе порадовался, что обстоятельства складываются в его пользу. Ведь если Муса-эфенди будет признан убийцей, его, несомненно, упекут в тюрьму. И тогда Хадича-туташ вместе со ста тысячами серебром переедут в обновлённый дом Абдунасыра-эфенди!
Все трое в сосредоточенном молчании пили чай, погружая ложечки в пиалу с гречишным мёдом. Никто не произносил ни слова, только иногда с уст Мусы-эфенди слетали обычные для столь печальных обстоятельств вздохи… 
Абдунасыр-эфенди, теребя кончиками пальцев свои щегольские чёрные усики, пребывал в глубокой задумчивости, уставившись в пространство перед собой. В это время в дверях появился слуга и доложил о приезде Ахмади-бая. Любезный читатель, это был тот самый Ахмади-бай, к дочери которого сватался Абдунасыр-эфенди. Ахмади-баю стукнуло шестьдесят, это был грузный толстяк с седой бородкой и шаркающей походкой. 
— Такие серьёзные дела творятся, отчего мне не дали знать? — возмутился гость. 
— Да вот прямо сейчас хотели писать вам записку, — оправдывался Нигматулла-эфенди.
Ахмади-бай, глядя в окно, в задумчивости произнёс: 
— Только что ко мне приходил один важный человек, в чинах. Он сообщил, что дело это сулит большую опасность! Сказал, что дело Мусы-эфенди уже сего­дня будет передано в суд. Посоветовал нанять адвоката для защиты. И чем скорее, тем лучше!
— И вправду тут без адвоката никак нельзя. Надобно съездить к господину Андрееву! — обратился Нигматулла-эфенди к Мусе.
Любезный читатель, да будет вам известно, что г-н Андреев был знаменитым в Казани выдающимся адвокатом, с Мусой-эфенди их объединяли приятельские отношения.

4
В десять часов утра следующего дня Муса-эфенди и Нигматулла-эфенди сидели за столом за утренним чаем. Настроение Мусы-эфенди несколько улучшилось — ночью ему приснился хороший сон, который он теперь пересказывал своему дяде:
— Оказался я в каком-то тёмном помещении, в беспросветной тьме. И вот хочу выбраться из этого места, да не могу найти выход. Вдруг появляется человеческая фигура, а точнее, тень от неё. И со словами: «Пойдём, я тебя выведу отсюда», — хватает меня за руку и отводит в ещё более мрачное место. Но неожиданно на моём пути другой человек возникает. Его я не вижу, а только слышу. Он указывает мне противоположное направление. Гляжу, а оттуда лучик света пробивается. 
Выслушав рассказ, Нигматулла-эфенди с улыбкой произнёс:
— Твой сон к добру. Иншалла, печали твои пройдут, женишься на Хадиче-туташ. Очень хороший сон, иншалла, всё обойдётся! Но сегодня же отправляйся к г-ну Андрееву. 
Так они беззаботно пили чай и беседовали. Сон явно успокоил Мусу.
Спустя полчаса Муса-эфенди вышел из дома, сел в повозку и велел кучеру ехать в Воскресенскую улицу к дому адвоката Андреева.
Андреев встретил приятеля на лестнице в домашнем халате. 
— Добро пожаловать, милый друг! Что же заставило вас вспомнить о старом приятеле? Как ваши дела, как здоровье?
— Слава всевышнему, альхамдулилла, — отвечал Муса-эфенди и, обнявшись с хозяином, прошёл вслед за ним в кабинет.
Господин Андреев — широкоплечий человек лет примерно тридцати с модной стрижкой. Подозвав слугу, приказал принести кофе. 
Муса-эфенди, глядя в глаза г-ну Андрееву, спросил:
— Я пришёл к вам попросить об очень серьёзной услуге. Найдётся ли у вас время для разговора со мной?
— Найдётся, найдётся. Так что же у вас за дело? Рассказывайте… — отвечал г-н Андреев.
Муса-эфенди во всех подробностях поведал о визите к нему г-на Шубина, о чём тот его опрашивал, об обыске, который он проводил в номере, где проживала убитая Зулейха, об обнаруженных вещественных доказательствах: письме, перчатке и фотокарточке.
— Да, плохи ваши дела. Но постараюсь помочь. Возможно, всё обойдётся, — обнадёжил адвокат и спросил: — А вы были знакомы с убитой? — Да, — признался Муса-эфенди. — Год назад, когда я был в Петербурге и снимал номер в гостинице под названием «Татарский ресторан», то услышал, что за стенкой говорят по-татарски. Я подозвал служителя и поинтересовался, что за люди там остановились. «В этом номере мусульмане живут», — отвечал служитель. «Сколько человек?» — спросил я. «Семейная пара, муж с женой и их дочь». На мой вопрос: «Давно ли они поселились в вашей гостинице?» он отвечал: «Месяц прошёл, как поселились». — «А что у них за дела в Петербурге?» — «Отец девушки нездоров, глазами болен. По этой причине приехали в столицу лечиться», — сообщил служитель. На следующий день я увидел её… 
— Кого? — уточнил адвокат. 
— Зулейху, дочку постояльцев, — уточнил Муса. — Она была небесной красоты. Отец девушки был из обедневших дворян. Каждый раз, когда я встречал её в гостинице, она смотрела на меня с улыбкой и тут же опускала глаза. Увидел я её раз, другой, третий, и влюбился без памяти. Написал ей письмо с признанием в любви... Я потерял голову, и не заметил, как уже просил её руки у папеньки. Но он отказал… 
Прошла ещё неделя, и мои соседи по гостинице отправились к себе домой, в Крым. Когда они спускались к экипажу, я, всё же улучив момент, сунул Зулейхе в руку свой казанский адрес. Примерно через месяц от неё пришло письмо. Открываю конверт и читаю такие трепетные слова: «Приходите сегодня вечером в гостиницу Абдуллина, в одиннадцатый номер». В назначенный час являюсь. Спрашиваю: «Здоровы ли, благополучны ли ваши батюшка и матушка?» Она отвечала: «Папенька покинул этот мир, маменька, слава Аллаху, здорова, осталась в Крыму». «По какому же делу вы сюда приехали?» — интересуюсь. «Я приехала к вам», — прямиком отвечала она. Я остолбенел от неожиданности. И не сразу мне хватило духа признаться ей о том, что я посватался к дочери Ахмади Хамидова. Услышав это, Зулейха разрыдалась. Я принялся её утешать. В полночь покинул номер Зулейхи-туташ, пообещав прийти на следующий день, чтобы сводить её в ресторацию попить чай. 

5
В девять утра, после молитвы, когда Муса-эфенди с Нигматуллой-эфенди пили чай, вошёл слуга и протянул Мусе на подносе записку. Она была от г-на Андреева. В ней адвокат сообщал:
«Милостивый государь! Заеду к вам сегодня в полдень. Будьте дома, и пригласите также г-на Абдунасыра».
В полдень все собрались за обеденным столом в зале. Слуга принёс самовар и восточные сладости. Г-н Андреев, пригубив чай, осведомился у Абдунасыра-эфенди:
— Кажется, милейший, вы в номерах Абдуллина квартируете? 
— Да, верно, — отвечал тот. 
— А в каком номере?
— В двенадцатом.
Господин Андреев, как бы раздумывая о чём-то, немного помолчал и снова спросил:
— Давно ли вы живёте в номерах Абдуллина?
— Давно! Пожалуй, уж полгода будет.
— А кроме двенадцатого, не приходилось ли вам проживать в каких-то других номерах?
— Да, приходилось, — признался Абдунасыр‑эфенди. — В нынешнем-то, двенадцатом номере я не больше месяца живу.
— Так-так. И в одиннадцатом жили? В том самом, где барышню убили…
— Да, и его тоже снимал…

6
Ровно к часу дня Муса, Нигматулла и Абдунасыр пришли в гости к Ахмади-баю. В зале был накрыт стол для чаепития. Говорили о погоде и ценах. Муса‑эфенди сидел с грустным видом, не присоединяясь к разговору. Его не покидало чувство тревоги, на душе скребли кошки.
Тем временем Хадича-туташ тихо сидела в соседней комнате. Когда гости расселись и потекла неспешная беседа, она слегка приоткрыла дверь, чтобы рассмотреть Мусу-эфенди. Она созерцала его грустное и бледное лицо, и сердце её сжималось от любви. 
Вернувшись домой, Муса-эфенди и Нигматулла‑эфенди совершили омовение и сотворили молитву, как полагается перед заходом солнца. Потом слуга внёс самовар. Только разлили чай по чашкам, как в дверь постучали. Вошли полицейские, арестовали Мусу-эфенди и препроводили в тюрьму.
Таким образом, Муса-эфенди, ещё недавно сидевший за столом у Ахмади-бая, в компании друзей, как уважаемый гость, разом превратился в узника темницы.
Дорогой читатель! С каждым из нас подобное может случиться. «От тюрьмы и от сумы не зарекайся», как сказал знаменитый русский поэт. 

7
На следующий день после того, как Муса был помещён в тюрьму в ожидании суда, Ахмади-бай, Нигматулла-эфенди, Абдунасыр-эфенди и г-н Андреев пришли навестить его. Камера, в которой Муса-эфенди был единственным узником, отличалась от темниц, в которые обычно заключают воров, убийц и конокрадов, тем, что была довольно просторная, чистая, светлая, и обставлена мебелью, как номер в гостинице. Это была камера для благородных людей.
Ахмади-бай и Нигматулла-эфенди достали свёртки из бакалейной лавки и разложили на столе. Заказали у надсмотрщика самовар. Тем временем г-н Андреев незаметно сунул в руку Мусе-эфенди отправленное через него письмо от Хадичи и обнадёжил: 
— Ничуть не беспокойтесь, будьте уверены, что скоро выйдете на свободу!
Проницательный мой читатель! Я тоже надеюсь, что ничего с Мусой-эфенди не случится, и скоро он освободится. Полагаю, что и вы думаете о том же. 
Муса, проводив посетителей, достал письмо от Хадичи-туташ и принялся его читать. В письме были такие слова:
«Досточтимый Муса-эфенди! С тех пор, как я впервые увидела ваш светлый лик, сияющий силой и мужеством, я была столь сильно воодушевлена, дух и тело мои были охвачены таким волнением и трепетом, что вот уже много дней в моём воображении неизменно возникает ваш милый образ, в ушах звучат ваши ласковые сладостные слова, а когда я вижу вас во сне, в душе моей разливается блаженство. Признаться, я совсем утонула в лихорадке влюблённости. И вот по этой причине я дерзнула написать вам письмо в несколько строк. То, что может сделать меня счастливой, — это ваше вызволение и ваша любовь ко мне! Иншалла, дай‑то бог, вы спасётесь, не поддавайтесь унынию, вспомните поэму о пророке Юсуфе, да благословится его имя. Пусть милость всевышнего Аллаха даст нам здоровья, и пусть ото дня ко дню крепнет наша любовь, аминь! Душою и сердцем любящая вас — Хадича».
Прочитав письмо, Муса-эфенди очень взволновался. Он понял, что его заключение в тюрьму нисколько не ослабило чувств Хадичи-туташ к нему. Хадича-туташ же, узнав о том, что Муса-эфенди попал в тюрьму, сильно опечалилась. Но когда г-н Андреев пришёл к ней и обнадёжил, что в скорейшем времени произойдёт вызволение Мусы-эфенди, её печаль мало-помалу рассеялась, и она наконец смогла выпить чашку чая. 

8
Наконец, настало долгожданное пятнадцатое апреля. Несмотря на раннее утро, у здания суда собралось множество людей: и татары, и русские, и мужчины, и женщины… Время от времени особо нетерпеливые подходили и дёргали дверную ручку суда, пробуя, не отпер ли сторож двери. Стоял шум, слышны были такие речи: 
— Рановато мы пришли, могли бы чаю спокойно попить!
— А вы уже чаю попили?
— Всего-то две чашки и то без молока!
— А я даже воды не успел хлебнуть… 
— Миргали! — окликнул кривоногий татарин лопоухого в чаплашке. —Айда в трактир чайку попьём? 
— Нет, Габдрахман, обождём маленько. Как бы без места не остаться. Вон сколько народу набежало! 
Так, шумно переговариваясь, люди ждали открытия суда. Тем временем народ всё прибывал: кто на лошадях, кто пешком. Из-за угла появился городовой и, прищурившись, осмотрел зевак. Глядя на его огромную фигуру, втиснутую в мундир, и шашку на боку, все сразу же присмирели. 
Наконец, двери окружного суда распахнулись, и поток истомившихся в ожидании, толкаясь и давясь, хлынул внутрь. Те счастливчики, которые просочились первыми в зал заседаний, заняли скамьи в первых рядах. Остальным пришлось довольствоваться дальними рядами. Кое-кто уселся даже на полу. Само собой, среди присутствующих в зале были Ахмади‑бай с Нигматуллой-эфенди и даже Ахун-хазрет. Он был одет в зелёный чапан, на голове — белая чалма. Это был высокий худощавый старик лет за семьдесят с седой бородой, глаза его смотрели величаво и мужественно. Взгляды присутствовавших в зале татар были прикованы к его просветлённому лику. Приход его в суд был связан с необходимостью приведения к присяге татар — присяжных заседателей и свидетелей — в соответствии с нормами шариата.
И вот появились судебные приставы, присяжные заседатели и секретарь суда. Последний разложил на столе бумаги, необходимые для ведения судебного разбирательства.
Вдруг в зале послышался возглас:
— А вот и он!
— Кто? Кто? — встрепенулась толпа.
Это был защитник, адвокат г-н Андреев.
Наконец, наступила минута, которую с таким нетерпением ждали собравшиеся. Судебный пристав провозгласил:
— Встать, суд идёт!
Вошли важные и непоколебимые судьи с серебряными позументами на воротниках. После того как они расположились за длинным столом, присутствующие в зале также уселись на свои места. Свидетелей и присяжных заседателей из мусульман привёл к присяге ахун. У русских принял присягу батюшка. Председательствующий судья, обращаясь к судебному приставу, приказал:
— Введите обвиняемого в убийстве!
Двери открылись, и в притихший зал ввели Мусу Салихова. Он сел на скамью подсудимых, по бокам от него встали двое солдат с винтовками.
Председатель суда, обращаясь к гражданину Салихову, спросил:
— Признаёте ли вы себя виновным в убийстве женщины по имени Зулейха?
Муса-эфенди сдавленным голосом отвечал:
— Нет, я не убийца!
После этого секретарь суда встал и, поправив очки на носу, принялся зачитывать бумаги из уголовного дела. В оглашённых материалах всё подтверждало, что убийцей был именно он.
Начался опрос свидетелей. Затем слово было предоставлено адвокату Андрееву. Он говорил очень долго и вдохновенно, около часа. После того, как обе стороны высказались по поводу дела, присяжные заседатели отправились в совещательную комнату. 
Несмотря на то, что близился вечер, народ в зале не расходился, все с нетерпением ждали приговора суда, как будто подозреваемый приходился им родственником. Наконец, прозвенел колокольчик. В дверях показались судьи и заняли свои места. Тот, которого назначили старшиной, держал в руках лист с заключением совещания.
Народ в зале и сам Муса-эфенди вперились взглядом в старшину, ожидая, что он скажет. Старшина же, словно нарочно желая протянуть время, вертел в руках бумагу. Затем неспешно протёр пенсне и водрузил его на нос, и только после этого принялся читать: «Виновен ли почётный гражданин Казани Муса Салихов в убийстве Зулейхи? — Да, виновен!..»
При слове старшины «виновен» зал ахнул, у какой‑то барышни случился обморок, а ноги у Мусы-эфенди подкосились…
Итог был такой: «Муса Салихов приговаривался к десяти годам каторжных работ».

9
Тем временем Абдунасыр-эфенди проводил свои дни в мечтах о Хадиче-туташ. Хотел было направить к Ахмади-баю сватов, но после долгих раздумий пришёл к намерению самому отправиться к нему, чтобы уладить дело.
Абдунасыр-эфенди вернулся к себе в номер. Захотелось чаю, и он попросил принести самовар. Лакеем был не кто иной, как сыщик Иванов, который устроился прислугой в гостиницу ­Абдуллина. Для этого ему пришлось немного запустить растительность на своём лице и облачиться в простонародные одежды, которые он купил на толкучке. Весь этот спектакль был разыгран, чтобы вывести Абдунасыра-эфенди на чистую воду.
Дождавшись, когда тот уедет к Ахмади-баю, переодетый сыщик Иванов подал знак г-ну Шубину, ожидавшему в кофейне напротив. Вскоре они вдвоём принялись за обыск комнат, которые занимал Абдунасыр‑эфенди. В тумбочке у изголовья кровати г-н Шубин обнаружил изящный револьвер, рукоятка которого была инкрустирована слоновой костью. Он достал из кармана небольшой кусочек воска и, приложив его к дулу револьвера, снял отпечаток для определения калибра. 
Из гостиницы г-н Шубин прямиком направился к адвокату Андрееву. Показал кусочек воска, при этом поделившись своим убеждением: 
— У меня нет ни тени сомнения, что Зулейха была застрелена именно из этого револьвера!

10
В один из ясных майских дней Ахмади-бай пил чай у себя на даче в компании Абдунасыра-эфенди. После третьей чашки Абдунасыр-эфенди набрался смелости и попросил у Ахмади-бая руки его дочери Хадичи-туташ.
Для Ахмади-бая это предложение Абдунасыра‑эфенди не показалось чем-то совсем неожиданным. Да, его дочь была помолвлена с Мусой-эфенди… Однако сейчас обстоятельства переменились: жених оказался убийцей, и его ожидала дальняя дорога в Сибирь. Получается, что кроме Абдунасыра-эфенди для дочери не было подходящей партии. Обдумав этот вопрос, Ахмади-бай после пятой чашки дал своё согласие. Что же касается самой Хадичи-туташ, то её никто и не спрашивал. Все мысли туташ и днём, и ночью были только о Мусе-эфенди! «Почему так долго нет от него писем?» — сокрушалась она и даже не могла пить чай.
Вот такие думы одолевали красавицу Хадичу, ко­гда она из уст матери вдруг услышала, что её выдают за Абдунасыра-эфенди. Её охватила тоска. Она погрузилась в глубокое унынье. Но что бы туташ ни придумала, что-либо изменить было не в её силах. Разве пойдёшь против воли своих отца и матери?!
Абдунасыр-эфенди, напротив, услышав о твёрдом решении Ахмади-бая выдать Хадичу-туташ за него, был беспредельно счастлив. Ну как тут не радоваться, когда прямо в руки ему плывут сто тысяч серебром, да ещё и красавица жена!

11
А в это время г-н Шубин прогуливался по старым улочкам Бахчисарая. Нет, не старые руины его интересовали, и не Чёрное море вдали, а дом, где проживала мать Зулейхи. И вскоре он его отыскал. 
Через неделю г-н Шубин вернулся в Казань с весьма важной бумагой — это было предсмертное письмо Зулейхи, которое она отправила из номера гостиницы Абдуллина в Бахчисарай. В нём она прощалась со своей матерью…
Заполучив его, окрылённый, адвокат отправился прямиком к прокурору и потребовал освобождения Мусы Салихова из-под стражи. 
Любезный читатель, тороплюсь привести это письмо, написанное слезами опечаленного сердца: 
«Маменька, сердце моё! Я, ваша грешная дочь, по причине влюблённости в Мусу-эфенди, приехала в Казань, решив помимо вашего согласия выйти за Мусу-эфенди замуж. Да, видно, из-за того, что я сбежала без вашего разрешения, моя поездка в Казань оказалась неудачной. Возлюбленный мой уже приготовился взять в жёны дочь одного казанского богача с приданым в сто тысяч рублей серебром, и отказался на мне жениться. Муса-эфенди приходил ко мне в номер, и прошло всего полчаса, как он ушёл. Как же мне теперь быть? Моя совесть не позволяет вернуться в Бахчисарай и предстать перед вашими очами. И пережить муку разлуки с моим возлюбленным Мусой-эфенди нет у меня сил. Что мне делать? Я решила застрелиться из револьвера! Никогда раньше таких несусветных мыслей у меня не было в голове. Скоро я, ваша дочь Зулейха, покину этот бренный мир и останется от меня лишь один холодный труп...
Любимая моя матушка! Прощайте! 
Ваша недостойная дочь Зулейха».

12

В день, когда Муса Салихов вышел из тюрьмы, Нигматулла-эфенди устроил у себя дома по случаю освобождения племянника нечто наподобие банкета. Присутствовали четверо: Нигматулла, Муса, адвокат Андреев и сыщик Шубин. 
За чаем г-н Андреев, взглянув на Мусу-эфенди, не удержался и воскликнул:
— Слава богу, вы вышли на свободу! Теперь, пожалуй, сможете взять в жёны дочь Ахмади Хамидова и жить счастливо!
После чаепития Нигматулла-эфенди отправил Ахмади-баю телеграмму следующего содержания:
«Муса-эфенди ни в чём не виноват. Сегодня он освободился из заключения. Зулейха сама наложила на себя руки. Обнаружено письмо, которое Зулейха отправила своей матери в Бахчисарай, в котором она сообщила о намерении покончить с собой. Готовьтесь к свадьбе».

13
Любезный читатель, если во время пребывания Мусы-эфенди в тюрьме Абдунасыр-эфенди ходил в радостном предвкушении, что ему достанется в невесты Хадича-туташ с большим приданым, то теперь его охватило некое тоскливое ощущение безнадёжности. Впрочем, кто в такой ситуации не загрустит, когда сто тысяч вместе с красавицей из рук улетают?!
Изо дня в день тоска Абдунасыра-эфенди усиливалась. Наконец он выпил яду и в течение получаса скончался в страшных конвульсиях. В гостиничном номере, где он жил, было найдено письмо следующего содержания:
«Поскольку каждому человеку перед смертью полагается покаяться в своих грехах, то вот и я перед лицом смерти, держа в руках чашу с ядом, каюсь! В прошлый раз, когда я услышал звук выстрела в гостинице, то, воспользовавшись незапертой дверью, вошёл в номер и забрал револьвер, из которого застрелилась Зулейха, а также её предсмертную записку, в которой она сообщала о намерении совершить самоубийство. Так я поступил, чтобы подозрение в преступлении пало на Мусу Салихова. В этом деле я встал на путь большого злодеяния.
Преступник Абдунасыр».

Через месяц после описанных событий в казанском доме Ахмади-бая прошёл никах Мусы-эфенди и Хадичи. На смену пережитым горестям-печалям пришли свадебные радости! Среди приглашённых были адвокат Андреев, сыщики Шубин и Иванов. Они выпили не меньше дюжины чашек чая и даже захмелели!